Священник Константин Камышанов
От автора: Это фрагменты переписки с другом. Я вовсе не думал их публиковать. Можно было бы перевести их в другой формат, но пускай так и останутся – «Письмами брату».
***
Иду себе мимо желтого дома с ротондой по улице Маяковского и вижу странную картину: наши церковные ладят забор, стелют тротуар и бухают молотками внутри дома. А дом этот — бывшая мертвецкая.
Церковный водитель Эдуард говорит:
- А я бы ни за что не стал жить в таком доме – там зараза въелась вглубь стен.
Батюшка отвечает:
- А что тут такого? Вот освятим, святой водой окропим, поштукатурим, побелим, и все будет хорошо.
- А я бы все равно ни за что не стал жить в таком доме. Мертвецы и зараза!
Аккуратные бабульки в белых платочках метут желтые листья. Одна из них подняла лицо. Ах! Лицо ясное, чистое и… светится. Лицо полупрозрачное. А глаза детские. Сам знаешь, какие яхонты-адаманты у иных церковных в очах. Издалека видно, не спутаешь. Наклонила голову и пылит себе дальше.
Я думаю, что красота или безобразие лица слагается из поступков. Вот поселится на сердце нетопырь, и со временем на лице человека, как на фотобумаге, проявляется звериная рожа хозяина души. Годами мастерится лик. Глянешь в такую рожу в погожий день, а оттуда так … и прет. Эк его закрутило, жалко даже станет, помоги ему Господи!
Чистого лица не имею. Могу только догадываться о великих тайнах простых поступков и чудесах — делах блаженнейшей любви, украшающей своих детей небесным шармом.
Перешел новый мост через мутную Лыбедь. Надо же! У мертвой флуоресцентной воды солнечными полянами цветет золотой рослый могучий дягиль. В Праге тоже есть такой мост с солнцами, но там звезды выкованы и позлащены и стоят над мостом на пиках. Они сливаются в звездное облако и радуют днем и ночью.
Вдруг рядом вижу сухонькую городскую бабульку. Она еле сдерживается, чтобы не заплакать. Закрывает глаза ладонью и быстро шагает по мосту. И что за диво. И у этой чистые глаза маленькой девочки. Как будто первоклашка, едва сжимая дрожащие губы, несется к маме. И такое пронзительное горе написано на лице, что обожгло.
Молитва так и загорелась на сердце, так и палит его. Вспомнилось из какого-то источника, как одна блудница, увидав мать с умершим младенцем, тут же упала в дорожную пыль и взмолилась к Господу:
- Не диво, что к Тебе обращаются святые, и Ты исполняешь их прошения, но диво, что милосерд к падшим. Вот я, последняя из них, прошу об этой женщине, не лиши ее материнской радости. У меня нет ничего этого, пусть же у нее все будет.
И младенец воскрес.
- Я прошу Тебя, Господи, об этой плачущей женщине, молитвой окаянного блудника! Отри ей слезы, как Сам знаешь…
Несколько лет назад, зимой, я ехал в троллейбусе. Какой-то косой малый при людях лапает свою девушку и как-то так гнусно, что сил нет даже ехать рядом. И рожа у малого кривая, как у тайного эротомана, а девушка вроде ему не пара. Подхожу:
- Девушка, это Ваш парень?
Она, затравленно:
- Я его не знаю.
Я заволок парня в угол и говорю:
- Не бузи.
Он расслабился, скривился, отвернулся к окну и шипит:
- Я ее все равно найду!
Девушка вышла. Двери закрываются. И вдруг малый, как кошка, скользнул у меня под локтем, между железными дверцами и вырвался наружу, и за ней в автобус. Эхма! Что ж я не дал ему в рожу?! Что ж я его, гада, не догадал! Эх, четки, выручайте! Щелк-щелк, щелк-щелк – полетели зернышки.
Час крутились на пальцах в кармане. А идем в компании родственников на юбилей. Что говорят — не пойму. Сели за стол. Оливье, селедка под шубой, верная водка, на чем-то настоянная хозяином – ну, все как у людей.
Все! Молиться дальше нет путя.
- Вот, Господи, сделал все, что смог. В Твои руки сдаю мою заботу. Но прошу, дай знак, что там все хорошо вышло, очень плохо мне. Дай знак. Ну хоть крест на стекле.
Какое стекло и какой крест, не подумал. Будет знак – будет ясно.
Разговоры, курево на кухне, дети шумят и бегают. Тесно, жарко. Как-то забылось происшествие в течение вечера. Вышли на резкий мороз. Снова стало тревожно, а уж не помню отчего…
Сели в троллейбус. Вожу глазами и думаю: и кому не лень было вымораживать на задубелом стекле столько крестов? Большими, средними и малыми знаками покрыты все стекла машины.
Мать честна! Да это ж….Пасха ворвалась в душу! Сердце колотится со страшной силой.
- Ах, Солнце правды, Ты осветил сердце мое, Цвете Благовонный, Ты облагоухал меня, Теплото любимая, Ты согрел меня. Ты моя неизменная радость, Ты щедрый Царь Миров не отринул меня! И кого? Меня, противного даже мне самому. Ты, мой Отче Небесный, ждешь меня с отверстыми объятиями в желанном Саду Небесном…
А я…
***
Иду себе мимо желтого дома с ротондой по улице Маяковского и вижу странную картину: наши церковные ладят забор, стелют тротуар и бухают молотками внутри дома. А дом этот — бывшая мертвецкая.
Церковный водитель Эдуард говорит:
- А я бы ни за что не стал жить в таком доме – там зараза въелась вглубь стен.
Батюшка отвечает:
- А что тут такого? Вот освятим, святой водой окропим, поштукатурим, побелим, и все будет хорошо.
- А я бы все равно ни за что не стал жить в таком доме. Мертвецы и зараза!
Аккуратные бабульки в белых платочках метут желтые листья. Одна из них подняла лицо. Ах! Лицо ясное, чистое и… светится. Лицо полупрозрачное. А глаза детские. Сам знаешь, какие яхонты-адаманты у иных церковных в очах. Издалека видно, не спутаешь. Наклонила голову и пылит себе дальше.
Я думаю, что красота или безобразие лица слагается из поступков. Вот поселится на сердце нетопырь, и со временем на лице человека, как на фотобумаге, проявляется звериная рожа хозяина души. Годами мастерится лик. Глянешь в такую рожу в погожий день, а оттуда так … и прет. Эк его закрутило, жалко даже станет, помоги ему Господи!
Чистого лица не имею. Могу только догадываться о великих тайнах простых поступков и чудесах — делах блаженнейшей любви, украшающей своих детей небесным шармом.
Перешел новый мост через мутную Лыбедь. Надо же! У мертвой флуоресцентной воды солнечными полянами цветет золотой рослый могучий дягиль. В Праге тоже есть такой мост с солнцами, но там звезды выкованы и позлащены и стоят над мостом на пиках. Они сливаются в звездное облако и радуют днем и ночью.
Вдруг рядом вижу сухонькую городскую бабульку. Она еле сдерживается, чтобы не заплакать. Закрывает глаза ладонью и быстро шагает по мосту. И что за диво. И у этой чистые глаза маленькой девочки. Как будто первоклашка, едва сжимая дрожащие губы, несется к маме. И такое пронзительное горе написано на лице, что обожгло.
Молитва так и загорелась на сердце, так и палит его. Вспомнилось из какого-то источника, как одна блудница, увидав мать с умершим младенцем, тут же упала в дорожную пыль и взмолилась к Господу:
- Не диво, что к Тебе обращаются святые, и Ты исполняешь их прошения, но диво, что милосерд к падшим. Вот я, последняя из них, прошу об этой женщине, не лиши ее материнской радости. У меня нет ничего этого, пусть же у нее все будет.
И младенец воскрес.
- Я прошу Тебя, Господи, об этой плачущей женщине, молитвой окаянного блудника! Отри ей слезы, как Сам знаешь…
Несколько лет назад, зимой, я ехал в троллейбусе. Какой-то косой малый при людях лапает свою девушку и как-то так гнусно, что сил нет даже ехать рядом. И рожа у малого кривая, как у тайного эротомана, а девушка вроде ему не пара. Подхожу:
- Девушка, это Ваш парень?
Она, затравленно:
- Я его не знаю.
Я заволок парня в угол и говорю:
- Не бузи.
Он расслабился, скривился, отвернулся к окну и шипит:
- Я ее все равно найду!
Девушка вышла. Двери закрываются. И вдруг малый, как кошка, скользнул у меня под локтем, между железными дверцами и вырвался наружу, и за ней в автобус. Эхма! Что ж я не дал ему в рожу?! Что ж я его, гада, не догадал! Эх, четки, выручайте! Щелк-щелк, щелк-щелк – полетели зернышки.
Час крутились на пальцах в кармане. А идем в компании родственников на юбилей. Что говорят — не пойму. Сели за стол. Оливье, селедка под шубой, верная водка, на чем-то настоянная хозяином – ну, все как у людей.
Все! Молиться дальше нет путя.
- Вот, Господи, сделал все, что смог. В Твои руки сдаю мою заботу. Но прошу, дай знак, что там все хорошо вышло, очень плохо мне. Дай знак. Ну хоть крест на стекле.
Какое стекло и какой крест, не подумал. Будет знак – будет ясно.
Разговоры, курево на кухне, дети шумят и бегают. Тесно, жарко. Как-то забылось происшествие в течение вечера. Вышли на резкий мороз. Снова стало тревожно, а уж не помню отчего…
Сели в троллейбус. Вожу глазами и думаю: и кому не лень было вымораживать на задубелом стекле столько крестов? Большими, средними и малыми знаками покрыты все стекла машины.
Мать честна! Да это ж….Пасха ворвалась в душу! Сердце колотится со страшной силой.
- Ах, Солнце правды, Ты осветил сердце мое, Цвете Благовонный, Ты облагоухал меня, Теплото любимая, Ты согрел меня. Ты моя неизменная радость, Ты щедрый Царь Миров не отринул меня! И кого? Меня, противного даже мне самому. Ты, мой Отче Небесный, ждешь меня с отверстыми объятиями в желанном Саду Небесном…
А я…