Галина Минеева
Царёв список
Когда все разошлись, мы помогли бабушке убрать всё со стола, помыть посуду, а самим не терпится про царский список расспросить.
— Ты, бабулечка, садись в кресло, отдохни, — говорим ей, — мы тебе сейчас травяного чая принесём.
Глаза её смеются, видят наши хитрости:
— Уж таки вы добреньки у меня сделались, никак, напакостили где, а?..
— Нет, — машем головами, — мы хотели у тебя про царский список узнать.
— А-а-а?.. — грустнеет бабушка голосом, — расскажу, расскажу, только погодьте маленько.
Она сама наливает себе чай, добавляет сливки, садится у стола, смотрит на икону, и начинает свой рассказ.
— Там, где Уральски горы границу Расеи и Сибири кладут, стоит Катерининбурх, город, значит, так вот, в том городе-то и стоял большой дом анжинера Ипатьева, куда Филькины сродники, красная революция то есть, пригнали из Тобольского заарестованного царя-батюшку Николая со всем своим семейством — царицей-матушкой, четверо дочек у них было и малый наследник — Алексей, надёжа матушки Расеи.
Заточили их в доме этом, как самых последних бандюганов, если сказать по нонешному, и стражу поставили — ни они к народу, ни народ к ним…
— Бабушка, — встревает Алёнка, — а за что их так?..
— Дак, красны-то эти, удумали мир перестроить и всех царей-королей изничтожить, как народных вредителей и заместо их, чтобы кухарка в государстве правила…
— Какая кухарка?.. — чуть не вопим мы с Алёнкой.
— Эдак-то в песне ихней говорилось: «Кто был никем, тот станет всем…»
— А это разве плохо? — Спрашиваем.
— Если с головой кто, да при светлом разуме, оно и хорошо, а когда ни того, ни другого… только новая беда для людей-то…
— Андрюшка, — теребит меня за рубашку Алёнка, — не мешай бабушке рассказывать, как Абалакская икона у царя оказалась.
— Вот и говорю вам — когда думска власть не справилась с бунтарями и временны установили царя заарестовать да в нашу Сибирь вывезти, поначалу в Тобольском царска семья со свитою ещё ладно жила в губернаторском дому. Хоть дом-от и велик — целы палаты, а свободы им дадено не было: огорожен со всех сторон плотным забором, а вокруг стража понаставлена, чтобы никто в город выйти не мог. В загородке этой маленька площадка была — гуляй, мол, царска семья, когда на прогулку выпустят. Тут же — и больша казарма, где солдаты жили…
— Бабушка, а царские дети… их почему? — Не выдерживает Алёнка, — а детей за что выслали?
— За что?.. — бабушка вздыхает, — царски дети… они за то и выслали подале от столицы были, что не весь народ за бунтарей-то был, вот и боялись большаки, как бы царска власть не возвернулась.
— Бабулечка, — не унимается Алёнка, а откуда ты про царя и ссылки знаешь?.. про Тобольск, про Екатеринбург…
— А я разе вам не сказывала, что мой дедка при царёвой охране истопником робил?..
Тут мы не выдерживаем, взрываемся, теребим за плечи нашу бедную старенькую бабу Тасю — а почему… почему?.. нет, мы не знаем!..
— Погодьте, совсем затрясёте баушку, тогда ничё и не узнаете. — Она хоть и отбивается, но видно, что ей нравится наше любопытство. — Отучили правду про то время говорить, вот и помалкивала: лишно слово не к добру было, а потом никто и не спрашивал…
— А мы спрашиваем, спрашиваем, — наседаем упрямо, — ты нам расскажи…
— Ну, коли так, расскажу, — улыбается бабушка и поправляет сбитый нами платок темными, как кора дуба, руками, прячет тощие седые косицы за уши.
— Видишь! — гудим возмущённо, — целый век прошёл, а ты всё молчишь!
— Ваша правда, много воды утекло… — она замолкает, но видно, что в уме какой-то подсчёт ведёт. — Я вам прабабка, а от дедки мово вы уж шесто поколение на свете будете, как не рассказать…
Так вот, батька мой сказывал, что отца его, Фёдора, а мне он дедкой приходится, за жалостивы слова о царёвой доле заарестовали красны армейцы в двадцатом году прошлого веку… пришли ночью и вывели из избы, так по сю пору и не знаем его долюшки.
- Бабушка, — напоминаю, — ты же нам хотела про икону рассказать…
— А тебе, Андрюшенька, что, не хочется про наших предков знать? — Толкает меня в бок возмущённая Алёнка.
Я с досады потихоньку щиплю в ответ Алёнку, за это получаю от неё тумака. Бабушка разнимает.
— Спокою с вами нету, чего руками машетесь, ровно малы дети, не спорьте, про то и веду речь, как дедко Фёдор царю икону передал…
Мы онемели от изумления, обо всём забыли и слова вымолвить не можем. Баба Тася посмеялась над нами, и говорит:
— Куды от вас денесся… ладно, как мне батька рассказывал, так и я вам скажу.
Продолжение следует…
Когда все разошлись, мы помогли бабушке убрать всё со стола, помыть посуду, а самим не терпится про царский список расспросить.
— Ты, бабулечка, садись в кресло, отдохни, — говорим ей, — мы тебе сейчас травяного чая принесём.
Глаза её смеются, видят наши хитрости:
— Уж таки вы добреньки у меня сделались, никак, напакостили где, а?..
— Нет, — машем головами, — мы хотели у тебя про царский список узнать.
— А-а-а?.. — грустнеет бабушка голосом, — расскажу, расскажу, только погодьте маленько.
Она сама наливает себе чай, добавляет сливки, садится у стола, смотрит на икону, и начинает свой рассказ.
— Там, где Уральски горы границу Расеи и Сибири кладут, стоит Катерининбурх, город, значит, так вот, в том городе-то и стоял большой дом анжинера Ипатьева, куда Филькины сродники, красная революция то есть, пригнали из Тобольского заарестованного царя-батюшку Николая со всем своим семейством — царицей-матушкой, четверо дочек у них было и малый наследник — Алексей, надёжа матушки Расеи.
Заточили их в доме этом, как самых последних бандюганов, если сказать по нонешному, и стражу поставили — ни они к народу, ни народ к ним…
— Бабушка, — встревает Алёнка, — а за что их так?..
— Дак, красны-то эти, удумали мир перестроить и всех царей-королей изничтожить, как народных вредителей и заместо их, чтобы кухарка в государстве правила…
— Какая кухарка?.. — чуть не вопим мы с Алёнкой.
— Эдак-то в песне ихней говорилось: «Кто был никем, тот станет всем…»
— А это разве плохо? — Спрашиваем.
— Если с головой кто, да при светлом разуме, оно и хорошо, а когда ни того, ни другого… только новая беда для людей-то…
— Андрюшка, — теребит меня за рубашку Алёнка, — не мешай бабушке рассказывать, как Абалакская икона у царя оказалась.
— Вот и говорю вам — когда думска власть не справилась с бунтарями и временны установили царя заарестовать да в нашу Сибирь вывезти, поначалу в Тобольском царска семья со свитою ещё ладно жила в губернаторском дому. Хоть дом-от и велик — целы палаты, а свободы им дадено не было: огорожен со всех сторон плотным забором, а вокруг стража понаставлена, чтобы никто в город выйти не мог. В загородке этой маленька площадка была — гуляй, мол, царска семья, когда на прогулку выпустят. Тут же — и больша казарма, где солдаты жили…
— Бабушка, а царские дети… их почему? — Не выдерживает Алёнка, — а детей за что выслали?
— За что?.. — бабушка вздыхает, — царски дети… они за то и выслали подале от столицы были, что не весь народ за бунтарей-то был, вот и боялись большаки, как бы царска власть не возвернулась.
— Бабулечка, — не унимается Алёнка, а откуда ты про царя и ссылки знаешь?.. про Тобольск, про Екатеринбург…
— А я разе вам не сказывала, что мой дедка при царёвой охране истопником робил?..
Тут мы не выдерживаем, взрываемся, теребим за плечи нашу бедную старенькую бабу Тасю — а почему… почему?.. нет, мы не знаем!..
— Погодьте, совсем затрясёте баушку, тогда ничё и не узнаете. — Она хоть и отбивается, но видно, что ей нравится наше любопытство. — Отучили правду про то время говорить, вот и помалкивала: лишно слово не к добру было, а потом никто и не спрашивал…
— А мы спрашиваем, спрашиваем, — наседаем упрямо, — ты нам расскажи…
— Ну, коли так, расскажу, — улыбается бабушка и поправляет сбитый нами платок темными, как кора дуба, руками, прячет тощие седые косицы за уши.
— Видишь! — гудим возмущённо, — целый век прошёл, а ты всё молчишь!
— Ваша правда, много воды утекло… — она замолкает, но видно, что в уме какой-то подсчёт ведёт. — Я вам прабабка, а от дедки мово вы уж шесто поколение на свете будете, как не рассказать…
Так вот, батька мой сказывал, что отца его, Фёдора, а мне он дедкой приходится, за жалостивы слова о царёвой доле заарестовали красны армейцы в двадцатом году прошлого веку… пришли ночью и вывели из избы, так по сю пору и не знаем его долюшки.
- Бабушка, — напоминаю, — ты же нам хотела про икону рассказать…
— А тебе, Андрюшенька, что, не хочется про наших предков знать? — Толкает меня в бок возмущённая Алёнка.
Я с досады потихоньку щиплю в ответ Алёнку, за это получаю от неё тумака. Бабушка разнимает.
— Спокою с вами нету, чего руками машетесь, ровно малы дети, не спорьте, про то и веду речь, как дедко Фёдор царю икону передал…
Мы онемели от изумления, обо всём забыли и слова вымолвить не можем. Баба Тася посмеялась над нами, и говорит:
— Куды от вас денесся… ладно, как мне батька рассказывал, так и я вам скажу.
Продолжение следует…