Священник Ярослав Шипов
В старинном северном городке служил я дьяконом кладбищенской церкви. Весной к сторожу приехал зять - военный летчик. В храме - с утра до вечера: не то, чтобы очень уж богомольным был - скорее наоборот, просто в достопримечательном городке никаких развлечений не обнаружилось, вот и заходил каждый день от скуки.
Однажды после утреннего богослужения он и говорит: мол, встретил вчера знакомого подполковника - тот прилетел бомбить лед. А здешняя река, действительно, во время ледохода очень норовистая и от заторов, бывало, поворачивала даже вспять, вот и повадились предварять стихию бомбардировками. Так что ничего неожиданного в сообщении летчика не содержалось. Но когда он сказал, что знает место сброса зарядов, и предложил сходить посмотреть бомбометание, мы с батюшкой сразу же согласились. Ну, батюшке этому и тридцати не было, так что он - по молодости, а я - от непреодоленного пристрастия к авиации.
Вышли из храма и по тропочке направились через кладбище в сторону городской окраины. Снегу было еще предостаточно, хотя и грязь местами уже обнажилась, так что, пока дошли до реки, все повымазались. Решили двигаться далее прямо по льду, слегка залитому водою. И вот бредем, бредем так за летчиком, и стало одолевать меня сомнение, а сомнение, известное дело, первый враг веры.
- А полетят ли сегодня? - спрашиваю. - Уж больно погода неважная.
- Полетят, - твердо отвечает наш проводник, - хотя, конечно, туман и облачность - ниже предела.
- Как же тогда лететь? - недоумевает батюшка.
- Ребята грамотные - им погода без разницы.
- А ты-то откуда их знаешь? - снова удивляется батюшка.
- Да их комполка в Германии комэском был, вместе летали.
- Че-го-о?
- Ну, их командир полка был в Германии командиром эскадрильи, а я служил в соседней части. Мы с ним несколько раз перегоняли машины в капремонт. А перед капремонтом техники обычно снимают с самолета все что можно: радиоаппаратуру, приборы, даже лампочки - на запчасти...
- Как же вы летели? - настал и мой черед удивляться.
- Ночью, - просто отвечал летчик. - Идешь без огней, без рации, города внизу освещены - по ним ориентируешься... Германию проходишь, Польшу проходишь, тут уже малость светать начинает, курс - на солнышко... Подлетаешь к большому городу - там две девятиэтажные башни: между ними снижаешься - и как раз посадочная полоса... Потом отгонишь машину в стороночку, к лесочку - аэродром все ж гражданский, переоденешься и через дырку в заборе прямиком на вокзал, обратный билет брать.
- Сурово, - оценил батюшка.
- А куда денешься? Фултонская речь Черчилля положила начало холодной войне. Вот и приходилось...
Между тем все мы уже промочили обувь, а у нас с батюшкой еще и рясы намокли и затяжелели, однако проводник неутомимо шагал по
воде.
- Далеко еще? - поинтересовался батюшка.
- До поворота, - отвечал летчик. - Надо прибавить - время поджимает.
Прибавили, сколько могли. На ходу я пытался еще расспросить авиатора о службе в Германии, о том, доводилось ли ему встречаться в воздухе с немецкими или американскими самолетами. Он скупо отвечал и всякий ответ заканчивал соображением о Фултонской речи Черчилля, - видно, замполит был непомерно силен.
- Может, хватит? - батюшка совсем запыхался.
- До поворота, - повторил летчик, - бомбить будут там.
- Так ты нас, что - вместо мишеней? Ответа не последовало: летчик замер и указал пальцем в небо:
- Пошли, - прошептал он.
Мы ничего не слышали.
- Первый взлетел... второй взлетел... удаляются... разворачиваются... идут сюда...
Страшенный вой пронесся над нами в тумане и облаках, потом где-то впереди громыхнуло.
- Отбомбились... уходят... разворачиваются вправо... первый сел... второй сел...
К городу мы приближались в потемках. По счастью, служба еще не началась. Отец настоятель, увидев вымокшие и перепачканные рясы, услышав хлюпанье наших ботинок, изумился до крайности:
- Что случилось? Мы объяснили.
- Ну ладно, - настоятель кивнул на батюшку, - этот - молодой, но вы-то, отец диакон?..
- Виноват, - говорю, - у меня к авиации любовь с детства.
- Ну, расскажите хоть, как там оно было?
- Да мы ничего и не видели, - махнул рукой батюшка, - туман, облачность, Фултонская речь Черчилля, - и пошел в каптерку переодеваться.
- Причем тут Черчилль? - не понял отец настоятель.
- Фултонская речь Черчилля положила начало холодной войне, - объяснил я.
- У вас, у обоих - жар что ли? Толком про самолеты можете рассказать? Хоть повидали чего? Или - зря маялись?
- По-моему, - говорю, - классно! Прошли на бреющем - прямо над головой и ка-ак шарахнут! А что вы, отец настоятель, так заинтересовались?
- Да у меня, - смутился он, - вроде как тоже любовь. Неразделенная... Я их даже и повидать за всю жизнь никак не могу: только в кино или по телевизору...
Когда после вечерней службы шли из храма, летчик вдруг сказал: "Тссс!", - и снова замер, как днем на реке:
- Первый взлетел... второй взлетел...
Издалека донесся приглушенный рокот.
- Брешешь ты все, - усмехнулся молодой священник, - ничегошеньки не слыхать.
- А вот и слыхать! - возразил настоятель. - Как вам, отец диакон?
Я кивнул. Мы стояли, прислушиваясь. Вокруг, озаряя по-весеннему льдистые сугробы, догорали в снежных колодезьках свечи. Здесь так принято: приходя зимой на могилку, делают в снегу углубление - пробивают кулаком по локоть, и на дно ставят свечку: она спокойно горит себе в глубине, не боясь ни ветра, ни снегопада. Сугроб сияет теплым свечением, и на душе делается тепло.
- Разворачиваются влево... уходят...
- Так они что же, - спросил отец настоятель, - больше не прилетят?
- Могут, если понадобится, - отвечал летчик.
- Ну, ты узнаешь тогда?
- Конечно, какой разговор? Это ж свои ребята - в Германии вместе служили.
- В грех зависти с тобой впадешь, - вздохнул настоятель: - Летаешь...
- Чего тут завидовать? Просто с детства любил самолеты: ходил в авиамодельный кружок...
- Да и я ходил, и отец диакон тоже, небось, а что толку?
- ...Потом в аэроклуб, потом окончил авиационное училище и был направлен в Германию... Дело в том, что Фултонская речь Черчилля...
- Стоп, - тихо, но с угрозою в голосе сказал настоятель, - на сегодня достаточно, расходимся по домам. Всем - Ангела-хранителя и спокойной ночи.
Однажды после утреннего богослужения он и говорит: мол, встретил вчера знакомого подполковника - тот прилетел бомбить лед. А здешняя река, действительно, во время ледохода очень норовистая и от заторов, бывало, поворачивала даже вспять, вот и повадились предварять стихию бомбардировками. Так что ничего неожиданного в сообщении летчика не содержалось. Но когда он сказал, что знает место сброса зарядов, и предложил сходить посмотреть бомбометание, мы с батюшкой сразу же согласились. Ну, батюшке этому и тридцати не было, так что он - по молодости, а я - от непреодоленного пристрастия к авиации.
Вышли из храма и по тропочке направились через кладбище в сторону городской окраины. Снегу было еще предостаточно, хотя и грязь местами уже обнажилась, так что, пока дошли до реки, все повымазались. Решили двигаться далее прямо по льду, слегка залитому водою. И вот бредем, бредем так за летчиком, и стало одолевать меня сомнение, а сомнение, известное дело, первый враг веры.
- А полетят ли сегодня? - спрашиваю. - Уж больно погода неважная.
- Полетят, - твердо отвечает наш проводник, - хотя, конечно, туман и облачность - ниже предела.
- Как же тогда лететь? - недоумевает батюшка.
- Ребята грамотные - им погода без разницы.
- А ты-то откуда их знаешь? - снова удивляется батюшка.
- Да их комполка в Германии комэском был, вместе летали.
- Че-го-о?
- Ну, их командир полка был в Германии командиром эскадрильи, а я служил в соседней части. Мы с ним несколько раз перегоняли машины в капремонт. А перед капремонтом техники обычно снимают с самолета все что можно: радиоаппаратуру, приборы, даже лампочки - на запчасти...
- Как же вы летели? - настал и мой черед удивляться.
- Ночью, - просто отвечал летчик. - Идешь без огней, без рации, города внизу освещены - по ним ориентируешься... Германию проходишь, Польшу проходишь, тут уже малость светать начинает, курс - на солнышко... Подлетаешь к большому городу - там две девятиэтажные башни: между ними снижаешься - и как раз посадочная полоса... Потом отгонишь машину в стороночку, к лесочку - аэродром все ж гражданский, переоденешься и через дырку в заборе прямиком на вокзал, обратный билет брать.
- Сурово, - оценил батюшка.
- А куда денешься? Фултонская речь Черчилля положила начало холодной войне. Вот и приходилось...
Между тем все мы уже промочили обувь, а у нас с батюшкой еще и рясы намокли и затяжелели, однако проводник неутомимо шагал по
воде.
- Далеко еще? - поинтересовался батюшка.
- До поворота, - отвечал летчик. - Надо прибавить - время поджимает.
Прибавили, сколько могли. На ходу я пытался еще расспросить авиатора о службе в Германии, о том, доводилось ли ему встречаться в воздухе с немецкими или американскими самолетами. Он скупо отвечал и всякий ответ заканчивал соображением о Фултонской речи Черчилля, - видно, замполит был непомерно силен.
- Может, хватит? - батюшка совсем запыхался.
- До поворота, - повторил летчик, - бомбить будут там.
- Так ты нас, что - вместо мишеней? Ответа не последовало: летчик замер и указал пальцем в небо:
- Пошли, - прошептал он.
Мы ничего не слышали.
- Первый взлетел... второй взлетел... удаляются... разворачиваются... идут сюда...
Страшенный вой пронесся над нами в тумане и облаках, потом где-то впереди громыхнуло.
- Отбомбились... уходят... разворачиваются вправо... первый сел... второй сел...
К городу мы приближались в потемках. По счастью, служба еще не началась. Отец настоятель, увидев вымокшие и перепачканные рясы, услышав хлюпанье наших ботинок, изумился до крайности:
- Что случилось? Мы объяснили.
- Ну ладно, - настоятель кивнул на батюшку, - этот - молодой, но вы-то, отец диакон?..
- Виноват, - говорю, - у меня к авиации любовь с детства.
- Ну, расскажите хоть, как там оно было?
- Да мы ничего и не видели, - махнул рукой батюшка, - туман, облачность, Фултонская речь Черчилля, - и пошел в каптерку переодеваться.
- Причем тут Черчилль? - не понял отец настоятель.
- Фултонская речь Черчилля положила начало холодной войне, - объяснил я.
- У вас, у обоих - жар что ли? Толком про самолеты можете рассказать? Хоть повидали чего? Или - зря маялись?
- По-моему, - говорю, - классно! Прошли на бреющем - прямо над головой и ка-ак шарахнут! А что вы, отец настоятель, так заинтересовались?
- Да у меня, - смутился он, - вроде как тоже любовь. Неразделенная... Я их даже и повидать за всю жизнь никак не могу: только в кино или по телевизору...
Когда после вечерней службы шли из храма, летчик вдруг сказал: "Тссс!", - и снова замер, как днем на реке:
- Первый взлетел... второй взлетел...
Издалека донесся приглушенный рокот.
- Брешешь ты все, - усмехнулся молодой священник, - ничегошеньки не слыхать.
- А вот и слыхать! - возразил настоятель. - Как вам, отец диакон?
Я кивнул. Мы стояли, прислушиваясь. Вокруг, озаряя по-весеннему льдистые сугробы, догорали в снежных колодезьках свечи. Здесь так принято: приходя зимой на могилку, делают в снегу углубление - пробивают кулаком по локоть, и на дно ставят свечку: она спокойно горит себе в глубине, не боясь ни ветра, ни снегопада. Сугроб сияет теплым свечением, и на душе делается тепло.
- Разворачиваются влево... уходят...
- Так они что же, - спросил отец настоятель, - больше не прилетят?
- Могут, если понадобится, - отвечал летчик.
- Ну, ты узнаешь тогда?
- Конечно, какой разговор? Это ж свои ребята - в Германии вместе служили.
- В грех зависти с тобой впадешь, - вздохнул настоятель: - Летаешь...
- Чего тут завидовать? Просто с детства любил самолеты: ходил в авиамодельный кружок...
- Да и я ходил, и отец диакон тоже, небось, а что толку?
- ...Потом в аэроклуб, потом окончил авиационное училище и был направлен в Германию... Дело в том, что Фултонская речь Черчилля...
- Стоп, - тихо, но с угрозою в голосе сказал настоятель, - на сегодня достаточно, расходимся по домам. Всем - Ангела-хранителя и спокойной ночи.