Борис Ганаго
Олина мама долго болела и лежала в больнице. Один раз папа привёл Олю к ней. Оля еле узнала маму: такая та была худая и бледная. Мама долго смотрела на неё, гладила по голове и на прощанье сказала, что Оленька должна расти умницей и во всём слушаться папу.
Больше Оля маму не видела, говорили, что она умерла. Они стали жить вдвоём с папой. Сначала всё было хорошо, папа водил Олю в детский сад, вечером забирал её и был с ней почти всё время: читал сказки, рассказывал забавные истории и называл маленькой хозяйкой большого дома. Но вдруг всё изменилось. В дом стала приходить незнакомая женщина — тётя Клава, или Клавочка, как называл её папа. Она шумно разговаривала и громко смеялась, одевалась всегда во что-то яркое. У неё были крашеные губы и ногти, и Оля каждый раз, когда та гладила её по голове, бежала к зеркалу посмотреть, не испачкала ли тётя её белокурые волосы. Одним словом, тётя Клава Оле не понравилась: она разговаривала с Олей, улыбаясь, но глаза её при этом не смеялись. Жизнь Оли стала другой. Вечером папа отправлял её в детскую, а потом рано укладывал спать, хозяйкой он стал называть тётю Клаву.
Наступил день, когда папа позвал Олю и торжественно заявил:
— Тётя Клава будет теперь твоей новой мамой.
— Нет, не будет, — ответила Оля. Она побежала в свою комнату, сняла мамин портрет и, показывая его, почти плача, сказала:
— Вот моя мама! И другая мама мне не нужна!
Папа рассердился, но тётя Клава рассмеялась:
— Хорошо, упрямая девочка, пусть я буду! для тебя тётей Клавой.
Уходя, Оля услышала слова:
— Ну, Сергей, мы еще намучаемся с этим ребёнком!
На что папа ответил:
— Не сердись, Клавочка, Оленька недавно потеряла свою мать. Подожди, пройдёт время, и она тебя полюбит.
Оля остановилась и твёрдо произнесла:
— Никогда не полюблю! — и вышла из комнаты.
Папа догнал её, схватил за руку, затащил в комнату и сердито крикнул:
— Я дам тебе ремня, глупая девчонка!
— Ты хочешь бить меня за то, что я люблю маму, а не твою тётю Клаву? — взволнованно спросила девочка.
Папа растерялся. Он стал объяснять, что делает это ради неё, что девочке нельзя быть одной без мамы.
— Но нам же было так хорошо вдвоём? — обнимая отца, плакала Оля.
Папа ответил, что и так уже запустил работу, и что теперь ему надо бывать в институте и по вечерам. Он также напомнил Оле слова мамы, которая просила слушаться папу.
Девочка вспомнила, как они с папой ходили на речку и запускали кораблики, сделанные из бумаги, как те уплывали куда-то далеко-далеко… Она представила, что папа теперь так запустил работу, что по вине Оли она уплывает. Она вытерла слёзы и, вздохнув, согласилась:
— Хорошо, папа, я не буду огорчать тебя и тётю Клаву.
Жизнь потекла ровно. Оля слушалась тётю Клаву, беспрекословно выполняя все её поручения, но продолжала не любить её. Та отвечала девочке равнодушием, хотя внешне заботилась о ней: покупала нарядные платья, игрушки и книжки. Но Оля не любила игрушки и наряды, и только книжки радовали её.
Так прошли годы. Не сбылись предсказания тёти Клавы, что они "намучаются с этим ребёнком”. Оля росла спокойной и нетребовательной. Она прекрасно училась, была любима учителями и ребятами в классе. Дома много помогала тёте Клаве по хозяйству. Той уже нравилась спокойная и не по годам рассудительная девочка, она была бы рада приласкать и поцеловать её, но девочка как будто воздвигла между ними стену.
Незаметно повзрослевшая Оля стала называть тётю Клаву Клавдией Михайловной, что ещё больше удалило их друг от друга. Правда, Оля уже давно перестала "не любить” тётю Клаву. Ей нравилось, что Клавдия Михайловна всегда весёлая и жизнерадостная. Она видела, как любит её отец и как тётя Клава заботится о нём, и чувство благодарности поднималось в её сердце, но разговора по душам у них не получалось.
Клавдия Михайловна очень хотела иметь ребёнка, лечилась. И, наконец, у неё родился сын. Его назвали так же, как и отца, Серёжей. Оля сразу полюбила маленького беззащитного братишку.
Она взяла на себя почти все заботы о нём, тем более, что после рождения ребёнка Клавдия Михайловна часто болела. Оля замечала, что мачеха сильно изменилась, стала тише и задумчивее, перестала красить губы и ногти, боясь запачкать помадой сына. Глядя, как любовно и ловко Оля управляется с малышом, у мачехи сжималось сердце.
"Господи, — думала она, — как же жестока я была с этой маленькой девочкой, так рано потерявшей мать, как не могла найти ключ к её сердцу? Теперь у меня могла бы быть такая чудесная дочь…”
Когда Серёже исполнилось два года, он сильно заболел. Начались беспокойные ночи, и Клавдия Михайловна с Олей сменяли друг друга у постели Серёжи.
Однажды вечером Оля вошла в комнату Клавдии Михайловны и увидела, что та уснула, полулёжа в кресле. Серёжа тоже спал. Она потрогала его головку — лоб был прохладным. "Кризис миновал” — подумала девочка.
Оля тихо положила руку на плечо Клавдии Михайловны:
— Серёжа уснул, — шёпотом сказала она, — ему лучше, теперь он поправится.
Клавдия Михайловна вскочила, кинулась к сыну, а затем, прижав к себе Олю, разразилась слезами:
— Дочка моя, доченька! — рыдала она, целуя девочку. — Прости, прости меня!..
Оля обняла её:
— Ну, перестань плакать, мама. Теперь у нас всё будет хорошо!
Больше Оля маму не видела, говорили, что она умерла. Они стали жить вдвоём с папой. Сначала всё было хорошо, папа водил Олю в детский сад, вечером забирал её и был с ней почти всё время: читал сказки, рассказывал забавные истории и называл маленькой хозяйкой большого дома. Но вдруг всё изменилось. В дом стала приходить незнакомая женщина — тётя Клава, или Клавочка, как называл её папа. Она шумно разговаривала и громко смеялась, одевалась всегда во что-то яркое. У неё были крашеные губы и ногти, и Оля каждый раз, когда та гладила её по голове, бежала к зеркалу посмотреть, не испачкала ли тётя её белокурые волосы. Одним словом, тётя Клава Оле не понравилась: она разговаривала с Олей, улыбаясь, но глаза её при этом не смеялись. Жизнь Оли стала другой. Вечером папа отправлял её в детскую, а потом рано укладывал спать, хозяйкой он стал называть тётю Клаву.
Наступил день, когда папа позвал Олю и торжественно заявил:
— Тётя Клава будет теперь твоей новой мамой.
— Нет, не будет, — ответила Оля. Она побежала в свою комнату, сняла мамин портрет и, показывая его, почти плача, сказала:
— Вот моя мама! И другая мама мне не нужна!
Папа рассердился, но тётя Клава рассмеялась:
— Хорошо, упрямая девочка, пусть я буду! для тебя тётей Клавой.
Уходя, Оля услышала слова:
— Ну, Сергей, мы еще намучаемся с этим ребёнком!
На что папа ответил:
— Не сердись, Клавочка, Оленька недавно потеряла свою мать. Подожди, пройдёт время, и она тебя полюбит.
Оля остановилась и твёрдо произнесла:
— Никогда не полюблю! — и вышла из комнаты.
Папа догнал её, схватил за руку, затащил в комнату и сердито крикнул:
— Я дам тебе ремня, глупая девчонка!
— Ты хочешь бить меня за то, что я люблю маму, а не твою тётю Клаву? — взволнованно спросила девочка.
Папа растерялся. Он стал объяснять, что делает это ради неё, что девочке нельзя быть одной без мамы.
— Но нам же было так хорошо вдвоём? — обнимая отца, плакала Оля.
Папа ответил, что и так уже запустил работу, и что теперь ему надо бывать в институте и по вечерам. Он также напомнил Оле слова мамы, которая просила слушаться папу.
Девочка вспомнила, как они с папой ходили на речку и запускали кораблики, сделанные из бумаги, как те уплывали куда-то далеко-далеко… Она представила, что папа теперь так запустил работу, что по вине Оли она уплывает. Она вытерла слёзы и, вздохнув, согласилась:
— Хорошо, папа, я не буду огорчать тебя и тётю Клаву.
Жизнь потекла ровно. Оля слушалась тётю Клаву, беспрекословно выполняя все её поручения, но продолжала не любить её. Та отвечала девочке равнодушием, хотя внешне заботилась о ней: покупала нарядные платья, игрушки и книжки. Но Оля не любила игрушки и наряды, и только книжки радовали её.
Так прошли годы. Не сбылись предсказания тёти Клавы, что они "намучаются с этим ребёнком”. Оля росла спокойной и нетребовательной. Она прекрасно училась, была любима учителями и ребятами в классе. Дома много помогала тёте Клаве по хозяйству. Той уже нравилась спокойная и не по годам рассудительная девочка, она была бы рада приласкать и поцеловать её, но девочка как будто воздвигла между ними стену.
Незаметно повзрослевшая Оля стала называть тётю Клаву Клавдией Михайловной, что ещё больше удалило их друг от друга. Правда, Оля уже давно перестала "не любить” тётю Клаву. Ей нравилось, что Клавдия Михайловна всегда весёлая и жизнерадостная. Она видела, как любит её отец и как тётя Клава заботится о нём, и чувство благодарности поднималось в её сердце, но разговора по душам у них не получалось.
Клавдия Михайловна очень хотела иметь ребёнка, лечилась. И, наконец, у неё родился сын. Его назвали так же, как и отца, Серёжей. Оля сразу полюбила маленького беззащитного братишку.
Она взяла на себя почти все заботы о нём, тем более, что после рождения ребёнка Клавдия Михайловна часто болела. Оля замечала, что мачеха сильно изменилась, стала тише и задумчивее, перестала красить губы и ногти, боясь запачкать помадой сына. Глядя, как любовно и ловко Оля управляется с малышом, у мачехи сжималось сердце.
"Господи, — думала она, — как же жестока я была с этой маленькой девочкой, так рано потерявшей мать, как не могла найти ключ к её сердцу? Теперь у меня могла бы быть такая чудесная дочь…”
Когда Серёже исполнилось два года, он сильно заболел. Начались беспокойные ночи, и Клавдия Михайловна с Олей сменяли друг друга у постели Серёжи.
Однажды вечером Оля вошла в комнату Клавдии Михайловны и увидела, что та уснула, полулёжа в кресле. Серёжа тоже спал. Она потрогала его головку — лоб был прохладным. "Кризис миновал” — подумала девочка.
Оля тихо положила руку на плечо Клавдии Михайловны:
— Серёжа уснул, — шёпотом сказала она, — ему лучше, теперь он поправится.
Клавдия Михайловна вскочила, кинулась к сыну, а затем, прижав к себе Олю, разразилась слезами:
— Дочка моя, доченька! — рыдала она, целуя девочку. — Прости, прости меня!..
Оля обняла её:
— Ну, перестань плакать, мама. Теперь у нас всё будет хорошо!