Инна Сапега
Снег падал тяжелыми хлопьями на лобовое стекло. Движение было затруднено. Мы ехали медленно и молчали, заключенные в машинную камеру. Мы опаздывали на службу в детский дом. А снег все шел-шел, а мы все стояли и стояли. «А моя мама однажды провела почти сутки в кутузке». – нарушил тишину о. Михаил. И рассказал нам историю своей мамы:
- Маме моей было всего года двадцать четыре. Она была у меня верующая и частенько заходила в храм. А дело было в пятидесятые годы. Однажды в храме к ней подошла женщина в заячьей шапке и спросила, куда ей поставить свечу о упокоении. Мама, конечно, объяснила и еще немножко поговорила с этой женщиной. Видно, у той было горе. На следующий день за мамой пришли рано утром из милиции и отвели ее в отделение. Полдня она просидела в общей камере. Ей было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности и религиозной пропаганде. По статье давали от 10 до 15 лет. После полудня ее вызвали к следователю. Это был немолодой усталый человек. Он спросил ее, что она делала в храме, часто ли она ходит в храм, состоит ли она в партии и пр. Она сказала, что в храм ходит, что ставила свечи, и что дома ее ждут двое маленьких детишек (мой старший брат и я). Следователь внимательно посмотрел на нее. А потом – отпустил. Просто сказал: "Идите, Ирина, только помните, на вас заведено дело и вам в храм нельзя ни ногой. Если хотите молиться – езжайте за 100 км от города.» Вот такой человек попался добрый. Пожалел маму. А ведь мог за это сам сесть.
-Значит, Ваша мама – исповедница? – спросила я.
- Как сказать? Конечно, она исповедовала свою веру, но не пострадала за нее. Впрочем, она до сих пор исповедница, ведь оба ее сына теперь священники.
В тот день мы всё же опоздали на службу, но нас подождали – батюшка-то с нами был. Так что приехали мы во время. В детском доме все свои, храм маленький, и никто не подошел ко мне спрашивать, где здесь ставят свечи о упокоении или о здравии, как часто спрашивают в приходском храме. Было очень уютно и спокойно, покойно так. Да и на дворе 2011 год. Время гонений кончилось. Вряд ли будут уж за веру сажать, впрочем, кто знает – «от сумы и от тюрьмы не зарекайся»...
- Маме моей было всего года двадцать четыре. Она была у меня верующая и частенько заходила в храм. А дело было в пятидесятые годы. Однажды в храме к ней подошла женщина в заячьей шапке и спросила, куда ей поставить свечу о упокоении. Мама, конечно, объяснила и еще немножко поговорила с этой женщиной. Видно, у той было горе. На следующий день за мамой пришли рано утром из милиции и отвели ее в отделение. Полдня она просидела в общей камере. Ей было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности и религиозной пропаганде. По статье давали от 10 до 15 лет. После полудня ее вызвали к следователю. Это был немолодой усталый человек. Он спросил ее, что она делала в храме, часто ли она ходит в храм, состоит ли она в партии и пр. Она сказала, что в храм ходит, что ставила свечи, и что дома ее ждут двое маленьких детишек (мой старший брат и я). Следователь внимательно посмотрел на нее. А потом – отпустил. Просто сказал: "Идите, Ирина, только помните, на вас заведено дело и вам в храм нельзя ни ногой. Если хотите молиться – езжайте за 100 км от города.» Вот такой человек попался добрый. Пожалел маму. А ведь мог за это сам сесть.
-Значит, Ваша мама – исповедница? – спросила я.
- Как сказать? Конечно, она исповедовала свою веру, но не пострадала за нее. Впрочем, она до сих пор исповедница, ведь оба ее сына теперь священники.
В тот день мы всё же опоздали на службу, но нас подождали – батюшка-то с нами был. Так что приехали мы во время. В детском доме все свои, храм маленький, и никто не подошел ко мне спрашивать, где здесь ставят свечи о упокоении или о здравии, как часто спрашивают в приходском храме. Было очень уютно и спокойно, покойно так. Да и на дворе 2011 год. Время гонений кончилось. Вряд ли будут уж за веру сажать, впрочем, кто знает – «от сумы и от тюрьмы не зарекайся»...