Здравствуй, дорогая внученька! Опять пишу тебе постом, теперь уже Великим.
Прости уж бабку свою старую, не получается чаще. То дела наши деревенские, не забыла поди ещё, то прихворнула вот опять. Не ко времени болячка проснулась, снегу навалило по пояс, сараюшки позанесло по самые крыши. Ворота открыть не могла, целый день откапывала, ноги перетрудила. Теперь маюсь, дуреха-дурная, по избе в пимах хожу. Не хожу, перемещаю себя с табуреткой, котов да мышей пугаю грохотом. Автолавка давно не приезжала, дороги замело совсем. Хорошо, хоть сухарей два мешка насушила, и соленья-варенья пока есть, и сальце почти нетронутое. Правда, в подпол мне не спуститься, подъела всё, что наверху было. Думала, так Бог управил, чтоб пост-то не нарушала старуха. А сегодня Сам Господь видно послал монаха из монастыря, что за лесом. Помнишь, по ягоды с тобой туда ходили, когда ты малая ещё была? Старинный монастырь-то, разрушенный, заброшенный стоял. Появились, откуда ни возьмись, пятеро монашков и потихоньку копошатся там, восстанавливают обитель. И нам исхитряются помогать понемножку, хлеб начали выпекать, в пост немощным супчик овощной с лапшичкой привозят. И как он, родимый, с поклажей неудобной, через такие сугробы пробился на лыжах, не знаю. Проворный монашек, даром что молоденький, покормил бабушку горяченьким, заготовки с холоду достал, дровишек подтащил. Главное, письмо тебе отправит, они через реку по льду напрямки тропку проторили, а там и трасса рукой подать. У нас весной и не пахнет, солнце через сосны-ёлки наши не больно греет. И неплохо это, зима-то снежная, лучше урожай в огороде будет, и грибы твои любимые в бору повылезут. Бабуся понасушит-понасолит, приедешь летом каким-никаким транспортом и затаришься на всю свою компанию. А то приезжайте с подружками, девичники будем устраивать, чаи гонять с земляничным вареньем. Пирогами вас побалую, как ты любишь, с брусникой и яблочками…
Ручка выскользнула из разжатых корявых пальцев старушки, разморившейся от натопленной печки. Очки съехали на кончик носа, подрагивающий от тихого всхрапывания…
Монах улыбнулся, достал из котомки молитвослов и, обернувшись к иконостасу, начал творить вечернюю молитву.