Великий Оптинский старец преподобный Амвросий родился 23 ноября 1812 года в селе Большая Липовица Тамбовской губернии в семье пономаря Михаила Феодоровича и жены его Марфы Николаевны Гренковых. Перед рождением младенца к его деду, священнику этого села, съехалось много гостей. 23 ноября в доме отца Феодора была большая суматоха, — народ толпился и в доме, и перед домом. Родительница была переведена в баню. Старец часто шутливо говорил: «Как на людях я родился, так все на людях и живу».
У причетника Михаила Феодоровича всех детей было восемь: четыре сына и четыре дочери; Александр Михайлович был шестым из них. В детстве Александр был очень бойкий, веселый и смышленый мальчик. По обычаю того времени учился он читать по славянскому букварю, Часослову и Псалтири. По праздникам он вместе с отцом пел и читал на клиросе. Когда мальчику исполнилось двенадцать лет, его отдали в первый класс Тамбовского духовного училища. Учился он хорошо и по окончании училища, в 1830 году, поступил в Тамбовскую духовную семинарию. И здесь учеба давалась ему легко.
Как вспоминал впоследствии его товарищ по семинарии, «бывало, на последние деньги купишь свечку, твердишь-твердишь заданные уроки; он же (Саша Гренков) и мало занимается, а придет в класс, станет наставнику отвечать, — точно как по писаному, лучше всех». В июле 1836 года Александр Гренков успешно окончил семинарию, но не пошел ни в Духовную академию, ни в священники. Он как будто чувствовал в душе своей особое призвание и не спешил определить себя к конкретному делу, как бы ожидая зова Божия. Некоторое время он был домашним учителем в одной помещичьей семье, а затем преподавателем Липецкого духовного училища. Обладая живым и веселым характером, добротою и остроумием, Александр Михайлович был очень любим своими товарищами и сослуживцами.
В последнем классе семинарии ему пришлось перенести опасную болезнь, и он дал обет постричься в монахи, если выздоровеет. По выздоровлении он не забыл своего обета, но несколько лет откладывал его исполнение, «жался», по его выражению. Однако совесть не давала ему покоя. И чем больше проходило времени, тем мучительнее становились укоры совести. Периоды беззаботного юношеского веселья и беспечности сменялись периодами острой тоски и грусти, усиленной молитвы и слез. Однажды, будучи уже в Липецке и гуляя в лесу, он, стоя на берегу ручья, явственно расслышал в его журчании слова: «Хвалите Бога! Храните Бога...». Дома, уединяясь от любопытных взоров, он пламенно молился Божией Матери просветить его ум и направить его волю. Вообще он не обладал настойчивой волей и уже в старости говорил своим духовным детям: «Вы должны слушаться меня с первого слова. Я — человек уступчивый. Если будете спорить со мною, я могу уступить вам, но это не будет вам на пользу».
В той же Тамбовской епархии, в селе Троекурове, проживал известный в то время подвижник Иларион. Александр Михайлович пришел к нему за советом, и старец сказал ему: «Иди в Оптину — ты там нужен». Когда наступили летние каникулы 1839 года, Александр Михайлович вместе с товарищем своим по семинарии и сослуживцем по Липецкому училищу Покровским, снарядив кибитку, отправился на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру поклониться игумену земли Русской преподобному Сергию.
Вернувшись в Липецк, Александр Михайлович продолжал еще сомневаться и не сразу мог решиться порвать с миром. Случилось это после одного вечера в гостях: было весело, многолюдно, все шутили, балагурили и поздно вечером, довольные и в прекрасном настроении, разошлись по домам. Что же касается до Александра Михайловича, если и раньше в таких случаях он чувствовал раскаяние, то теперь его воображению живо представился данный Богу обет, вспомнились ему горение духа в Троицкой Лавре и прежние долгие молитвы, воздыхания и слезы, определение Божие, переданное через отца Илариона. Наутро решимость его окрепла. Но, опасаясь, что уговоры родных и знакомых поколеблют его, он ушел в Оптину тайно от всех.
В Оптиной Александр Михайлович застал самый цвет ее монашества: таких ее столпов, как преподобный Моисей1, преподобные старцы Лев2 и Макарий3. Начальником Скита был равный им по духовной высоте старец Антоний4, подвижник и прозорливец, брат преподобного Моисея. Вообще все иночество под руководством старцев носило на себе отпечаток духовных добродетелей: простота, кротость и смирение были отличительными чертами оптинского монашества. Младшая братия старались всячески смиряться не только перед старшими, но и перед равными, боясь даже взглядом оскорбить другого, и при малейшем поводе немедленно просили друг у друга прощения.
Александр прибыл в обитель 8 октября 1839 года. Оставив извозчика на гостином дворе, он сразу же поспешил в церковь, а после Литургии — к преподобному старцу Льву, чтобы испросить благословения остаться на жительство в монастыре. Старец благословил его жить первое время в гостинице и переписывать книгу «Грешных спасение», (перевод с новогреческого) — о борьбе со страстями.
В январе 1840 года он перешел жить в монастырь, пока еще не одеваясь в подрясник. В это время шла канцелярская переписка с епархиальными властями по поводу его исчезновения и еще не последовал от Калужского архиерея указ Оптинскому настоятелю о принятии в обитель учителя Гренкова.
В апреле 1840 года Александр был, наконец, зачислен в число братства и одет в подрясник. Он был некоторое время келейником преподобного Льва и его чтецом. Работал в хлебне, варил хмелины (дрожжи), пек булки. Затем в ноябре 1840 года его перевели в Скит. Оттуда молодой послушник не переставал ходить к преподобному Льву для назидания.
В Скиту он целый год был помощником повара. Ему часто приходилось по службе бывать у преподобного Макария — то благословляться относительно кушаний, то ударять к трапезе, то по иным поводам. При этом он имел возможность говорить Старцу о своем душевном состоянии и получать ответы.
Преподобный Лев особенно любил молодого послушника, ласково называя его Сашей. Но из воспитательных побуждений испытывал при людях его смирение. Делал вид, что гремит против него гневом, часто называл «химерой», подразумевая под этим словом пустоцвет, который бывает на огурцах. Но другим про него говорил: «Великий будет человек». Предчувствуя близкую смерть, преподобный Лев призвал преподобного Макария и сказал ему о послушнике Александре: «Вот человек больно ютится к нам, старцам. Я теперь уже очень стал слаб. Так вот я и передаю тебе его из полы в полу, владей им, как знаешь.»
После смерти преподобного Льва послушник Александр стал келейником старца Макария.
Летом 1841 года Александр был пострижен в рясофор, а 29 ноября 1842 года — в мантию и наречен Амвросием в честь святителя Амвросия Медиоланского5. 4 февраля 1843 года отец Амвросий был рукоположен в иеродиакона, а 9 декабря 1845 года — в иеромонаха.
Здоровье преподобного Амвросия в эти годы сильно пошатнулось. При поездке на иерейскую хиротонию в Калугу 7 декабря 1845 года он простудился и заболел, получив осложнение на внутренние органы. С тех пор он уже никогда не смог по-настоящему поправиться. Впрочем, он не унывал и признавался, что телесная немощь благотворно действует на его душу. И другим в утешение говорил: «Бог не требует от больного подвигов телесных, а только терпения со смирением и благодарения».
В 1848 году иеромонах Амвросий был вынужден по болезни выйти за штат, будучи признан неспособным к послушаниям, и стал числиться на иждивении обители. С тех пор он уже не мог совершать Литургии; еле передвигался, не выносил холода и сквозняков, страдал от испарины, так что переодевался и переобувался по несколько раз в сутки. Пищу употреблял жидкую или протертую и кушал очень мало. С сентября 1846 года по лето 1848 года состояние здоровья преподобного Амвросия стало настолько угрожающим, что он был келейно пострижен в схиму с сохранением прежнего имени. Совершенно неожиданно для многих больной начал поправляться и даже выходить на улицу для прогулок. Этот перелом в течении болезни был явным действием силы Божией, а сам старец Амвросий впоследствии говорил: «Милостив Господь! В монастыре болеющие скоро не умирают, а тянутся и тянутся до тех пор, пока болезнь принесет им настоящую пользу. В монастыре полезно быть немного больным, чтобы менее бунтовала плоть, особенно у молодых, и менее пустяки приходили в голову. А то при полном здоровье, особенно молодым, какая только пустошь не приходит в голову.»
Не только телесными немощами воспитывал Господь в эти годы дух будущего великого старца. Благотворно действовало на отца Амвросия общение со старшей братией, среди которых было немало истинных подвижников.
Особенно важным для духовного возрастания преподобного Амвросия в эти годы было его общение с преподобным старцем Макарием. Несмотря на болезнь, отец Амвросий остался по-прежнему в полном послушании у Старца, даже в малейшей вещи давал отчет ему. По благословению преподобного Макария он занимался переводом святоотеческих книг, в частности, им была подготовлена к печати «Лествица» преподобного Иоанна, игумена Синайского6. Благодаря руководству преподобного Макария, отец Амвросий смог без особых преткновений обучиться искусству из искусств — умной молитве. Это иноческое делание сопряжено со многими опасностями, так как диавол старается ввести человека в состояние прелести, и со значительными скорбями, поскольку неопытный подвижник под благовидными предлогами старается исполнить свою волю. Инок, не имеющий духовного руководителя, может на этом пути сильно повредить своей душе. Преподобный Амвросий смог избежать бед и скорбей при прохождении умной молитвы именно потому, что имел опытнейшего наставника в лице старца Макария. Последний очень любил своего ученика, что, впрочем, не мешало подвергать его ударам по самолюбию, воспитывая строгого подвижника смирения, терпения, нищеты и других иноческих добродетелей. Бывало, за отца Амвросия заступятся:
— Батюшка, он человек больной!
— А я разве хуже тебя знаю? — скажет Старец. — Но ведь выговоры и замечания монаху — это щеточки, которыми стирается греховная пыль с его души; а без сего монах заржавеет.
Отъезжая куда-либо, старец Макарий поручал духовное назидание отцу Амвросию. Игумен Марк, окончивший жизнь на покое в Оптиной, рассказывал:
«Сколько мог я заметить, отец Амвросий жил в это время в полном безмолвии. Ходил я к нему почти ежедневно для откровения помыслов и всегда почти заставал его за чтением святоотеческих книг; если же не заставал его в келлии, то это значило, что он находится у старца Макария, которому помогал в переписке с духовными чадами или трудился в переводах святоотеческих книг. Иногда же я заставал его лежащим на кровати и слезящим, но всегда сдержанно и едва приметно. Мне казалось, что старец Амвросий всегда ходил перед Богом или как бы ощущал присутствие Божие, по слову псалмопевца: предзрех Господа предо мною выну (Пс. 15,8), а потому все, что ни делал, старался Господа ради и в угодность Господу творить. Чрез сие он всегда был сетованен, боясь, как бы чем не оскорбить Господа, что отражалось и на лице его. Видя такую сосредоточенность своего Старца, я в присутствии его всегда был в трепетном благоговении. Да иначе мне и нельзя было быть. Ставшему мне, по обыкновению, пред ним на колена и получившему благословение, он, бывало, весьма тихо сделает вопрос:
— Что скажешь, брате, хорошенького?
Озадаченный его сосредоточенностью и благоумилением, я, бывало, скажу:
— Простите, Господа ради, Батюшка, может быть, я не вовремя пришел?
— Нет, — скажет Старец, — говори нужное, но вкратце.
И, выслушав меня со вниманием, преподаст полезное наставление с благословением и отпустит с любовию. Наставления же он преподавал не от своего мудрования и рассуждения, хотя и богат был духовным разумом. Если он учил духовно относившихся к нему, то в чине учащегося, и предлагал не свои советы, а непременно деятельное учение святых отцов.
Если же отец Марк жаловался отцу Амвросию на кого-либо обидевшего его, Старец, бывало, скажет:
— Что я сделаю с этим братом? Ведь я не настоятель. Надобно укорять себя, смиряться пред братом, — и успокоишься.
Такой ответ вызывал в душе отца Марка самоукорение, и он, смиренно поклонившись Старцу и испросив прощение, уходил успокоенный и утешенный, — «как на крыльях улетал».
Поручая духовному окормлению старца Амвросия некоторых из братии, преподобный Макарий знакомил его и с некоторыми боголюбивыми посетителями обители, искавшими окормления. По его благословению и указанию отец Амвросий часто вел душеполезные беседы и в хибарке, и вне ее ограды. Видя своего преданнейшего ученика, окруженного толпой и беседующего с народом, Старец иногда, проходя мимо, шутливо промолвит: «Посмотрите-ка, посмотрите! Амвросий-то у меня хлеб отнимает!»
7 сентября 1860 года преподобный Макарий преставился. К этому времени отец Амвросий настолько преуспел в жизни духовной, что уже старчествовал в течение двенадцати лет по благословению старца Макария, успешно руководствуя своими духовными советами и наставлениями относившихся к нему в деле спасения. И вот теперь исполнились слова Троекуровского старца Илариона: «Иди в Оптину, ты там нужен». Он действительно был крайне нужен в Оптиной, ибо никто другой не мог проходить сие великое служение с такою честью и славою и так продолжительно, как судил Господь болезненному старцу Амвросию.
Через сорок дней после блаженной кончины преподобного Макария старец Амвросий перешел на жительство в другой корпус, вблизи скитской ограды, с правой стороны колокольни. На западной стороне этого корпуса была сделана пристройка, называемая «хибаркой». Тридцать лет (до отъезда в Шамордино) прожил здесь преподобный Амвросий, самоотверженно служа ближним. При нем были келейники: отец Михаил и отец Иосиф, будущий преподобный старец7. Главным письмоводителем был отец Климент (Зедергольм), сын протестантского пастора, перешедший в Православие, ученейший человек, магистр греческой словесности.
Для слушания утреннего правила поначалу Старец вставал часа в четыре утра, звонил в звонок, на который являлись к нему келейники и прочитывали утренние молитвы, 12 избранных псалмов и 1-й час, после чего он наедине пребывал в умной молитве. Затем, после краткого отдыха, Старец слушал часы: 3-й, 6-й с изобразительными и, смотря по дню, канон с акафистом Спасителю или Божией Матери, каковые акафисты он выслушивал стоя. После молитвы и легкого завтрака начинался трудовой день с небольшим перерывом в обеденную пору. Пища съедалась Преподобным в таком количестве, какое дается трехлетнему ребенку. За едой келейники продолжали ему задавать вопросы по поручению посетителей... После некоторого отдыха напряженный труд возобновлялся — и так до глубокого вечера. Несмотря на крайнюю болезненность Старца, день всегда заканчивался вечерним молитвенным правилом, состоящим из малого повечерия, канона Ангелу-хранителю и вечерних молитв.
От целодневных докладов келейники, то и дело приводившие к Старцу и выводившие посетителей, едва держались на ногах. Сам Преподобный временами лежал почти без чувств. После правила старец Амвросий испрашивал прощение, «елика согреших делом, словом, помышлением». Келейники принимали благословение и направлялись к выходу. Зазвонят часы. «Сколько это?» — спросит Старец слабым голосом, ответят: «Двенадцать». «Запоздали», — скажет.
В 1862 году болезненного Старца постигла новая болезнь. Здоровье его, и без того слабое, еще более ослабело. С сего времени он уже не мог ходить на богослужения и даже причащаться должен был в келлии. В 1868 году состояние его здоровья было столь плохо, что стали терять надежду на поправление. Была привезена чудотворная Калужская икона Божией Матери. После молебна с акафистом, келейного бдения и соборования здоровье Старца поддалось лечению, но крайняя слабость уже не покидала его во всю его жизнь. Такие тяжелые ухудшения повторялись не раз. Трудно представить себе, как он мог, будучи пригвожденным к такому страдальческому кресту, в полном изнеможении сил, принимать ежедневно толпы людей и отвечать на десятки писем. На нем сбывались слова: «Сила Божия в немощи совершается». Не будь он избранным сосудом Божиим, через который Сам Бог вещал и действовал, такой подвиг, такой огромный труд не мог быть осуществим никакими человеческими силами. Животворящая Божественная благодать здесь явно присутствовала и действовала и, как из обильного источника, изливалась на души всех, притекавших к его духовному окормлению. Он имел высокий и ясный ум, непреклонную волю и любвеобильное сердце. Старец не только звал к свету и духовному обновлению, но и сам был светильником, который светил и привлекал всех, желавших спасения. Полный глубокого смирения, он исполнен был и бесконечной самоотверженной любви к ближним. Под животворными лучами этой божественной любви смирялось всякое горделивое сердце; холодные и окаменелые проливали благодатные слезы, колеблющиеся утверждались в вере. Преподобный был одним из глубочайших знатоков сокровенных движений душ человеческих, опытнейшим врачевателем духовных недугов, мудрым и любвеобильным наставником.
Дар проникновения в тайники душ человеческих у старца Амвросия удивлял и сразу располагал всецело отдаваться под его руководство. У людей появлялась уверенность, что Старец лучше их знает, в чем они нуждаются и что им полезно.
Среди благодатных духовных дарований Преподобного, привлекавших к нему тысячи людей, следует в первую очередь упомянуть о прозорливости. Этот особенный дар, который Господь дает некоторым праведным людям, и благодаря которому праведник может предвидеть будущее и проникновенно созерцать даже сокровенные мысли и настроения сердца человека, очень часто проявлялся в старце Амвросии в период его старчества.
Он глубоко проникал в душу своего собеседника и читал в ней, как в раскрытой книге, не нуждаясь в его признаниях. Легким, никому не заметным намеком он указывал людям их слабости и заставлял серьезно подумать о них.
Одна дама, часто бывавшая у старца Амвросия, сильно пристрастилась к игре в карты и стеснялась сознаться ему в этом. Однажды на общем приеме она стала просить у Старца карточку. Преподобный внимательно, своим особенным, пристальным взглядом, посмотрев на нее, сказал: «Что ты, мать? Разве мы в монастыре играем в карточки?» Она поняла намек и покаялась Старцу в своей слабости. Одна молодая девушка, окончившая высшие курсы в Москве, мать которой давно уже была духовной дочерью преподобного Амвросия, никогда не видя Старца, не любила его и называла его «лицемером». Мать все-таки уговорила ее побывать у преподобного Амвросия. Придя к Старцу на общий прием, девушка встала позади всех, у самой двери. Вошел Старец и, отворив дверь, закрыл ею молодую девушку. Помолившись и оглядев всех, он вдруг заглянул за дверь и говорит: «Что это за великан тут стоит? А, это Вера пришла смотреть лицемера!» После этого он побеседовал с нею наедине, и отношение к нему девушки совершенно переменилось: она горячо полюбила его, и судьба ее решилась — она поступила в Шамординский монастырь.
Кто с полным доверием предавался руководству Старца, никогда в этом не раскаивался, хотя и слышали они от него иногда такие советы, которые с первого раза казались странными и неисполнимыми.
Вот один из случаев прозорливости старца Амвросия, рассказанный одним из посетителей Старца — неким иконостасным мастером:
«Незадолго до кончины Старца, годочка этак за два, надо было мне ехать в Оптину за деньгами. Иконостас там мы делали, и приходилось мне за эту работу от настоятеля получить довольно крупную сумму денег. Получил я свои деньги и перед отъездом зашел к старцу Амвросию благословиться на обратный путь. Домой ехать я торопился: ждал на следующий день получить заказ большой — тысяч на десять, и заказчики должны были быть непременно на другой день у меня в К. Народу в этот день у Старца, по обыкновению, была гибель. Прознал он про меня, что я дожидаюсь, да и велел мне сказать через своего келейника, чтобы я вечером зашел к нему чай пить. Хоть и надо мне было торопиться ко двору, да честь и радость быть у Старца и чай с ним пить были так велики, что я рассудил отложить свою поездку до вечера в полной уверенности, что хоть всю ночь проеду, а успею вовремя попасть. Приходит вечер, пошел я к Старцу. Принял меня Старец такой-то веселый, такой-то радостный, что я и земли под собою не чувствую. Продержал меня Батюшка, ангел наш, довольно-таки долго, уже почти смеркалось, да и говорит мне:
— Ну, ступай с Богом. Здесь ночуй, а завтра благословляю тебя идти к обедне, а от обедни чай пить заходи ко мне.
"Как же это так?” — думаю я. Да не посмел Старцу перечить.
Переночевал, был у обедни, пошел к Старцу чай пить, а сам скорблю о своих заказчиках и все соображаю: авось, мол, успею хотя к вечеру попасть в К. Как бы не так! Отпил чай. Хочу я Старцу сказать: благословите домой ехать, а он мне и слова не дал выговорить:
— Приходи, — говорит, — сегодня ночевать ко мне.
У меня даже ноги подкосились, а возражать не смею. Прошел день, прошла ночь. Наутро я уже осмелел и думаю: была не была, а уж сегодня я уеду; авось денек-то мои заказчики меня подождали. Куда тебе! И рта мне не дал Старец разинуть:
— Ступай-ка, — говорит, — ко всенощной сегодня, а завтра к обедне. У меня опять сегодня заночуй!
Что за притча такая! Тут уж я совсем заскорбел и, признаться, погрешил на Старца: вот те и прозорливец! Точно не знает, что у меня по его милости ушло теперь из рук выгодное дело. И так-то я был на Старца непокоен, что и передать не могу. Уж не до молитвы мне было в тот раз у всенощной, так и толкает в голову: "Вот тебе твой Старец! Вот тебе и прозорливец! Свистит теперь твой заработок”. Ах, как мне было в то время досадно! А Старец мой, как на грех, ну, точно вот, прости, Господи, в издевку мне, такой меня после всенощной радостный встречает!.. Горько, обидно мне стало: и чему, думаю я, он радуется? А скорби своей все-таки вслух высказать не осмеливаюсь. Заночевал я таким-то порядком и третью ночь. За ночь скорбь моя понемногу поулеглась: не воротишь того, что плыло, да сквозь пальцы уплыло... Наутро прихожу от обедни к Старцу, а он мне:
— Ну теперь пора тебе и ко двору! Ступай с Богом! Бог благословит! Да по времени не забудь Бога поблагодарить!
И отпала тут от меня всякая скорбь. Выехал я себе из Оптиной Пустыни, а на сердце-то так легко и радостно, что и передать невозможно... К чему только сказал это Батюшка: "По времени не забудь Бога поблагодарить”? Должно, думаю, за то, что Господь в храме три дня подряд удостоил побывать. Еду я домой неспешно и о заказчиках своих вовсе не думаю: уж очень мне отрадно было, что Батюшка со мной так обошелся. Приехал я домой, и что бы вы думали? Я в ворота, а заказчики мои за мной; опоздали, значит, против уговору на трое суток приехать. Ну, думаю: ах, ты, мой старчик благодатный! Уж подлинно дивны дела Твои, Господи!.. Однако не тем еще все это кончилось. Вы послушайте-ка, что дальше было! Прошло с того времени не мало. Помер наш отец Амвросий. Года два спустя после его праведной кончины заболевает мой старший мастер. Доверенный он был у меня человек, и не работник был, а прямо золото. Жил он у меня безысходно годов поболее двадцати. Заболевает к смерти. Послали мы за священником, чтобы поисповедовать и причастить, пока в памяти. Только, смотрю, идет ко мне от умирающего священник да и говорит:
Больной вас к себе зовет, видеть вас хочет. Торопитесь, как бы не помер.
Прихожу к больному, а он, как увидел меня, приподнялся кое-как на взлокоточки, глянул на меня да как заплачет:
— Прости мой грех, хозяин! Я ведь тебя убить хотел...
— Что ты, Бог с тобой! Бредишь ты...
— Нет, хозяин, верно тебя убить хотел. Помнишь, ты из Оптиной запоздал на трое суток приехать? Ведь нас трое, по моему уговору, три ночи подряд тебя на дороге под мостом караулили; на деньги, что ты за иконостас из Оптиной вез, позавиствовали. Не быть бы тебе в ту ночь живым, да Господь, за чьи-то молитвы, отвел тебя от смерти без покаяния... Прости меня, окаянного, отпусти, Бога ради, с миром мою душеньку!
— Бог тебя простит, как я прощаю!
Тут мой больной захрипел и кончаться начал. Царствие Небесное его душе. Велик был грех, да велико и покаяние!» Прозорливость преподобного старца Амвросия сочеталась с другим ценнейшим даром, особенно для пастыря, — даром духовного рассуждения. Старец часто делал наставления в полушутливой форме, чем ободрял унывающих, но глубокий смысл его речей нисколько от этого не умалялся. Люди невольно задумывались и надолго запоминали данный им урок. Иногда на общих приемах слышался неизменный вопрос: как жить? В таких случаях Старец благодушно отвечал: «Мы должны жить на земле так, как колесо вертится: чуть одной точкой касается земли, а остальным стремится вверх; а мы как заляжем, так и встать не можем». Дар рассуждения Старца простирался и на вопросы практические, далекие от проблем духовной жизни. Вот один пример.
Приходит к Батюшке состоятельный Орловский помещик и, между прочим, объявляет, что хочет устроить водопровод в своих обширных яблоневых садах. Просит совета. «Люди говорят, — начинает Батюшка со своих обычных в подобных случаях слов, — что вот как всего лучше», — и подробно описывает водопровод. Помещик, вернувшись в деревню, читает об этом предмете; оказывается, Батюшка описал последнее изобретение по этой части. Помещик снова в Оптиной.
— Ну, что водопровод? — спрашивает Старец.
Тот отвечает:
— Вокруг яблоки гнили, а у меня — богатый урожай.
Рассудительность и прозорливость совмещались в старце Амвросии с удивительной, чисто материнской нежностью сердца, благодаря которой он умел облегчить самое тяжелое горе и утешить самую скорбную душу.
Одна жительница Козельска спустя три года после смерти Преподобного, в 1894 году, рассказывала о себе следующее:
«У меня был сын, служил на телеграфе, разносил телеграммы. Батюшка знал и его, и меня. Сын часто носил ему телеграммы, а я ходила за благословением. Но вот сын мой заболел чахоткой и умер. Пришла я к нему — мы все к нему шли со своим горем. Он погладил меня по голове и говорит: "Оборвалась твоя телеграмма!” "Оборвалась, — говорю, — Батюшка!” — и заплакала. И так мне легко на душе стало от его ласки, как будто камень свалился. Мы жили при нем, как при отце родном. Всех он любил и обо всех заботился. Теперь уж нет таких старцев. А может быть, Бог и еще пошлет!»
Любовь и мудрость — именно эти качества притягивали к преподобному Амвросию людей. С утра до вечера шли к нему с самыми наболевшими вопросами. Он всегда разом схватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ. В продолжение такой беседы решался не просто один вопрос, в это время Старец вмещал в свое сердце всего человека, со всем его миром, внутренним и внешним. Всех жаждущих напоял он живительной водой из благодатного кладезя — своей богопросвященной души. Его слово горело огнем неотразимого благодатного убеждения, оно согревало любовью каждое сердце. Слово Старца, показывая земную жизнь как подвиг временного странствования на пути к жизни вечной, звало людей к жизни истинно христианской, возвышенной, духовной. Это было пророческое служение. Все свои силы, разум, сердце и волю отдавал Преподобный великому делу назидания и христианского руководства своих духовных чад. Он горел желанием всем помочь, всех утешить, всем спастись. Эта самоотверженная любовь к людям была характерной чертой Старца.
Мелочей для Старца не существовало. Однажды остановила Преподобного женщина, которая была нанята помещицей ходить за индюшками, но индюшки у нее почему-то колели, и хозяйка хотела ее рассчитать.
— Батюшка! — обратилась она к нему со слезами, — сил моих нет, сама над ними не доедаю, — пуще глаз берегу, а колеют. Согнать меня барыня хочет. Пожалей меня, родимый.
Присутствующие смеялись над ней. А Старец с участием спросил ее, как она их кормит, дал совет, как их содержать иначе, благословил и отпустил. Тем же, которые смеялись над ней, он заметил, что в этих индюшках вся ее жизнь. После сделалось известно, что индюшки у этой женщины уже не колели.
Что касается исцелений, то им не было числа. Эти исцеления Старец всячески прикрывал. Посылал больных в пустынь к преподобному Тихону Калужскому, где был источник. До старца Амвросия в этой пустыни не было слышно об исцелениях. Иногда преподобный Амвросий посылал больных к святителю Митрофану Воронежскому. Бывало, что исцелялись на пути туда и возвращались назад благодарить Старца.
Духовная сила Преподобного проявлялась иногда в совершенно исключительных случаях.
Однажды преподобный Амвросий, согбенный, опираясь на палочку, откуда-то шел по дороге в Скит. Вдруг ему представилась картина: стоит нагруженный воз, рядом лежит мертвая лошадь, а над ней плачет крестьянин. Потеря лошади-кормилицы в крестьянском быту ведь сущая беда! Приблизившись к павшей лошади, Старец стал трижды медленно ее обходить. Потом, взяв хворостину, он стегнул лошадь, прикрикнув на нее:
— Вставай, лентяйка! — и лошадь послушно поднялась на ноги.
Многим людям преподобный старец Амвросий являлся на расстоянии, подобно Святителю Николаю Чудотворцу — или с целью исцеления, или для избавления от бедствий. Некоторым, весьма немногим, открывалось в зримых образах, сколь сильно молитвенное предстательство богоносного Старца перед Богом. Приведем воспоминания одной монахини, духовной дочери преподобного Амвросия.
«В келлии его горели лампадки и маленькая восковая свечка на столике. Читать мне по записке было темно и некогда. Я сказала, что припомнила, и то спеша, а затем прибавила:
— Батюшка, что сказать вам еще? В чем покаяться? — Забыла.
Старец упрекнул меня в этом. Но вдруг он встал с постели, на которой лежал. Сделав два шага, он очутился на середине своей келлии. Я невольно на коленях повернулась за ним. Старец выпрямился во весь свой рост, поднял голову и воздел свои руки кверху, как бы в молитвенном положении. Мне представилось в это время, что стопы его отделились от пола. Я смотрела на освещенную его голову и лицо. Помню, что потолка в келлии как будто не было, он разошелся, а голова Старца как бы ушла вверх. Это мне ясно представлялось. Через минуту Батюшка наклонился надо мной, изумленной виденным, и, перекрестив меня, сказал следующие слова:
— Помни, вот до чего может довести покаяние. Ступай.
Я вышла от него, шатаясь, и всю ночь проплакала о своем неразумии и нерадении. Утром нам подали лошадей, и мы уехали. При жизни Старца я никому не смела рассказать этого. Он мне раз и навсегда запретил говорить о подобных случаях, сказав с угрозою: — "А то лишишься моей помощи и благодати”.»
Со всех концов России стекались к «хибарке» преподобного отца нашего Амвросия бедные и богатые, интеллигенция и простолюдины. Его посещали известные общественные деятели и писатели: Ф. М. Достоевский, Н. В. Гоголь, А. П. Толстой, В. С. Соловьев, К. Н. Леонтьев, М. Н. Погодин, Н. М. Страхов и другие. И он принимал всех с одинаковой любовью и благорасположением. Старец проявлял неустанную заботу об одиноких и обездоленных женщинах, многие из которых не имели даже своего пристанища. Он всячески старался содействовать устроению женских обителей.
В последние годы жизни Старца в 12 верстах от Оптиной, в деревне Шамордино, была устроена по его благословению женская Казанская пустынь, в которую, в отличие от других женских монастырей того времени, принимали больше неимущих и больных женщин. К 90-м годам XIX века число инокинь в ней достигло 500 человек.
Именно в Шамордино суждено было старцу Амвросию встретить час своей кончины. 2 июня 1890 года он, по обыкновению, выехал туда на лето. В конце лета Преподобный три раза пытался вернуться в Оптину, но не смог по причине нездоровья. Через год, 21 сентября 1891 года, болезнь усилилась так, что он потерял и слух, и голос. Начались его предсмертные страдания — столь тяжкие, что подобных им он, как признавался, во всю жизнь не испытывал. 8 октября преподобный Иосиф его пособоровал, а на следующий день причастил. В этот же день к Старцу в Шамордино приехал настоятель Оптиной Пустыни преподобный Исаакий8. На следующий день, 10 октября 1891 года, в половине двенадцатого, три раза вздохнув и с трудом перекрестившись, мирно отошел ко Господу Великий Оптинский старец. Великий утешитель, пастырь монашествующих и мирян, предстал с молитвой о нас, грешных, пред Престолом Царя Небесного.
14 октября многочисленная процессия сестер обители направилась к воротам — Старец возвращался в Оптину Пустынь. В течение семи часов продолжалось перенесение тела почившего Старца в сопровождении бесчисленного множества народа и сонма священнослужителей.
Заупокойная Литургия с чином отпевания была совершена во Введенском соборе Оптиной Пустыни. На погребение съехалось около восьми тысяч человек. 15 октября тело преподобного и богоносного Старца было предано земле с юго-восточной стороны Введенского собора рядом с его учителем преподобным Макарием.
Сразу же после кончины начались чудеса: Преподобный, как и при жизни, исцелял, наставлял, призывал к покаянию.
Никогда не угаснет память об этом великом молитвеннике земли Русской. Поистине к нему приложимы слова ветхозаветного мужа, сказавшего: Восхвалят разум его мнози, и до века не погибнет, не отъидет память его, и имя его поживет в роды родов: премудрость его поведят языцы, и хвалу его исповесть Церковь (Сир. 39,11—13).
И ныне молитвенным предстательством великого ее старца преподобного Амвросия Бог хранит обитель Оптинскую и всех, с верою и любовию призывающих святое имя его.
Примечания
1 Преподобный Моисей (Путилов), старец Оптинский. Память 16/29 июня.
2 Преподобный Лев (Наголкин), старец Оптинский. Память 11/24 октября.
3 Преподобный Макарий (Иванов), старец Оптинский. Память 7/20 сентября.
4 Преподобный Антоний (Путилов), старец Оптинский. Память 7/20 августа.
5 Святитель Амвросий, епископ Медиоланский. Память 7/20 декабря.
6 Иоанн Лествичник — происхождения неизвестного, 20-ти лет принял иночество, последние четыре года своей жизни был игуменом Синайской обители; великий подвижник благочестия, автор сочинения «Лествица», где начертаны как бы ступени восхождения по пути нравственного совершенства. Скончался 80-летним старцем в конце VI века; память его 30 марта/12 апреля.
7 Преподобный Иосиф (Литовкин), старец Оптинский. Память 9/22 мая.
8 Преподобный Исаакий I (Антимонов), старец Оптинский. Память 22 августа/4 сентября.