Выкопал мужик яму в лесу, прикрыл ее хворостом: не попадется ли какого зверя.
Бежала лесом лисица. Загляделась по верхам — бух в яму.
Летел журавль. Спустился корму поискать, завязил ноги в хворосте; стал выбиваться — бух в яму!
И лисе горе, и журавлю горе. Не знают, что делать, как из ямы выбраться.
Лиса из угла в угол мечется — пыль по яме столбом; а журавль одну ногу поджал — и ни с места, и все перед собой землю клюет, все перед собой землю клюет. Думают оба, как бы беде помочь.
Лиса побегает, побегает да и скажет:
—У меня тысяча, тысяча, тысяча думушек! Журавль поклюет, поклюет да и скажет:
—А у меня одна дума!
И опять примутся — лиса бегать, а журавль клевать.
«Экой, — думает лиса, — глупый этот журавль! Что он все землю клюет? Того и не знает, что земля толста» и насквозь ее не проклюешь».
А сама все кружит по яме да говорит:
—У меня тысяча, тысяча, тысяча думушек! А журавль все перед собой клюет да говорит:
—А у меня одна дума!
Пошел мужик посмотреть, не попалось ли кого в яму.
Как заслышала лиса, что идут, принялась еще пуще из угла в угол метаться и все только и говорит:
— У меня тысяча, тысяча, тысяча думушек!
А журавль совсем смолк и клевать перестал. Глядит лиса — свалился он, ножки протянул и не дышит. Умер с перепугу, сердечный!
Приподнял мужик хворост; видит — попались в яму лиса да журавль: лиса юлит по, яме, а журавль лежит
не шелохнется. — Ах ты, — говорит мужик, — подлая лисица! Заела
ты у меня этакую птицу!
Вытащил журавля за ноги из ямы; пощупал его — совсем еще теплый журавль; еще пуще стал лису бранить.
А лиса-то бегает по яме, не знает, за какую думушку ей ухватиться: тысяча, тысяча, тысяча думушек!
—Погоди ж ты! — говорит мужик. — Я тебе помну
бока за журавля!
Положил птицу подле ямы — да к лисе.
Только что он отвернулся, журавль, как расправит крылья, да как закричит:
—У меня одна дума была!
Только его и видели. А лиса со своей тысячей думушек попала на воротник к шубе.