Чудеса отца Иоанна Кронштадтского
Задача этих записок заключается отчасти в том, чтобы писать о том, что я лично видел или по крайней мере сам слышал от достоверных свидетелей. Об этом и запишу.
О чудесах его знали по всей России. Одна мать привела своего сына, страдавшего глазами. Она попросила меня провести их к отцу Иоанну. Батюшка принял их со мною. Мать рассказала ему о десятилетнем сыне. Отец Иоанн взял его, поставил между своих колен и начал, молясь внутренне, гладить по закрытым его зеницам своими большими перстами. После, – говорила мать, – сын никогда не жаловался на свои глаза.
Другой случай мне сообщил сын о своем родном отце. Я уже печатал о нем в кратком листке об отце Иоанне. Вспоминаю снова.
Отец был из богатой купеческой семьи Шустиных. Сын его был потом слушателем богословских курсов, организованных мною в Югославии (Бела Церква). Это был чистый и добросовестный человек, неспособный на обман. Теперь он священствует. И вот что он рассказывал мне.
Отец заболел горловой чахоткой. Никакие доктора не могли помочь. Смерть была у дверей. Как раз время было к Рождеству. В прежнее время готовились к "елке", теперь было не до нее: все ждали конца со дня на день. Больной уже не мог вслух говорить.
Послали за отцом Иоанном, как за последней надеждой. А он был восприемником одного из детей купца. Приехал батюшка и спрашивает, почему не послали за ним прежде? Около кровати больного был столик с бесполезными уже лекарствами. Он отодвинул его ногою, пузырьки попадали на пол.
– Ты веруешь в Господа Иисуса Христа всем сердцем?
– Верую, – прошептал больной.
– Веруешь, что Он волен и силен творить чудеса и теперь?
– Верую.
– Раскрой рот твой.
Больной раскрыл. Батюшка с молитвою трижды дунул ему в горло и сказал:
– Через три дня приезжай ко мне в Кронштадт: поговеешь и причастишься.
И уехал. Как везти такого больного зимою в Кронштадт? На верную смерть?
Но больной приказал исполнять повеление батюшки. Его свозили и привезли...
– И после того, – закончил сын, – отец прожил еще двадцать пять лет.
Третий случай произошел в Париже в 1933 году, второго апреля. В одно воскресенье назначено было совершить крещение взрослой еврейки. Она выразила желание, чтобы это было сделано после Литургии в пустом храме... Ушли все. Осталось лишь духовенство да восприемники. Кроме них, я вижу еще двух женщин среднего возраста. "Вероятно, – думаю, – это знакомые крещаемой". На всякий случай подхожу к ним и спрашиваю, не знакомые ли они этой еврейки? "Какой?"– "А вот которую мы будем крестить сейчас". – "Мы даже и не знали об этом".– "Почему же вы остались?" – "У нас есть свое дело к вам". – "Ну, в таком случае подождите до конца крещения". Перекрестили. Назвали Евфросинией. Одели ее. Увели. Я подошел к двум женщинам. И вот что они сообщили. Одна из них была жена казачьего генерала О. А другая – жена полковника: фамилию этой теперь забыл. А она в эту ночь видела необычайный сон.
– Я прежде была верующей, когда училась в гимназии. А потом – высшие курсы, товарищество: я сделалась "неверующей" без особых оснований, так себе! Потом – замужество, революция, эвакуация: не до веры. И я просто перестала интересоваться всем этим. И не мучилась. Но вот ныне вижу сон. Является ко мне какой-то священник с золотым крестом на груди, а рядом с ним старичок, весь в белом. Священник грозно говорит: "Я – отец Иоанн Кронштадтский, а это – отец Серафим Саровский". Затем он строго сказал мне: – Ты совсем забыла Бога. Это – грешно! Воротись к вере опять. Иначе тебе будет плохо!" – и они исчезли. Я проснулась. Утром побежала вот к моей знакомой генеральше О. А она – верующая. И показала мне иконочку Серафима, а потом нашла и картинку отца Иоанна. Я их именно и видала во сне. Мы теперь просим вас прийти ко мне в квартиру и отслужить там молебен.
Я взял певца, Бр. Г., и тотчас же исполнил их просьбу.
Кроме этих случаев, я слышал десятки подобных рассказов об отце Иоанне, но забыл их, а записать в свое время – не записал.
Давно пришлось слышать рассказ, записанный самим отцом Иоанном в Дневнике. Как известно, он возвращался из Санкт-Петербурга в Кронштадт поздно; иногда чуть не к полуночи. После молитв ложился спать.
"Если ты хорошо помолишься, – советовал он в Дневнике, – то выгадаешь два-три часа хорошего сна".
Утром, не позже трех часов, он уже вставал, чтобы прочитать утреннее правило к причащению. Книжка эта – как и вообще все в небольшой квартирке его – была всегда в определенном месте. Но на этот раз она точно пропала куда.
"Долго я искал ее напрасно. И вдруг я заметил, что за все это время совсем забыл о Боге. И, остановившись, сказал в себе: "Господи! Прости меня, что я из-за твари позабыл о Тебе, Творце!" И тотчас книжка нашлась".
Больше я не буду выискивать в памяти моей чудес. Чудеса ведь совсем не главное свидетельство о высоте или святости человека.
Апостол Павел говорит коринфянам, что если я и чудеса творю, а любви не имею, – то я ничто. Так мне можно сказать: чудеса без святости – тоже ничто.
Самое главное чудо – это был сам отец Иоанн! Пройти такую жизнь, благодетельствовать своими молитвами, жить непрестанно в Боге – это высшее чудо!
И притом как прожить? Будучи в Париже, я однажды посетил русскую библиотеку в католическом монастыре. И там попался мне Дневник отца Иоанна. Начав читать его, я скоро наткнулся на запись его под Новый, 1898 год. Он пишет благодарения Богу за многое. А в конце написал слова, способные потрясти кого угодно: он благодарит Бога за непорочное житие свое!!! "За непорочное житие!"
Боже, Боже! Кто из нас мог бы дерзнуть даже не только сказать, но и подумать подобные слова?! Буквально никто. А он изрек и записал навеки... Сколько же ему тогда было лет? Уже – семьдесят!.. Вот это – чудо! Дожить до старости в "непорочности".
Чудо и его богослужение, особенно ежедневные Литургии. Дело даже не в том лишь, что он служил их ежедневно, а в том, что он возрос духовно до этой церковной высоты – до Литургии. Литургия есть вершина и средоточие всего христианства, Литургия есть полнота и завершение всех прочих богослужений. И если кто дошел до этой вершины и жил ею (а не служил только), тот, значит, дошел до вершины Церковной жизни! Вот это еще более высокое чудо! Человек не только сохранился от грехов, но и дошел до высоты небесной, ибо отец Иоанн считал и называл Литургию "Небом на Земле".
И если бы мы не знали ничего больше об отце Иоанне, как лишь об этой высоте его Литургического богослужения, и тогда мы могли бы сказать о нем: "Это был святой служитель Церкви Божией!"