Девочка и дождь

С утра палило солнце. Над городом повисло густое марево. Розовато-серая пелена поднималась от горячего асфальта высоко в небо. Голуби и воробьи вяло копошились в пыли, похожей на серую пудру. Рубашки, блузки и носовые платки прохожих стали влажными от горячего пота. За мороженым и напитками выстроились очереди.

Ближе к вечеру потянуло прохладным ветерком. Потом на небе появились пузатые серые тучи, которые стремительно захватили небо в плен. Сначала вдалеке заурчали раскаты грома, потом засверкали молнии и, наконец, весело загрохотала гроза и ливанул дождь.

Первые капли влаги глухо шлепались на горячий камень и почти сразу испарялись. Несколько минут над раскаленной землей клубился густой банный пар — и его смыло потоками небесной воды. Гроза пошумела выстрелами грома, попугала бичами молний и унеслась за горизонт, увлекая за собой шквальный пенистый ливень. Только монотонный дождь продолжал царствовать в городе, заполонив струистым шорохом улицы, площади, бульвары — от приземной травы до поднебесных клубящихся облаков.

Иннокентия дождь застал по пути от метро к дому. Он ругал себя за то, что именно сегодня выложил из портфеля зонт. Быстро шлепая по лужам, он чувствовал, как по телу сквозь ткань рубашки текли холодные струи дождя. Распаренное зноем тело быстро остывало, отчего в животе и затылке появились очаги озноба и тупой боли. Распахнув дверь, он сразу поспешил в ванную, встал под согревающий душ. Обычно теплая вода снимала озноб и боль, но не в этот раз. Он вытерся, закутался в шерстяную одежду, зажег лампаду и сел в кресло напротив икон. Тупая боль и усталая молитва наполнили его. Он углубился в эту внутреннюю борьбу и забыл обо всем.

…Тяжелая дверь со скрипом подалась, отъехала в сторону, и Оля из темноты подъезда вышла в светлый дождь. Капли мягко зашуршали по капюшону плаща, по плечам и рукавам, резиновые сапожки по самые щиколотки погружались в ручьи и лужи. Кругом, куда ни глянь, струилась вода. Только ей под плащом в теплом свитере, шерстяных рейтузах и носках было тепло и сухо.

Впервые она вышла в дождь давным-давно, совсем крошечной девочкой. К папе в гости заехал старый друг, они сидели за столом, шутили. Когда стемнело, и гость заспешил домой, папа решительно встал и сказал дочке:

— Одевайся, дочка, проводим гостя до метро.

— А там дождик идет, — робко возразила Оленька.

— Ерунда. Небольшая поправка в одежде — и нам не страшен мокрый дождь.

Папа одел дочку в шерстяной костюмчик, помог натянуть осенние резиновые сапожки и плащик. Оля вприпрыжку шла между большими, могучими мужчинами, вцепившись ручонками в огромные теплые пальцы. Она перелетала через лужи и удивлялась: надо же, кругом льется водичка, а ей сухо, тепло и весело!

С той поры прошли… годы. Родители, долго страдавшие от безработицы, устроились на хорошую работу. Теперь они очень заняты, а Оля почти всегда дома одна. Раньше к ней любили заходить в гости подружки, но с тех пор, как на стенах повесили картины, а на полки расставили вазы, родители запретили ей водить гостей. Сейчас у каждого в квартире своя комната, и сидят они по углам, и живут каждый своей жизнью.

Оля гуляла по скверу и любовалась листьями тополей и травой. Еще днем они были вялыми и грустными, а сейчас ожили, затрепетали. Казалось, они улыбались девочке или даже негромко смеялись со всех сторон.
Иногда ей навстречу бежали прохожие. Они скрывались от дождя в теплые квартиры с котлетами, чаем и телевизором. Только Оля никуда не спешила. Ее непромокаемая «поправка в одежде» дождь превращала в друга. Им было хорошо вместе: девочке и дождю. Они дружили.

Вообще-то Оля не страдала от одиночества. Она легко сходилась с людьми. Может быть, этому помогали врожденная доброта, легкий необидчивый характер, веселый нрав. Кроме школы она ходила в спортивный клуб на теннис, любила гулять во дворе, не отказывалась зайти в гости к друзьям. Кроме того, у нее имелись бабушки, дедушки, двоюродные братья и сестры. И всех она любила, а те радовались ее приходу.

Правда, иногда по воскресеньям она просыпалась рано утром. Будто кто-то ее тормошил и звал за собой. Оля тихонько одевалась и на цыпочках, чтобы никого не разбудить, шла в белый собор. Там она стояла в уголке и, широко распахнув глаза, разглядывала происходящее. Что-то в этих иконных ликах, огнях и звуках ей напоминало из прошлого. Она мало что понимала, только ей там очень нравилось. Чтобы унести с собой кусочек этого мира, она купила иконку с Ангелом и пучок свечей. А еще… еще девочка немного завидовала детям, которых приводили сюда родители. Там, в белом соборе, жил праздник, а Оленьке нравились праздники.

Словом, обычный ребенок.

Но стоило забарабанить по подоконнику первым небесным каплям, как девочка облачалась в «поправку в одежде» и выходила в дождь. О, этот дивный шепот, эти хрустальные переливы струй, эти летящие шарики воды! А озорные ручьи, а озера лужиц, похожие на открытые глаза… Эти тонкие влажные ароматы, которые благодарно источали цветы, кусты, листья, кора деревьев, трава, земля, камни. Какое чудо!

Никто не мешал Оленьке жить среди этого волшебства. Они были один на один: девочка и дождь. Они любили друг друга, они шептались, делились тайнами.

Тогда, в младенчестве, девочка помнила всё. Ну, почти всё… Она жила одновременно как бы в нескольких мирах. Тогда совсем рядом жили прошлое, которое до рождения, настоящее и будущее. И всё это виделось одинаково реально и резко. Это теперь, когда взрослая жизнь приносила девочке новые впечатления, жизнь ее стремительно сжималась до крохотного «сегодня». Прошлое затуманилось, уплыло далеко- далеко. А будущее… его и вовсе не видно.

Может быть, поэтому Оля так любила возвращаться в то далекое детство, когда ее мир был огромным и богатым. Во всяком случае, именно под дождем к девочке возвращалась счастливая сладость памяти. Она вспоминала, как абсолютно доверяла всему: маме, папе, кошкам, птицам, небу, домам, деревьям, траве, воде… вчерашнему, сегодняшнему и будущему. Она видела, как всё вокруг окружали светлые… люди. Их было много-много. Они были повсюду. Их заботливые руки-крылья оберегали, помогали, утешали. Они подхватывали падающих и бережно опускали на землю. Они вели за руки, не позволяя заблудиться. Они ловили каждое человеческое слово и спешили на помощь.

Под ласковый шелест дождя Оленьке открывались двери детской памяти. Там не было ночи и холода, зато на ярко-синем небе сверкали радужные звезды. И чем выше она поднимала голову, чем дальше улетал ее взгляд, тем светлее становилось. Так светло… до ломоты в глазах, когда зажмурившись, продолжаешь видеть льющийся с высоты золотистый свет. Там, за потайной дверью, всё казалось настолько огромным и красивым, что голова кружилась, и сильно билось сердце, а губы сами растягивались в счастливую улыбку. Там жило много-много прекрасных людей. Они удивляли своей красотой. Там, как быстрые стрижи или порхающие бабочки, спешили на помощь ангелы, сотканные из теплого солнечного огня. Там шелестели деревья в цвету, покачивались дивные цветы, текли прозрачные реки, пели птицы. Там всё светилось, ароматно пахло, издавало нежные звуки. Там всё пронизывала радостная любовь. Там был ее дом. Дом ее детства, куда она обязательно должна вернуться.

Но почему-то всякий раз таинственная дверь закрывалась. Тогда Оленьке становилось немного грустно. Она нехотя возвращалась домой. Внутри девочки, там где сердце, продолжал гореть огонек. Он медленно затухал, как уголек костра. Потом остывал… Тогда девочка ожидала ночи. Когда родители засыпали, она зажигала свечу перед иконой, долго стояла, разглядывая Ангела, шептала тихонько свои детские молитвы. Потом свеча догорала. Она ложилась в постель. Темнота укутывала девочку. Только странная была эта темнота. Потому что, там где сердце, продолжал гореть огонек, который освещал все вокруг: комнату, улицу, и весь мир, в котором жила Оля. Девочка лежала тихо, как мышка, затаив дыхание. И только теплые слезы текли по щекам, переносице и губам на подушку.

В этот вечер Оля возвращалась домой, как всегда нехотя. Она двигалась плавно, осторожно, наблюдая, как внутренний огонек медленно остывал. Перед ее глазами проплывали стертые ступени, изрисованные панели стен, чугунные завитки решетки ограждения, двери, обитые кожей… Но вот она остановилась: одна из дверей была без обивки, вся в потеках старой краски, оказалась открытой. Девочка робко постучалась:

— У вас дверь открыта. Вам ее закрыть? Здесь кто-нибудь есть?

Ответа не последовало. Оля вошла, прикрыла за собой дверь, на цыпочках прошла по коридору, заглядывая в комнаты. В самой дальней она с трудом в темноте разглядела сидящего мужчину. Перед ним горел огонек лампады. Не включая света, она подошла к мужчине и тронула его за плечо. Тот медленно повернул голову и удивленно взглянул на незнакомую худенькую девочку в розовом дождевике.

— Ты кто, милое дитя?

— Я Оля, ваша соседка из сорок второй квартиры. — Ее светло-карие глаза смотрели прямо ему в лицо. «Необычная девочка», — подумал он про себя, в слух же произнес:

— Очень приятно. А я Иннокентий. Как ты здесь очутилась?

— У вас дверь открыта.

— Да, действительно… я совсем о ней забыл. Мне, Оленька, было очень больно.

— Где? — подалась она к больному.

— Вот здесь, — приподнял он руку, прижатую к солнечному сплетению.

Девочка медленно протянула свою ладошку и коснулась колючего свитера. Ей показалось, что теплый уголек оттуда, где сердце, по ее руке скатился и запрыгнул мужчине под свитер. Затем отняла руку, оглянулась на иконы и спросила:

— Дядя Иннокентий, а вы не сводите меня в белый собор? Там все дети со взрослыми.

— Конечно, конечно. Если хочешь, пойдем в ближайшее воскресенье.

— Хочу, очень хочу, — кивнула она. Потом вздохнула: — Спасибо, мне нужно идти.

Она последний раз оглядела стены, увешанные иконами, повернулась и вышла. Иннокентий услышал мягкий щелчок дверного замка. Боль прошла, из солнечного сплетения, по телу разливалось приятное тепло.

— Господи, благодарю. Ты услышал меня и послал ко мне Своего Ангела. Я узнал его.