Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
«Встреча» на сербском языке значит «радость»; и вот такова наша встреча. Для меня глубочайшая радость служить с владыкой Леонидом и быть в вашей среде. Пусть у Престола Божия, который так высоко стоит, что до него не доходят ни человеческая распря, ни тьма, ни перегородки, ни границы, мы всегда стоим в сознании, что мы едины и что придет время, когда мы будем ликовать вместе о том, что вновь встретились и что встреча эта – поистине вечная радость.
И вот я хочу вам рассказать про одну женщину, которая по человеческому рассуждению только погибла, а для верующего сердца и для тех, которые понимают, одержала победу вечной жизни для себя и для других. Женщину эту звали Наталья; ей не было тогда тридцати лет. Шла война. В предместье одного городка укрылась женщина с двумя детьми: Зоя, маленький Андрей и маленькая Татьяна. Ее искали; она была лишняя на земле.
Она спряталась в пустой хижине и ждала времени, когда ей избежать смерти и спасти своих детей. Вечером кто-то постучался в дверь. Она открыла со страхом и встретилась лицом к лицу с незнакомой ей дотоле Натальей. «Тебя зовут Зоя?» – спросила Наталья. – «Да». – «Тебя ищут, тебе надо уйти, кто-то тебя предал…»
Зоя посмотрела на Наталью (они были одного возраста) и говорит: «Куда же мне идти? Эти маленькие далеко не пройдут, нас узнают». И тогда из соседки Наталья выросла в меру того, что Евангелие называет ближним; она сказала: «Тебя, Зоя, искать никто не будет; я вместо тебя здесь останусь». – «Но тебя расстреляют!» — сказала Зоя. – «Это все равно, у меня-то детей нет…» И Зоя ушла, и осталась Наталья.
Нельзя себе представить того, что происходило в эту ночь; чувств человеческих, предсмертного боренья нельзя выдумать. Но можно заглянуть в Евангелие и поставить себе вопрос,что происходило в Наталье, когда она, по образу Христа Спасителя, свою душу клала за другого человека, свою жизнь отдавала, чтобы кто-то другой спасся.
Помните Гефсиманский сад: была ночь, темная, холодная ночь. Христос был один в этой ночи. Шла на Него ненужная как будто смерть;не Его смерть; Он умирал нашей смертью – не своей: в Нем ничего не было, что заслуживало смерти или могло бы понудить Его умереть. Он был без греха; не было в Нем неправды; темный мир в Нем ничего не имел своего; Он ждал нашей смерти, чтобы нас вырвать из вечной смерти.
О, мы продолжаем умирать на земле, но это уже не та смерть! До Христа умереть значило, что даже небольшая связь веры, связь крика душевного, связь тоски с Богом – и та прервалась; до Христа и праведный и грешный уходил от лица Божия. Вот этой смерти больше нет, с тех пор как умер и воскрес Христос, с тех пор как Он этим страшным криком: Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил? — с нами разделил всю глубину богооставленности человека, его одиночество, с тех пор, как Он сошел во ад, подобному всякому умирающему человеку, отдался в плен, и разорвал этот ад, внеся в область конечной смерти вечную жизнь…
Умирал, ждал смерти Христос – ради других. И Наталья, в сгущающейся тьме, ожидала, чтобы к ней пришла смерть; не ее смерть – Зоина смерть. Христос боролся с предсмертным ужасом: Боже, да минет Мя чаша сия… Разве вы думаете, что не плакалась перед Богом тридцатилетняя девочка Наталья? Христос искал человеческой помощи – взора, прикосновения руки; три раза ходил Он к трем ученикам, которых Он избрал, которым Он сказал: Побдите со Мной, –и три раза они спали. Никто Ему не протянул руки, никто не сказал Ему слова, никто не взглянул на Него человеческим взором. Наталья тоже – как хотела бы, верно, чтобы кто-нибудь ей сказал: «Не бойся, Наташа! За смертью придет вечная жизнь; не бойся, Наташа, – я с тобой!» Но тьма молчала – и никто ей этого не сказал.
В такую ночь крепчайший из учеников, Петр, пошел за Христом, когда Его увлекали на суд неправедный. Вместе с Иоанном они дошли до дома архиереева; их впустили не как учеников Христовых. Евангелие говорит очень страшное слово: их впустили, потому что Иоанн был там знакoм. Их впустили как своих, а Христа, их Учителя и Бога, влекли туда, чтобы осудить на смерть, оплевать, избить, унизить, оклеветать и предать на распятие.
Они вошли; им ничто не грозило, и однако, стоило молодой служанке, нескольким мужчинам, греющимся у огня, сказать: «Мы тебя узнаем, ты тоже был в саду Гефсиманском: ты галилеянин, тебя можно узнать по твоему говору» – чтобы Петр трижды отрекся от Христа: Не знаю этого Человека! Я не с Ним, я – с вами… Он не сказал «я с вами», но разве можно сказать «я не с Ним» – и не прибиться к другому берегу? Петр вышел, – страшно ему было…
И Христос обернулся; через открытое окно того места, где Его судили, и били, и оплевывали, Он взглянул на Петра, и Петр заплакал горько. Но Петр вышел, он был на свободе, он уже не там, где дышит смерть… Наталья могла бы открыть дверь, выйти на улицу; и в тот момент, когда бы эта дверь открылась и она из нее вышла, она снова была бы Наталья, а не Зоя; над ней бы не тяготела больше смерть… Но она не вышла. Хрупкая девочка, она оказалась крепче Петра.
Вспомните еще: в предсмертном ужасе, в тюрьме находился крепчайший человек, больший из всех, которые были рождены на земле – Иоанн Креститель, друг Христов. Он ждал смерти; и вдруг перед лицом смерти заколебалась самая крепкая душа, которая когда-либо жила на земле. Он послал двух своих учеников спросить Иисуса: Ты ли тот, которого мы ждали, или нам ожидать другого?
Вопрос как будто простой, но вот что он значит: «Если Ты – тот, которого мы ожидали как Спасителя мира, тогда стоило мне погубить всю мою молодость в пустыне, выйти и быть ненавидимым всеми и чужим для всех, и теперь ждать своей смерти (как он сам говорил: Мне надо на убыль идти, чтобы Христос вырос в полную меру). Но если это не тот, если этот Иисус, которого он крестил во Иордане, на самом деле не Спаситель, – тогда все облекается в безумие, в кошмар бессмысленности; тогда юные годы действительно погублены, тогда зачем ему было быть чужим среди людей, отверженником и одиноким; зачем ему теперь умирать, обманутым мечтой и Богом… Иисус ему не дал никакого ответа. Пророку Он дал пророческий ответ: Идите к Иоанну и расскажите, что вы видите: слепые видят, хромые ходят, нищие благовествуют, — блажен тот, кто не соблазнится о Мне»… И умер Иоанн.
Верно, Наталья тоже, в этой сгущающейся тьме, в этом пронизывающем холоде, перед лицом грядущей ее смерти думала: «А что если все это напрасно? Что если я умру, а Зою возьмут и детей убьют?» И никто ей не ответил ничего. «Только верь, Наташа, – говорила ее душа, – только верь и умри». И утром она умерла…
И если бы все кончалось этим, это был бы только рассказ о том, как большая русская душа сумела полюбить и вырасти в меру своего Учителя-Христа. Но этим не кончилось все. Зою я знаю, она старая женщина, Андрей — мой однолетка, Таня моложе. И как-то, рассказывая мне про Наталью, один из них мне сказал: “Вы знаете, — она не напрасно умерла; вот уже много лет как мы живем только той мыслью, что она умерла нашей смертью,— а мы должны прожить ее жизнь, прожить так, как прожила бы она на земле: в меру полноты роста Христова”. Помните слова апостола: Не я живу, но живет во мне Христос! Вот здесь образ. Она как будто на земле умерла; но памятью, духом, силой, вдохновением она живет теперь утроенной жизнью, в трех людях, которые стараются прожить так, чтобы ее смерть были живым семенем, упавшим в землю, а не погибелью того, на что надеялся Господь.
И вот, когда будет вокруг вас темно, когда будет страшно, когда будет казаться, что нет сил, когда будет казаться, что хрупкость наша человеческая, церковная, христианская такова, что не устоять ей — вспоминайте Наталью. Она своей хрупкостью победила силы ада, победила немощь человеческую, выросла в меру Христа и дала новую (верю — вечную) жизнь не только трем людям, но, может быть, и вам, если мое слово запало в вашу душу; и мне — потому что я не мог без слез слушать этот рассказ; и многим, многим другим. А теперь предстоит она, хрупкая девочка, молясь перед Богом несокрушимо сильной молитвой. Дай нам Господь это семя жизни принять и взрастить и принести плод. Аминь.