Митрополит Антоний Сурожский
На сырной седмице в храмах начинают совершать великопостные службы. Великопостная молитва преподобного Ефрема Сирина первые в 2021 году будет прочитана вечером 9 марта. Эта молитва на текущей седмице прочитывается также в четверг вечером, и утром в среду и пятницу. Литургии в среду и пятницу не положено, богослужение совершается великопостным чином. Если нет возможности посетить храм в эти дни, покаянную молитву прп. Ефрема Сирина следует с поклонами прочитывать дома.
Предлагаем вашему вниманию размышления митрополита Антония Сурожского о молитве прп. Ефрема Сирина.
Я хотел бы кое-что сказать об великопостной молитве святого Ефрема Сирина, потому что некоторые ее слова слишком привычны, а другие слишком необычны; и в том и в другом есть опасность.
Обращение: Господи и Владыка живота моего (жизни моей), это признание Бога - Господом, признание, что Он - Творец всего, признание, что Он Промыслитель и Податель всего, что Он Судия всех людей, что Он всесилен и восседает во славе; видение Господа в Его величии. Но отношение Ефрема к Богу как к Господу и Владыке имело место не только на этом объективном уровне. Бог - Господь и Владыка не только объективно говоря; Ефрем выбрал Его Господом, по следам Его, как наставника, он хотел идти. И когда он призывает нас признать Христа Господом и назвать Его Владыкой, он порой действительно подразумевает больше, чем мы готовы принять. Если мы хотим назвать Христа Владыкой и не быть осужденными, недостаточно говорить «Господи, Господи» (об этом предупреждает и Сам Христос); важно творить Его волю, а не только провозглашать Его слова.
Когда мы произносим эти слова, когда размышляем о них, мы должны ставить перед собой вопрос: «Что это признание Бога Господом значит в моей жизни? Значит ли это, что объективно я признаю Его Господином, признаю Его всецелую власть, признаю, что Он призвал нас из небытия в существование и в какой-то день мы будем судимы, что Он Податель всего и Судия всех людей?» Но и на человеческом уровне любой преступник признает все это относительно земной власти. Когда мы говорим о Христе как нашем Владыке, мы должны полностью сознавать ответственность за свои слова и помнить, что изо дня в день мы стоим перед судом этих слов. Никто не заставлял нас признать Иисуса Христа своим Господом, назвать Его Владыкой. Мы свободны принять это или не принять; но если мы приняли, то ответственность наша велика.
Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми (не дай мне).
Дух праздности (это слово переводится с оригинала очень по-разному). В первую очередь это относится к состоянию нашей души, когда в ней нет жизни, нет духа, она дремлет, застыла. Это отражает соответствующую пустоту нашей души. Это та пустота, о которой в Евангелии говорится: пустой дом, откуда был изгнан злой дух, прибранный и чистый, готовый принять гостя, но оставленный пустым. И Евангелие говорит, что изгнанный злой дух вернется посетить свое прежнее жилище и, увидев его чистым и прибранным, пойдет и позовет семь злейших духов, и они придут и поселятся в этом пустом доме (Мф 12: 43-45). Это предупреждение: если душа наша пустая, если сердце пустое, ум пустой, если в наших словах нет духа и жизни, принадлежащих Тому, Кого мы исповедуем Господом и Владыкой, тогда в них войдет, их охватит, наполнит другое присутствие. Поэтому первое, о чем мы взываем к Господу, это чтобы Он спас, избавил нас от духа праздности, сонливости, пустоты - так много слов означают одно это понятие - которое в основе всякой разрушительности.
Следующее слово - уныние. Когда мы обнаружили в себе то состояние души, которое я только что описал, мы должны как-то действовать. Для действия требуется решимость, мужество, а мы малодушны. Так легко надеяться на лучшее; так страшно сдвинуться с места. Так легко пребывать и дальше в мире грез; так трудно очнуться. Но подвижник - тот, кто проснулся, подвижник - тот, кто стряхнул с себя дремоту, кто в высшей степени бодр. Это тот, кто, по определению святого Серафима Саровского, полон такой решимости, что предпочитает лишиться покоя и всего, к чему привязан, чем лишиться Бога; и в этом вся разница между погибающим грешником и святым, достигающим своего призвания: малодушие, уныние.
Уныние очень похоже на сонливость. Все пущено на самотек. Человек погружается в грезы наяву, уходит в нереальный мир, в мечтания. Дремота не ждет ночи. Закрываешь глаза - и можно считать, что настало время ночного сна. И как ни странно, но именно в моменты, когда у нас недостает энергии действовать на самом деле, наши мечты полны гордости, силы, власти, успеха. Когда мы погружены в дело, то, чем мы заняты, требует всего нашего внимания, но в мечтах первое место занимает любоначалие, жажда власти, гордые устремления.
И наряду с малодушием - наша трусость, расслабленность, жизнь полная грез наяву, и в этих грезах - жажда власти и воображаемая сила и вся сопутствующая им жестокость и грубость.
И празднословие. Не в том дело даже, что мы говорим много. Разумеется, есть и это. Но не в этом «праздность» слов. Праздность - значит бесплодность, она коренится в духе уныния, малодушия, мечтательности, которые приводят к жажде власти - и мы говорим, когда не должны бы, и живем в воображаемом, а не в реальном мире. И это очень важно, потому что мир Божий - мир реальности. Мир дьявола - мир мечтаний и нереальности. Мир Божий реален, в нем присутствует все трудности, вся жесткость того, что реально. Дьявол предлагает нам мир, в котором нет ничего реального, хотя все кажется доступным. Мы всесильны, наша гордость удовлетворена, мы славны, мы воображаем себя всем, чем не являемся в реальности. Мы отважны и смелы, хотя еще ничего не совершили. Мы спим, но мир реальности принадлежит тем, кто бодрствует.
Так что эти первые слова молитвы говорят о самом главном. Если я признаю Бога своим Господом и Владыкой, если я стремлюсь жить в реальном мире, если я стремлюсь отбросить бесовский мир воображения и нереальности, если я всеми силами стремлюсь к жизни и хочу избежать смерти - потому что жизнь и реальность идут вместе, а смерть идет вместе с иллюзией - тогда я должен дойти до конкретного, действенного понимания того, что значат эти слова, не только как описание душевного состояния, но как программа действия, потому что каждое из этих слов должно стать призывом, как бы лозунгом, девизом, который заставит нас поступать определенным образом.
Как именно - кратко говорится нам в следующих строках: Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй мне, рабу Твоему.
Целомудрие нельзя понимать только как поведение, относящееся к телу, так же как девство не следует понимать как только физическое состояние. Целомудрие начинается в момент, когда мы обнаруживаем и выделяем первостепенные ценности: Бога и человека, и когда по отношению к Богу и к человеку (включая самих себя) мы поступаем благоговейно, когда мы относимся к собственному телу с тем же почитанием, с каким относимся к хлебу и вину, ставшим Телом и Кровью Христовыми, с каким отнеслись бы к телу Воплощения; и от этого научаемся, как мы должны относиться к любому из тех, с кем мы встречаемся. Целомудрие начинается с того, что мы обнаруживаем, что у человека есть вечное призвание, он предельно значителен для Бога, он может спастись или погибнуть. Человек может быть предметом почитания, и мы призваны, как сказал Христос, когда умыл ноги Своим ученикам, друг другу умывать ноги, быть друг для друга верными, смиренными, любящими служителями. Только если мы приобретем этот дух, мы сможем распространить его на человека в целом, на душу и тело, и достичь состояния души, ума и сердца, которое приводит к совершенной, постоянной чистоте тела, которая называется целомудрием.
Смирение - нечто гораздо большее, чем жалкая его карикатура, которую мы часто изображаем. Нам кажется, что смирение состоит в том, чтобы постоянно твердить, что мы недостойны никакого внимания, тогда как на самом деле страстно ждем внимания, говорить, что то, что мы сделали (зная, что сделали-то хорошо и что оно само по себе добро) - не имеет никакой ценности, потому что сделано нами; это все не смирение. Смирение, в первую очередь, - забвение о себе и такая забота - серьезная, глубокая, деятельная - о Боге и о ближнем, что нам вовсе неинтересно обращать внимание на себя. Это состояние, когда мы, вспомнив о себе, говорим этой мысли: «Иди прочь! Это мелко, мелочно, так неинтересно. Я занят чем-то бесконечно более драгоценным».
Смирение также связано с победой над тщеславием и гордостью. Смирение имеет связь с тщеславием не только потому что оно совершенно очевидно является его противоположностью, но тщеславие - состояние того, кто ищет признания и одобрения от людей, а не от Бога. А если подумать, от каких людей мы ждем признания, или за что именно ждем похвалы, мы видим, до чего мы себя делаем мелкими через тщеславие. Повод для тщеславия так мелочен: шутка, успех в чем-то, что много ниже полной меры величия человека. А уж тех, кто рукоплещет нам, мы, может быть, даже презираем, и тем не менее благодарны им за похвалы. И в обоих случаях, будь то повод или люди, через тщеславие мы становимся невероятно мелкими, пустыми, в смысле - ненужными, бесполезными. Оно сводит нас к ничтожеству. Смирение начинается, когда мы соотносим свое суждение не с людским, поверхностным, случайным суждением, а когда мерой служит величие человека и полнота правды и истины Божией. Смирение в том состоит, чтобы не иметь другой мерки, как только величие человека перед судом Божиим.
Вот почему святые были смиренны: потому что они видели, как велик человек, они могли видеть и то, как далеки они сами от своего призвания. Потому что они знали, что подлинное откровение человека нам дано в человеке Иисусе Христе (Рим 5: 15), они могли с истинным смирением признавать собственное недостоинство. Потому что он знали, что Бог хочет, чтобы мы были друзьями Ему, близкими спутниками, они могли измерить глубину нашего падения, расстояние между нами и Им, и испытывать смирение. От видения величия человека и Божественной славы рождается в человеке смирение, не от постоянного внимания к своим промахам или недостоинству. И в конечном итоге - об этом я не раз уже говорил - смирение, humility - происходит от латинского humus, плодородная почва; это образно, приточно, состояние почвы, земли, которая всегда есть, принимается как должное, по ней ходят, она принимает безмолвно все отбросы, которые люди кидают в нее, и живое семя, и солнечные лучи, и дождь, она все способна воспринять, усвоить и принести плод, она всегда забыта, всегда безмолвна, всегда способна все принять и принести плод: вот в чем смирение.
Терпение - тоже сильное слово. Это не просто способность терпеливо переносить ближнего. Это способность нести страдание, трудности, ограничения, нести любое бремя, начиная с самого себя и кончая Крестом Распятия. Терпению свойственна сила, вера и молчание; это и ведет нас к любви, и берет свое начало в любви.
Любовь: способность отдавать все, чем обладаешь, и самого себя, способность принимать другого в его инаковости, таким, какой он есть, благоговейно, почтительно, радостно, и способность также полагать жизнь за друзей, жить жертвенно. Если провести тут параллель с предыдущими словами - и это я предоставляю вам сделать самостоятельно - можно увидеть в этом ответ на первые четыре прошения. Так живет тот, кто проснулся к реальности, кто стоит перед лицом Бога и человека, себя самого и своего призвания, готов к действию и рассматривает все это как основу и как конечный итог, с любовью, которая есть полнота жизни.
И наконец - хотя это могло бы быть первым прошением, и для святого Ефрема было, может быть, первичным опытом жизни: Господи и Царю, даруй мне видеть мои согрешения и не осуждать брата моего!
Очень важно, чтобы мы вдумались в значение каждого слова, поняли его смысл и поставили себе вопрос о том, как и по отношению к кому мы можем применить ее, потому что опыт показывает, что мы очень избирательно грешим и, вероятно, еще избирательнее бываем добродетельны. Мы не грубим направо и налево, а выбираем свои жертвы. Мы не всегда равно смиренны, мы тщательно выбираем случаи и ситуации. И если ежедневно вглядываться в день, который прошел, и в грядущий день, и ставить себе вопрос: с кем я встречусь, в каких ситуациях окажусь, какая связь этого человека или этой ситуации с тем или другим моментом праздности, празднословия, терпения или нетерпения и т. д.? — мы были бы подготовлены к тому, чтобы встретить искушение, которое иначе не могли бы встретить. Когда мы знаем, что встретимся с человеком, который непременно вызовет в нас раздражение, мы можем на миг остановиться, противопоставить злу — чувство юмора и сказать себе: смотри, если не будешь осторожен, то в два счета придешь в ярость... И тогда прекрасно возможно встретиться с человеком без ярости, а как бы шутливо, а бесу кинуть косой взгляд со словами: на этот раз ты меня не поймал!