Епископ Виссарион (Нечаев)

Каин и Авель

Святой Андрей Критский, указав на грехопадение Адама и Евы для обличения грешной души в подобных грехах и для предостережения от них, переходит к детям Адама, Каину и Авелю, одному из них уподобляя, другому противополагая нравственное состояние грешника.

Авелеве, Иисусе, не уподобихся правде, дара Тебе приятна не принесох когда, ни деяния божественна, ни жертвы чистыя, ни жития непорочного. Яко Каин, и мы, душе окаянная, деяния скверная, и жертву порочную, и непотребное житие принесохом вкупе: темже и осудихомся.

Жертва Каинова была отвергнута Богом, Авелева принята. Каин принес бескровную жертву от плодов трудов своих, ибо занимался земледелием. Авель, занимавшийся скотоводством, принес жертву кровавую, от животных.

То и другое хорошо, но дело собственно не в том, что принесено в жертву, а в том, как принесено. Что жертва одного предпочтена жертве другого, это зависело от разности нравственных свойств приносивших.

Бог не принял жертвы Каина, потому что житие его было непотребно, дела нечисты. «Беззаконник же, заколающий вола, — то же, что убивающий человека; приносящий агнца в жертву — то же, что задушающий пса, приносящий семидал — то же, что приносящий свиную кровь» (Ис. 66:3).

Не таков был Авель в нравственном отношении; это была душа чистая, непорочная, благочестивая. Жертва его была делом истинного благочестия. С дымом жертвы восходило к Богу сердце его, с пламенем жертвы горела любовью к Богу душа его. Кроме того, «верою множайшую жертву Авель паче Каина принесе» (Евр. 11:4). Его одушевляла вера в Искупителя. Жертва Авеля была выражением этой веры. Он убежден был, что прольется некогда за грехи людей кровь Неповинного, вполне достаточная для примирения людей с Богом, и что все жертвы людские до принесения этой безмерно великой жертвы суть только предызображения ее и выражения веры в силу ее.

Каин чужд был веры в Искупителя. Разность духовных расположений обоих братьев сказалась в самом выборе жертв. Авель, по сердечному усердию к Богу, принес Ему в жертву лучших животных из своего стада, таких, какими каждый хозяин преимущественно дорожит, то есть первородных и хорошо откормленных. О Каине же не говорится, чтоб он выбрал в жертву лучшее из плодов земных. По всей вероятности, и по качеству и по количеству они были незначительны. «Сойдут с рук и эти, — рассуждал он. — Зачем пропадать даром отборным плодам? Лучше они останутся в мою пользу. Бог не станет употреблять их в пищу».

Рассуждение, похожее на речь Иуды о бесплодной трате драгоценного мира на помазание ног Христа.

От Каина и Авеля обратись, душа, на себя. Вот и мы приносим Богу жертвы: молимся, — ибо молитва сравнивается у Псалмопевца с кадилом и жертвой вечерней, — совершаем телесные подвиги благочестия — постимся, творим поклоны, согласно с наставлением апостола Павла: «представьте тела ваши в жертву живую» (Рим. 12:1); делаем благотворения, которые также называются жертвами (см. Евр. 13:16); жертвуем в церковь на потребности богослужения.

Но все эти жертвы могут быть угодны Богу только при том условии, если приносящие их стараются угождать Богу непорочным житием, одушевлены искренним благочестием, приносят Богу в жертву дух сокрушенный и смиренный.

Самые дела благотворения имеют цену в очах Божиих только под условием их бескорыстности и чистых христианских побуждений. В противном случае горе нам: мы «осудихомся»,наши жертвы — то же, что Каинова.

Каиново прешед (превзошел) убийство, произволением бых убийца совести душевней (с сознательным произволением я сделался убийцею души), оживив плоть, и воевав на ню (на душу) лукавыми моими деянми.

Тяжко преступление Каина, сделавшегося братоубийцей. От братоубийства его не удержала ни кровная связь, ни предостережения Божии.

Но христианин грешит тяжелее, чем Каин, когда губит душу свою, принося ее в жертву плоти. Насколько душа важнее тела, настолько преступнее губить душу. Каин погубил только тело брата, душе же его повредить не мог. Христианин же губит свою душу, когда живет для одной плоти. Плоть, в рассматриваемом стихе, противополагается не духу, а душе, и потому под плотью здесь разумеется не вообще греховная природа человека, по телу и душе, а одно тело.

Мы должны заботиться не об одной душе, но вместе и о теле, не о спасении только души, но вместе о поддержании телесной жизни, о сохранении здоровья; этого требует и природа, ибо «никтоже бо когда свою плоть возненавиде, но питает и греет ю» (Еф. 5:29), и Евангелие, научающее нас молиться о насущном хлебе. К сожалению, в заботливости о теле возможна непростительная крайность, от которой предостерегает Апостол, говоря: «плоти угодия не творите в похоти» (Рим. 13:14), яснее: «попечения о плоти не превращайте в похоти». Попечение о плоти превращать в похоти значит, под предлогом попечения о теле, стремиться к удовлетворению неоправдываемых естественными потребностями прихотей, с забвением потребностей духовных и требований христианского долга.

Так, питание есть естественная потребность тела. Но удовлетворять ее нужно настолько, чтобы не умереть от голода и жажды. Этого не хотят знать люди, раболепствующие прихоти; не довольствуясь утолением голода и жажды, они ищут в пище и питье удовлетворения собственного чувства вкуса, которое требует пищи после насыщения, питья после утоления жажды. Отсюда происходит неистощимая изобретательность в приготовлении снедей и напитков; отсюда объядение и привычка к пьянству; отсюда бесстрашное нарушение церковных уставов о постах. Чревоугодие, простертое до сих крайностей, лишает человека человеческого достоинства: «чрево, — по выражению Апостола, — становится для него богом» (см. Флп. 3:19), которому он служит с бессмыслием идолопоклонника.

То же должно сказать и о других телесных прихотях, например, о прихоти одеваться по моде. Главное назначение одежды — защищать тело от вредного влияния стихий, служить скромности и целомудрию — в этом случае забывается. Прихоть человеческая делает из одежды кумира, которому приносится в жертву здравый смысл, состояние, время.

Само собою разумеется, что такое попечение о теле, такое плотоугодие убийственно или пагубно для души. Кто живет одной плотью, кто самый разум свой употребляет на служение плоти, тот — поистине убийца души. Он не уничтожает ее бытия, ибо она по природе бессмертна, но он живет так, как будто в нем совсем нет души. Истинная жизнь души, как существа богоподобного, состоит в общении с Богом, в стремлении к Нему умом, сердцем и желаниями, в духовных упражнениях, каковы молитва, поучение в законе Господнем в борьбе с греховными искушениями, в ревности к исполнению заповедей Божиих.

Ничего такого не заметно в человеке, преданном плотоугодию. В нем душа как бы замерла, высшие потребности ее заглушены в ней. Это нравственное убийство души тем преступнее в плотоугоднике, что, по словам его, совершается им «с сознательным произволением». Его никто не неволит безжалостно губить свою душу; каждый предоставлен своему произволению; пред ним живот и смерть, и еже аще изволит, дастся ему (см. Сир. 15:14—17). Плотоугодник исповедует, что сам избрал смерть, не внимая никаким предостережениям и угрозам.

Он губит душу прежде всего нравственно; потом доводит ее до вечной погибели, до вечной смерти в адских муках. Иногда, впрочем, он приходит в себя, слышит из глубины души голос, осуждающий его за то, что он губит ее. Но он поспешает заглушить этот голос; он смотрит на душу как бы на врага, с которым надобно воевать, и он жестоко воюет против нее, против совести, умножая вопреки ей злые дела свои. В этом отношении я поистине превзошел Каина убийцу.

Так исповедует пред Богом плотоугодник. Дай Бог только, чтоб он не впал в Каиново отчаяние, непростительное потому, что нет греха, побеждающего милосердие Божие.

Ламех

Кому уподобилася еси, многогрешная душе. Токмо первому Каину и Ламеху оному, каменовавшая тело злодействы и убившая ум бессловесными стремленми.

Каков родоначальник, таковы и потомки. Каин был убийца; и Ламех, один из потомков его, опозорил себя убийством.

Подражание детей родителям, потомков предкам — явление обыкновенное, хотя не исключительное. Недаром говорит присловие: яблоко от яблони не далеко падает. Нечестие, как и благочестие, передается как бы в наследство от родителей детям. Эта несчастная наследственность объясняется влиянием примера, часто с неотразимой силой действующего на детей, хотя нельзя отрицать некоторого участия здесь природного предрасположения, передаваемого детям с кровью родителей, — ибо и самый первородный грех путем природного предрасположения распространяется в потомстве Адамовом.

Пусть примут это к сведению родители: нечестивые родители должны отвечать перед Богом не только за себя, но и за своих детей и дальнейших потомков, если передадут им в наследство свое нечестие.

Убийце Ламеху уподобляется каждая душа, злыми делами («злодействы»), словно тяжелыми камнями, поражающая на смерть свое тело. Грехи убийственны для самого тела, для его здоровья: пьянство оканчивается часто параличом и смертью без покаяния; любострастие истощает физические силы и юношу превращает в старика; корыстолюбие и честолюбие отнимает сон и аппетит; зависть сушит и т.д. Но прискорбнее всего то, что уподобляющаяся Ламеху душа «убивает ум бессловесными стремлениями».

Тяжкие, подобно Ламеху, грешники часто бывают весьма умные люди, — как сыновья Ламеха, из которых один был изобретателем музыкального искусства, другой изобрел литейное и плавильное искусство, первый стал делать из меди и железа сосуды, земледельские орудия, копья и мечи.

К сожалению, ум грешников расходуется на изобретение одних житейских удобств и на умножение одних земных благ. Пристрастие к этим удобствам и благам убивает в грешной душе приемлемость к истине или учению Божественному. В ней господствуют одни «бессловесные стремления», то есть свойственные бессловесным влечения к удовлетворению одних чувственных потребностей и даже прихотей.

Человеку, отдавшемуся этим влечениям, напрасно вы стали бы возвещать то, что нужно для спасения души, для ее просвещения, очищения и освящения: ваши убеждения на него не подействуют, — для него они то же, что для слепого свет, для глухого музыка. Он видя не видит, слыша не слышит. Бессловесные стремления убили в нем ум — приемлемость к свету Божественной истины. Надобно наперед освободиться от этих бессловесных стремлений, чтоб оживить эту приемлемость.

Мужа убих, глаголет (Писание), в язву мне и юношу в струп (мне), Ламех, рыдая вопияше; ты же не трепещеши, о душе моя, окалявши плоть и ум осквернивши.

Ламех, совершив убийство, поведал о нем своим женам (см. Быт. 4:23). Он вопиял пред ними, что убил взрослого и юношу. Но ему не удалось убить их так, как убил Каин. Каин не встретил сопротивления от Авеля; Ламех же, хотя убил мужа и юношу, но и сам получил от них жестокие побои, следы которых — язва и струп — остались на его теле. Это было причиной, что Ламех рыдал от боли, когда говорил женам о совершенном им убийстве. Видно: боль от побоев была очень чувствительна для него.

Но чем естественнее это чувство в Ламехе, тем непонятнее отсутствие его в грешнике, совершающем подобное преступление в отношении к себе самому. Грехи, которыми он оскверняет плоть, совершая их для угождения плоти и через посредство ее, — и ум, помрачая его чистоту страстями, суть язвы и струпья, которые следовало бы непрестанно оплакивать, и за которые, пока не очищены будут покаянием, нельзя не трепетать при мысли о неизбежном Суде Божием, угрожающем нераскаянным.

Но привычка к грехам убивает наконец в душе чувство боли, производимой ими в совести; убивает саму совесть, совсем заглушая ее обличительный голос, и подавляет страх Суда Божия.

Поистине жалкое положение. Опасности его может не признавать только равнодушная к своему спасению душа. Во что бы то ни стало она должна победить в себе это пагубное равнодушие.

О, како поревновах Ламеху, первому (древнему) убийце, душу яко мужа, ум яко юношу, яко брата моего, тело убив, яко Каин убийца, любострастными стремленми!

Ламех убил других: грешник, преданный любострастным стремлениям, или сластолюбию, неумеренным чувственным наслаждениям, убивает самого себя по душе, по уму и по телу. Душу он убивает в том смысле, что она становится нечувствительной к своему позору, к своему нравственному уничижению, походя в сем отношении на бездушное, лишенное чувств существо. Ум убивает он тем, что подавляет в нем приемлемость к учению истины. Тело он убивает тем, что расстраивает его здоровье, сокращает его жизнь. Во всех этих случаях он так же безжалостно поступает в отношении к себе, как Ламех безжалостно убил взрослого и юношу, и Каин — родного брата.