Протоиерей Николай Алексеевич Гурьянов – один из наиболее почитаемых старцев Русской православной церкви конца XX – начала XXI веков.
Родился он в купеческой семье. Его отец, Алексей Иванович Гурьянов, был регентом церковного хора, скончался в 1914. Старший брат, Михаил Алексеевич Гурьянов, преподавал в Санкт-Петербургской консерватории; младшие братья, Пётр и Анатолий, также обладали музыкальными способностями. Все трое братьев погибли на войне. Мать, Екатерина Стефановна Гурьянова, долгие годы помогала своему сыну в его трудах, скончалась 23 мая 1969, похоронена на кладбище острова Зáлит.
Господь судил великому старцу ХХ века старцу Николаю Гурьянову родиться именно в том месте, где испокон века решалась судьба нашего Отечества. Село Кобылье Городище, где стоял храм, в котором крестили будущего старца и с которым связаны годы его детства и юности, особенное в истории Руси. Неподалеку отсюда произошло знаменитое Ледовое побоище.
С раннего детства Коля Гурьянов прислуживал в алтаре в историческом храме Михаила Архангела. В 1910 году епископом Гдовским, викарием Санкт-Петербургской епархии, был будущий священномученик - митрополит Вениамин (Казанский). Фактически он заменил мальчику отца, который умер, когда Коле было всего лишь пять лет. По воспоминаниям старца, записанным близкими людьми, митрополит часто бывал в семье Гурьяновых и даже останавливался у них на ночлег. Прислуживая владыке за богослужениями, мальчик впитывал в себя духовную мудрость и мужество святителя, и однажды услышал от него: «Какой ты счастливый, что ты с Господом…» - и получил в благословение архиерейский крест, который потом всю жизнь хранил как величайшую святыню.
Слова митрополита Вениамина были напутствием на долгий путь. Всю жизнь, во всех ее испытаниях подвижник, угодник Божий Николай Гурьянов был с Господом - это было его счастьем, смыслом земного странствования, глубиной его внутреннего человека. И всю жизнь он нес крест молитвенного предстояния за многих и многих людей.
Владыку Вениамина старец Николай чтил как наставника и особенно радовался его официальному прославлению в соборе святых и тому, что в главном Гдовском соборе после этого события один из приделов освятили в честь священномученика Вениамина, признанного небесным покровителем гдовского края, то есть тех мест, где начиналась и где окончилась жизнь старца.
Уже в детские годы Колю Гурьянова называли монахом. Впоследствии старец рассказывал: «Меня в детстве все монахом называли. А я рад, я действительно монах. Никого, кроме Господа, не знал и не искал… У меня своя келья была, так и называли: не комната, а келья. Иконочки везде стояли, молитвословы, книги духовные, огромные царские портреты. Однажды, когда красные бушевали, в окно влетел снаряд и упал возле царских портретов, но не разорвался: вот как меня Царские Мученики с детства хранили; а я как их любил!»
Главным воспитателем и духовным другом юного подвижника была его мама, которую он после ее блаженной кончины назовет святой. Она научила его молитве, научила постоянному предстоянию пред Господом. Даже в юные годы отрок часто вопрошал мать: «Мама, а это не грешно? Это Господу угодно?»
Но даже глубоко верующей матери было тревожно от того исповеднического настроения, которое ее сын стал проявлять в детские и юношеские годы, пришедшиеся на начало революционной смуты.
Существуют свидетельства о том, что в девятилетнем возрасте в день крестных страданий Царственных Мучеников ему было открыто то, что происходило в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге в ночь на 17 июля 1918 года.
В этот день мальчик встретил свою мать со словами: «Мама! Мама! Царя убили! Всех! И Царевича! Страшно накажет их Господь, окаянных, что Царя загубили, всех накажет!» В последние годы своей жизни старец рассказывал, что тогда ему были открыты и страшные подробности мучений Царской Семьи. Потрясение от данного ему откровения породило в душе отрока любовь, благоговение и покаяние перед царственными страдальцами, которые он пронес через всю свою жизнь, к чему призывал и приходивших к нему за советом уже на исходе лет.
Мама опасалась, что откровенные слова и мысли сына навлекут беду на всю семью. Зная его послушание, она попросила учительницу словесности Любовь Николаевну Микиткину (у батюшки сохранилась ее фотография, видимо, он ее почитал) поговорить с Николаем. В ответ на увещевания молчать юноша сказал: «Если все будут молчать и никто не будет говорить о Боге, все умрут!» А учительницу просил: «Прошу вас, говорите о Боге и Царе. Вам, учителям, грешно молчать, и если вы не будете веровать, то будете тяжело болеть».
Это высказывание объясняет, почему Николай Гурьянов решил избрать для себя учительскую профессию и по окончании школы поступил учиться в Гатчинский педагогический техникум, а потом - в пединститут в городе на Неве.
Вероятно, эта же учительница словесности заронила в душу юноши особую любовь к слову, к поэзии. С юных лет Николай Гурьянов записывал полюбившиеся ему стихи в особую тетрадку, которая потом стала основой его заветной книги, получившей название «Слово Жизни».
После мученической кончины святителя Вениамина в 1922 году четырнадцатилетний Николай написал сугубую ектенью, которую он возносил Господу всю свою жизнь. В нотной тетради батюшки под этой ектеньей его рукою было написано: «Светлой памяти духовного отца Митрополита Вениамина. 1922 год».
В конце двадцатых годов в городе, получившем имя главного революционера, стали разрушать храмы. Николай Гурьянов однажды оказался свидетелем этого святотатства и не мог смолчать: «Что вы делаете? Ведь это храм, святыня! Если вы не уважаете святого, поберегите хотя бы памятник истории и культуры и подумайте о Божием наказании, которое за это будет!»
Студента Гурьянова вскоре исключили из института. Это был 1929 год - начало особо яростной борьбы с «религиозной пропагандой». С 1929 по 1934 год Николай служил псаломщиком в церкви во имя святителя Николая в селе Ремда Середкинского района Псковской (тогда Ленинградской) области на родной Гдовщине и преподавал математику, физику и биологию в школе. Те пожелания, которые он когда-то высказал своей любимой учительнице, он сам стал исполнять на поприще учительского служения. И в 1934 году Николая Алексеевича арестовали.
Заключение в «Крестах», ссылка в лагерь под Киевом, а затем на поселение в Сыктывкар составили основные вехи его исповеднического пути.
Условия содержания заключенных были чудовищны. В Заполярье Николай оказался среди тех, кто прокладывал железную дорогу. Годы спустя батюшка вспоминал ту ночь, когда ему пришлось долгие часы стоять в воде и в ледяном крошеве вместе с другими заключенными. Бесконечной показалась эта ночь страданий. Поддерживала его молитва. А наутро пришедшие охранники обнаружили, что он оказался единственным, кто остался жив.
О тех страшных годах батюшка рассказывал только самым близким: «Люди исчезали и пропадали. Расставаясь, мы не знали, увидимся ли потом. Мои драгоценные духовные друзья! Все прошло! Я долго плакал о них, о самых дорогих, потом слез не стало… Мог только внутренне кричать от боли… Ночью уводили по доносам, кругом неизвестность и темнота… Страх всех опутал, как липкая паутина, страх. Если бы не Господь, человеку бы невозможно вынести такое… Сколько духовенства умучено, архиереев истинных, которые знали, что такое крест, и шли на крест!
Он помнил всех замученных, помнил их страдания, молился за всех, показывал фотографии духовных друзей. И потому на всю жизнь в глазах старца застыла немая скорбь, даже когда он мирно разговаривал с паломниками, когда разрешал себя фотографировать - его глаза были печальны.
Из-за болезни ног, поврежденных в заключении, Николай Алексеевич не был мобилизован в годы войны. После лагеря он преподавал в школах Тосненского района (так и не смог получить прописку в Ленинграде), а после оккупации Гдовского района был перемещен в Прибалтику.
В годы войны в его жизни состоялись события, определившие всю его последующую судьбу. Подготовленный пережитыми испытаниями к «тесному пути» служителя Церкви, 8 февраля 1942 года батюшка принял рукоположение в диаконы, а 15 февраля 1942 г. в Риге, в праздник Сретения Господня, он принимает сан священника (рукоположен митрополитом Сергием (Воскресенским).
Впоследствии о. Николай Гурьянов перебирается в Вильнюс. Жил он в это время в Свято-Духовском монастыре, служил уставщиком и пел на клиросе.
В 1943 году он получил назначение на приход Гегобросты Паневежеского благочиния. Здесь он прослужил 15 лет. В служебной характеристике, выданной протоиерею Николаю архиепископом Виленским и Литовским Алексием (Дехтеревым) в 1958 году, говорилось: «Это, без сомнения, незаурядный священник. Хотя приход его был малочисленный и бедный (150 прихожан), но благоустроен так, что может быть показательным примером для многих. Не получая никакого пособия из епархии, он сумел найти местные средства, на которые капитально отремонтировал храм и привёл его в благолепный вид. В редком порядке содержится и приходское кладбище. В личной жизни - безукоризненного поведения. Это пастырь - подвижник и молитвенник. Целибат. Приходу отдавал всю свою душу, все свои силы, все свои знания, всё сердце и за это всегда был любим не только своими прихожанами, но и всеми, кто лишь только ближе соприкасался с этим добрым пастырем».
Во время служения на приходе в Литве о. Николай заочно получил богословское образование в Ленинградской духовной семинарии и Ленинградской духовной академии.
А в 1958 г. по настойчивой просьбе своей матери, соскучившейся по родной псковской земле, и по благословению псковского старца Симеона Желнина, указавшего ему место его будущего служения, ходатайствовал о переводе на уединенный рыбацкий остров Талабск (более известный под названием рыболовецкого колхоза им. Залита). Здесь отец Николай провел сорок лет жизни и пастырского служения. Здесь люди узнали старца с острова Залита.
Но в первые годы было тяжело. Порой подступало уныние: годами он служил в пустом храме. Приходила и мысль уехать с этой тяжелой земли. Но однажды, когда вещи были уже уложены, его остановил детский голос – крошечный ребенок, почувствовав его грусть, вдруг горячо попросил его не уезжать. Батюшка принял детские слова, как изъявление воли Божией и напоминание об указании служить здесь, данном ему через старца. Шло время – отец Николай терпеливо продолжал нести свой крест.
Трудами и молитвами старца был сделан ремонт храма Святителя Николая на острове, обновлено убранство, храм был украшен новыми иконами, приведено в порядок, засажено зеленью и обустроено кладбище.
Во время войны растительность на острове уничтожили. Трудами отца Николая остров был весь засажен зеленью. Старец из Киева, Вильнюса, Почаева, Пюхтиц собирал саженцы, деревья, кусты, цветы и сажал их на острове. На острове не было водопровода, и батюшке приходилось носить по 100-200 ведер воды из озера для полива! А расстояние от озера до кладбища, где старец сажал особенно много деревьев, немалое! Зато какая была радость, когда остров покрылся зеленью! Какая красота!
Несколько поколений жителей острова старец крестил, венчал, отпевал… На острове в основном жили рыбаки, и ночью им часто приходилось уходить на озеро ставить сети. Батюшка без приглашения помогал рыбацким семьям, присматривал за детьми, пока не было родителей.
И главное - батюшка положил великие труды для того, чтобы привести ко Христу души людей. Видя его труды и молитвы, люди на острове глубоко почитали старца Николая.
Дети, живущие на острове, знали двух святых: святителя Николая Чудотворца и старца Николая. И совсем не боялись к первому сентября рвать у него в палисаднике цветы и нести их в школу.
К батюшке на остров приезжали и мирские, и духовные люди.
И сам он очень почитал монастыри, особенно любил Пюхтицкий Свято- Успенский женский монастырь и, пока был в силе, ездил в этот монастырь ежегодно. По его благословению устраивалась внешняя и внутренняя жизнь обители. Батюшка был духовником сестер Пюхтицкой обители. Настоятельница Пюхтицкого монастыря игуменья Варвара была духовным чадом старца.
Игуменья Варвара, более тридцати лет возглавлявшая знаменитую обитель, поведала в одной из бесед, что в ее бытность монахиней Виленского Свято-Духовского монастыря отец Николай Гурьянов как-то во время трапезы после праздничного богослужения сказал ей: «Матушка, а как вас сватать-то будут!» «Что вы, батюшка, такое говорите, - отвечала та, - я ведь в постриге, обет Господу дала». Но отец Николай повторил свое, как будто и не слышал возражения: «Как вас, матушка, сватать будут! Вы уж тогда не отказывайтесь». Через некоторое время Виленская монахиня стала Пюхтицкой игуменией и тогда уразумела, о каком сватовстве шла речь за праздничным столом.
В 60-е годы, во время хрущевской оттепели, власти хотели закрыть храм на острове. К отцу Николаю на остров приезжали представители местной власти, разговаривали очень грубо, запугивали и пообещали на следующий день вернуться за ним. Батюшка разволновался и всю ночь простоял на сугубой молитве. В ночь разыгралась страшная буря и не утихала три дня. После того как буря затихла, от отце Николае как-то забыли и больше не трогали.
В 70-е годы к отцу Николаю на остров стали приезжать люди со всей страны - его начали почитать как старца. Некогда забытый всеми, порой он не знал ни минуты покоя от посетителей, и чуждый мирской славе только потихоньку сетовал: «Ах, если бы вы в церковь так бежали, как за мной бегаете!». Его духовные дары не могли остаться незамеченными: он называл незнакомых людей по имени, приоткрывал забытые грехи, предупреждал о возможных опасностях, наставлял, помогал изменить жизнь, устроить ее на началах христианских, вымаливал тяжелобольных.
Сохранились свидетельства того, что по молитвам батюшки, людям открывалась судьба родственников и знакомых, пропавших без вести. В 90-е гг. известный на всю страну Печерский старец архимандрит Иоанн (Крестьянкин) свидетельствовал об отце Николае, что он является «единственным по-настоящему прозорливым старцем на территории бывшего СССР». Он знал произволение Божие о человеке, многих направлял по кратчайшему пути, ведущему к спасению.
Батюшка был чужд человекоугодия. Принимал не всех. Некоторых и разворачивал со словами: «Ты зачем сюда пришла?»
Иногда он довольно ощутимо постукивал пришедших к нему по щеке или по лбу: таким образом он отгонял нечистых духов, которых ему дано было видеть воочию. Но когда он «побивал», на него никто не обижался, потому что во всем чувствовалась любовь. Батюшка приучал людей следить за собой, за своими помыслами, проверяя себя: в вере ли ты? На вопрос, как жить, он отвечал: «Жить так, словно ты завтра умрешь».
Как, в какой форме ему открывалось то, что сокрыто, - тайна Божия, но бывали такие вот случаи. Матушка К., приехавшая к нему издалека, с Урала, шла к старцу с трепетом - после перенесенной травмы мучили головные боли, да так сильно, что она боялась потерять рассудок. Что произнесет батюшка? К чему готовится? Долго ли осталось жить? А старец посмотрел на нее внимательно, ласково, взял за плечи и произнес: «Поносишь еще платьице-то, поносишь…». По простоте смысл слов поняла не сразу, только, как ребенок, отозвалась на ласку и ободрение. А уж когда о. Николай помазал лоб маслицем, благословил на дорогу, на обратном пути догадалась: «Рано с телом прощаться. Поживешь еще».
Удивительны бывали и его благословения. То в едва знакомых спутниках он прозревал будущих мужа и жену, то в «младенце духовном» - будущую монахиню. Приехала как-то к старцу женщина, через «буреломы» и «колдобины» страданиями приведенная Богом в храм, поднятая чудом с одра болезни. И все, что знала она тогда о жизни во Христе, почерпнула из нескольких книг, среди которых оказалась и книга о подвижниках Кавказа. В душе - рай от сознания милости Божией к ней, и точного знания, куда, в каком направлении идти - к Господу, в Церковь. Нашлась «монетка потерянная».
А на глазах слезы, и слово «монашество» вымолвить страшно по недостоинству своему. А батюшка ей: «Ну, поезжай на Кавказ, поживи в горах, посмотри». Стояла, будто солнце в руки получила. Келейницы ей вслед: «Целуй калитку. Батюшка за все годы ни одного такого благословения не дал! Монахов туда не благословляет!» И до последнего, до исхода своего из жизни временной уже в монашеской мантии, вспоминала она, как все сложилось - и деньги Бог послал, и попутчиков, и проводника. И такой молитвы, как там, в горах, как она говорила, уже не было. Православное «детство» - радость, когда Господь укрепляет, поддерживает на каждом шагу, связано было для нее с о. Николаем Гурьяновым и его благословением.
Простые наставления старца о том, что надо трудиться, опасаться праздности, избегать пристрастия к вину, любить ближних и по заповеди быть всем, как слуга, доходили даже до сердец людей, запутавшихся в жизненных обстоятельствах и ожесточенных. Молитвы и акафисты, которые батюшка распевал тоненьким, слабым голоском, разошедшиеся в записях, воспоминания о нем духовных детей, его фотографии и сегодня напоминают об этом замечательном священнике, пронесшем крест своего служения до самого конца. Уже тяжело больной, он наотрез отказался покинуть место своего служения и перейти на покой в один из монастырей, и делал это ради тысяч приезжавших к нему людей. Пожалуй, одним из самых известных стало одно из последних напутствий православным христианам:
«Верующий человек, он должен любвеобильно относиться ко всему, что его окружает. Любвеобильно!»
Источники:
1. Остров Божественной любви. Протоиерей Николай Гурьянов. Издательство «Ладан», 2008, СПб.2. Протоиерей Николай Гурьянов. Православная электронная библиотека http://lib.pravmir.ru/library/author/26
3. Старец Николай Гурьянов: "Помоги мне, Боже, крест свой донести" http://www.pravmir.ru/starec-nikolaj-guryanov-pomogi-mne-bozhe-krest-svoj-donesti-video/