И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег,
не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных – богатство,
и не искусным – благорасположение,
но время и случай для всех их.
Еккл.3,1; Лук.12,25

Был субботний вечер. Василий пораньше сбежал с работы, дабы успеть в церковь. Не то чтобы он так рвался отстоять службу. Вовсе нет. В храм он ходил исключительно за тем, чтоб написать записки да поставить свечки. Вот и сегодня жена велела обязательно успеть. Давно не подавали за упокой родителей, да и за здравие жёнушки своей и ребятишек не повредит. Говорят, так положено. Тем более работа его находится не так чтобы уж очень далеко от храма, поэтому, как говорится, «пользуясь случаем»...

У ворот сидели неизменные нищие. Василий, демонстративно отвернувшись, прошествовал мимо. Как-то раз, вечером, возвращаясь со смены, наблюдал он как те, отойдя чуть в сторонку от церкви, с криками, переходящими в драку, делили у магазина вырученные деньги. С тех пор Василий, раньше кидавший в пластиковый стаканчик кое-какую мелочь, делать это перестал.

Войдя на территорию церкви, он суетливо перекрестился, снял свою вязаную шапочку и, запихав её в карман, вошел в храм. На его удивление внутри было совершенно не протолкнуться. Чо такое то? – недоуменно подумал Василий и стал пробираться вперед. Кое-как дотянувшись до прилавка, он размашисто перечислил в первой записке умерших родственников, не забыв упомянуть и рано почившего друга, потом на другой бумажке написал поначалу свою женушку долготерпеливую, затем ненаглядных чад, ну и тёток-дядьёв, а в конце, последним, себя. Правильно ли это, то ли нет, Василий не знал, потому как дело такое – кто что присоветует... Сказано – последним в записке писать себя, так он и делал, не утруждаясь размышлениями.

А тем временем в храме шла служба. Что-то не очень понятное тянул священник, и пели задушевными голосами певчие. Откуда доносилось пение, Василий не мог разобрать, потому стал крутить головой в разные стороны, пытаясь сориентироваться по звуку. Наконец сзади, на маленьком балкончике, увидел женщин и мужчин, стоящими полукругом с бумажками в руках... Удовлетворённо кивнув, Василий стал протискиваться сквозь ряды стоящих впритык людей. Ведь кроме записок, нужно бы и свечки поставить около икон, да попросить о чём-нибудь святых... Глядишь да и помогут. Жене здоровья поприбавить, детишкам ума да уважения поболе к старшим. А то отбиваются от рук-то совсем... Надерзить вон могут, огрызнуться... Бабка его учила, что детёв воспитывать надобно, когда они ещё поперек лавки лежат, не воспринял тогда это Василий буквально, вот и расхлёбывает теперь. Эх.. Не те нынче времена. Разве раньше смел бы он нагрубить отцу, как нонешние-то... Думая сию думу, пробирался Василий упорно к иконам, не переставая удивляться сегодняшнему скоплению людей. Но те стояли плечом к плечу и расступаться отказывались. Да и некуда им. «Может праздник какой?» - стукнуло в голове. Кто знает... Наверняка. Иначе чего бы их столько набилось бы сюда... Василий был далёк от церковной жизни, только и понимал, что надо креститься, подавать записки да ставить свечки у икон. Да ещё можно попросить Бога о чём-нибудь, что ему, Василию, требуется на данный момент. Ведь все так и делают.

Пока суть да дело, служба, вероятно, закончилась, потому как плотные ряды заколебались и двинулись вперед, увлекая за собой и его. Что им там понадобилось? Василий развернувшийся было к выходу, вдруг внезапно остановился, услышав поразительно знакомый голос. Шла проповедь. Священник, которого никак не получалось разглядеть за множеством голов, рассказывал о чём-то абсолютно понятном и насущном. И так хорошо, так доходчиво и проникновенно доносил он слово до души, так знакомо почему-то, по-свойски, что застыл Василий, не смог больше двинуться с места, и неожиданно для самого себя, стал прислушиваться, тянуть голову вверх, пытаясь всё же разглядеть говорившего. Нет, не видать его за плотной толпой, скрыт за головами. Но ведь как говорит... Обычным доступным языком растолковывает казалось бы простые житейские, а такие нужные и понятные вещи... Защемило непривычно у Василия в груди, заныла душа и подкатил ком к горлу. Вытянув шею, чтобы хоть немного попытаться разглядеть говорившего, превратился он весь в слух. Ложились слова на душу, пробирали за живое, впитывались в него, шли к самому сердцу, и Василию, не проводившему обычно в церкви более десяти минут, захотелось вдруг, чтобы эта проповедь не заканчивалась вовсе. Такой удивительно знакомый голос объяснял лично ему, Василию, как лучше жить, чего остерегаться, а что ценить, и почему на самом деле не так всё просто вокруг, как до этого он, Василий, думал. Все деяния его, оказывается, видит Бог. И даже мысли знает. И за всё это, что самое ужасное, потом обязательно с него лично и спросит. Вот это да, - содрогнувшись подумал Василий, оглядываясь на иконы. Лики смотрели с осуждением, как будто знали, что таскал он с работы иной раз кое-что для своего хозяйства, сквернословил, да и по женской части тоже бывало...

Как-то нехорошо стало Василию. Ну кто же всё-таки рассказывает обо всём этом? Так спокойно, доверительно, с любовью... И голос, и манеру разговора слышал он уже где-то раньше. Встав на цыпочки, еще чуть подтянувшись повыше, увидел, наконец, лицо священника. И не поверил своим глазам.

Проповедь закончилась. Вместе со всеми вышел ошеломлённый Василий из церкви. Вынул из кармана мелочь для нищих, перекрестился, оглянувшись на купола, и медленно побрёл к троллейбусной остановке, раздумывая над, как выяснилось вдруг, неправильною своею жизнью.

Немножко погодя, извлёк Василий из кармана мобильный телефон, набрал номер жены и сказал важно – Знаешь, где я сейчас был? В нашей церкви! Что так долго? Так служба ж была. Что значит, с каких это пор? Вот с этих самых пор... А хочешь знать кто вёл службу? Сам Патриарх! Как не веришь? Ёшкин кот! Тебе что, справку из церкви принести? Ну, сходи узнай. Нет, я не свихнулся... Что Патриарх делал в нашей церкви? Откуда я знаю что? Службу вёл. Да не вру я, что ты на самом деле. Ё-п-р-с-т... Да... Да, сам. Эх, жалко тебя не было, знаешь какие слова он говорил... Ведь мы с тобой неправильно, Валюш, живём... Всё суетимся что-то, время тратим на ерунду... А жить то надо по душе... Что ты говоришь? Эх, Валюша-Валюша...Тёмная ты личность. Но ничего, вот приду домой, растолкую тебе всё.

Окрыленный зашагал Василий к дому, размышляя о том, как удачно попал он в церковь именно сегодня, не поленился зайти, а мог, к примеру, перенести на завтра. Или уйти, не дождавшись проповеди, как обычно всегда и делал. Надо же как ему повезло-то...А ведь чуть-чуть и мог пропустить такое важное, что случилось в его жизни.

И не знал ещё пока, счастливчик наш Василий, что ничего в этой жизни не бывает случайным. Что все наши встречи предопределены уже заранее и в своё определенное время, и назначены они, эти самые встречи, именно Тем, кому он, Василий, ставит свечки и пишет свои записки размашистым почерком...