К 50-летию со дня упокоения протоиерея Александра Медведского.
У алтарной стены Спасо-Парголовского храма не сразу заметишь скромное надгробие — обыкновенную бетонную раковину, осененную небольшим крестом. Под этим крестом уже 50 лет покоятся мощи одного из ярчайших в 20 веке проповедников Православия — протоиерея Александра Медведского. Его часто называли питерским Златоустом, и очень многозначительно то, что и скончался он в день прославления Святителя Иоанна Златоуста ровно 50 лет назад, 9 февраля 1973 года.
Будущий протоиерей Александр Медведский родился 23 августа по старому стилю 1890 года в селе Хвощино Лужского уезда Петербургской губернии в семье священника этого села Василия Медведского. Род Медведских происходил, как считают, из старинного Новгородского погоста Медведское, который существовал ещё во времена легендарной Марфы Посадницы, а во времена Аракчеева превратился в одно из крупнейших военных поселений Николаевской России.
Все ли предки отца Александра принадлежали к духовному званию точно неизвестно, но достоверно известно, что кроме отца, священником был его прадед.
С ранних лет будущий отец Александр помогал своему отцу в алтаре, и поэтому неудивительно, что он пошел по стопам своего отца, закончив в 1911 году Петербургскую духовную семинарию. В том же году он женился на Ольге Дмитриевне Ивановой, дочери заведующего строительством храма Казанской Божией Матери в дачном поселке Малая Ковшовка между Павловском и Вырицей, переименованного в 1913 году по просьбе его жителей в Сусанино в память 300-летия дома Романовых. В семье Медведских было 6 детей.
В этом же году он был рукоположен епископом Гдовским Вениамином (Казанским), будущим Священномучеником, в священника и назначен настоятелем этого храма, который строился и впоследствии содержался на средства щедрой благотворительницы, вдовы купца 1-й гильдии А. Г. Семеновой и был освящён в сентябре 1910 года тем же епископом Вениамином. На средства А. Г. Семеновой была построена одна из крупнейших в Петербургской губернии церковно-приходских школ, которая служила предметом особого попечения молодого, энергичного настоятеля храма. В сентябре 1918 года Владыка Вениамин, ставший к тому времени митрополитом Петроградским и Гдовским, посетил Сусанинский храм и возглавил в нем служение Божественной литургии, в ходе которой наградил отца Александра камилавкой.
Владыка Вениамин, по-видимому, оценил яркий проповеднический дар своего ставленника, что выразилось в назначении его настоятелем Преображенской церкви за Московской заставой, в местах, в которых особенно любил служить и проповедовать сам Владыка Вениамин. С этого времени отца Александра стали все чаще приглашать проповедовать за архиерейскими богослужениями.
Настоятелем Преображенской церкви о. Александр оставался около 10 лет. В августе 1930 года он был митрополитом Серафимом (Чичаговым), тоже будущим священномучеником, награждён митрой и назначен настоятелем Князь-Владимирского собора, вместо арестованного ОГПУ протоиерея Павла Виноградова.
Отцу Александру было суждено пробыть на этом посту вдвое меньше, чем его предшественнику — всего около полутора лет, но за это время он стал, по словам известного церковного публициста, Анатолия Краснова-Левитина, "кумиром православного Питера".
По Воскресеньям он читал в Соборе Акафист Иисусу Сладчайшему, сопровождавшийся общенародным пением икосов акафиста, на который собирался, по словам того же Краснова-Левитина, весь православный Питер. Само чтение акафиста о. Александром яркое, эмоциональное, трепетное, поддерживаемое согласным пением тысяч голосов, производило неизгладимое впечатление. Краснов-Левитин писал, что ему тогда открылась дивная красота Акафиста Спасителю, который до чтения его о. Александром не производил на него особого впечатления. После акафиста начинались беседы-беседы, необыкновенно смелые, оригинальные, вдумчивые, продолжавшиеся нередко не менее двух часов.
Краснов-Левитин так пишет об о. Александре: «Это был исключительно талантливый проповедник. Он обладал редким умением с первых случаев захватить слушателя, зажечь его, заставить себя слушать и держать в напряжении до конца речи, сколько бы она не продолжалась». Краснов-Левитин передает примеры некоторых речей о. Александра этого времени, оговаривая, что никакой текст не может передать и в малой степени обаяния речей о. Александра — их нужно было слушать.
Так, в день своего тезоименитства, 12 сентября 1930 года, вскоре после назначения настоятелем Князь-Владимирского собора, он, начав с рассказа о житии Благоверного князя, вспомнил о потешных кулачных боях между жителями Софийской и Торговой сторон Новгорода, которые хотя и были потешными, но возбуждали нешуточную ярость с обеих сторон и нередко приводили к серьезному кровопролитию. Когда кровь уже лилась рекой и казалось, что ничто уже не может успокоить ярость жителей, звали архиепископа. И Владыка приходил на Волхов, осенял народ крестом, и ярость народная утихала. «Что же мы видим ныне, — продолжал о. Александр, — видим реку, закованную в железобетон. А на берегах все та же бессмысленная, жестокая, кровавая борьба. (Это было время разгара коллективизации). И что надо сделать, чтобы утихомирить человеческую злобу? Надо от всей души, от всего сердца призвать Христа. И придет он тихий и кроткий, и утихнет злоба, и снизойдет мир и любовь».
В другой своей беседе он вспоминал, как крестьяне берегут хлеб, с каким благоговением вкушают его, как бы священнодействуя и. в то же время, как небрежно обращаются с ним горожане, которые не знают или забыли о том, с каким трудом он достается. Также, — продолжал о. Александр, — произошло и с христианством. «Легко доставалось нам, русским, спасение, очень легко, без всякого труда мы получили православие от греков, и потом оно всегда шло сверху от кого-то, всегда кто-то насаждал его, охранял, толковал его народу, а сам народ нисколько не потрудился, не пострадал, чтобы доказать свою веру и не поэтому ли он так легко расстается с ней?».
Конечно, такая популярность пастыря, собиравшего толпы верующих и сомневающихся на свои беседы, не могла быть долго терпима властью, провозгласившей пятилетку безбожия, поставившей целью искоренение религии в нашей стране. Неудивительно, что уже в феврале 1932 года он был арестован по обвинению в произнесении антисоветских проповедей и приговорен 23 марта 1932 года к 3 годам заключения в ИТЛ. Наказание отбывал в Свирьлаге.
В сентябре 1934 года был условно-досрочно освобожден, однако реабилитирован он был уже посмертно, только в 1989 году. Он поселился с семьей в г. Боровичи Новгородской области, поскольку, согласно приговору, вернуться в Ленинград он не имел права. В 1934-1939 годах он служил в Успенском храме Боровичей, в какой роли, существуют расхождения.
Но в 1939 году храм закрыли, и, по-видимому, он вернулся в Ленинград, возможно, срок поражения в правах к тому времени истек. Но устроиться в храм ему не удалось, храмов в городе с каждым годом становилось все меньше. Приходилось работать ночным сторожем и в лучшем случае бухгалтером в разных конторах. Краснов-Левитин так описывает о. Александра в эти годы: «Очень часто я видел рано утром маленького, одетого в потертую кацавейку старичка с седенькой бородкой, возвращающегося с ночного дежурства. А иногда я видел в Никольском соборе того же старичка, горячо молившегося за дальней колонной. Это был никто иной, как недавний кумир православного Питера отец Александр Медведский».
Существуют разные версии относительно того, где о. Александр провел военные годы. Но в 1944 году он был назначен митрополитом Ленинградским и Новгородским Алексием Симанским, исполнявшим тогда обязанности Патриаршего Местоблюстителя, настоятелем Успенского храма г. Боровичи, где он служил в предвоенные годы и одновременно благочинным Боровичского округа.
Но на этот раз служение в Боровичах продолжалось недолго. Назначенный в 1945 году вместо избранного Патриархом Митрополита Алексия Симанского Митрополит Григорий Чуков, прекрасно знавший духовенство епархии, начал энергично собирать лучшие силы для служения в храмах Ленинграда. Конечно, он не мог пройти мимо бывшего любимца питерских верующих, о котором немало людей еще хранило благодарную память. И с апреля 1946 года он назначает его священником сначала Князь-Владимирского, а спустя три месяца Николо-Богояаленского кафедрального собора и благочинным городского округа. В январе 1948 года он назначается настоятелем Никольского храма на Большеохтинском кладбище. С конца 1948 года он становится ключарем Николо-Богоявленского собора, а в мае 1949 года вновь становится настоятелем Князь-Владимирского собора.
Об этом втором периоде настоятельства о. Александра в Князь-Владимирском соборе так вспоминал многолетний священник этого собора и многолетний настоятель нашего храма протоиерей Михаил Сечейко в интервью "Мои университеты", данном в ноябре 2005 года газете "Православный Петербург": «Перевели меня в Князь-Владимирский собор, — вспоминал батюшка, — вот где была школа. И главным учителем в ней был протоиерей Александр Медведский-знаменитый питерский священник. 40-50-х годов, один из "китов", как мы тогда говорили, старой школы. Отец Александр одним своим видом мог привести в благоговейный трепет: огромный, величественный, с густым басом... Такая махина! Имел университетское образование, мог по самому крошечному отрывку из Евангелия — по любым двум стихам — мог произнести прекрасную, захватывающую проповедь, так раскрыть смысл этих немногих слов, что всем открывалась бездна пре мудрости, заложенная в них... Его и власти уважали. Он единственный из всего епархиального духовенства был приглашён на торжественное заседание в Смольном по случаю пятилетия Победы и приглашён не только участвовать, но и выступить с речью перед генералами и адмиралами и прочими высокопоставленными лицами, говорил без бумажки, но так, как вспоминают очевидцы, что у всех мороз по коже пробегал... Но бывало сидит он в алтаре и вдруг вздыхает-громко, на весь алтарь. Я к нему подойду и спрошу: "Отец Александр, что Вы так вздыхаете?" "А как же мне не вздыхать, отец Михаил, — ответит он, — С меня еще не снята 58-я статья, я еще "враг народа"».
Характерна оговорка отца Михаила, приписавшему ему университетское образование, которого он не имел и даже не закончил и Духовной академии, почему занимая высшие должности в епархии, он никогда не был преподавателем Духовных школ. Да, и голос его, если судить по сохранившимся фрагментам, был скорее тенор, чем бас, но вероятно, в нем было такое величие, что он мог казаться густым басом. Начитанность же его, разносторонняя образованность удивляла всех, кто с ним общался. И в его служебной характеристике того времени было написано: «Священник образованный, начитанный. Богослужения совершает внимательно, благоговейно. Проповедник очень хороший. Говорит всегда с воодушевлением, содержательно, сердечно... в личной жизни безупречен».
Эта начитанность была следствием постоянного самообразования. Об этом о. Александр был спрошен Приснопамятным митрополитом Владимиром Котляровым. Владыка Владимир так вспоминал в данном протодиакону Андрею Чижову, тогдашнему пресс-секретарю епархии, интервью, опубликованном в сборнике, посвященном 70-летию архиерея в 1999 году: «Отец Александр Медведский прекрасно читал канон Андрея Критского и великолепно говорил проповеди. Он был необыкновенно начитан и у него в запасе всегда были образы из классики или из древней античной литературы, или из новой. Всегда начинал слово с какого-то образа... Как-то раз мы с отцом Николаем Кутеповым (впоследствии митрополитом Нижегородским и Арзамасским (1924-2001)) спросили его, где он учился риторике и гомилетике. Он сказал: «Я нигде этому специально не учился, но я много читаю, и читая, держу ручку в руках, и если мне нравится какой-то образ или выражение, я всегда его записываю. Так что у меня про запас есть всегда список образов, которые я могу использовать при подготовке проповеди».
Мы видим, что образ о. Александра, нарисованный о. Михаилом, радикально отличается от образа маленького старичка в кацавейке, увиденного Красновым-Левитиным в конце 30-х годов. Впрочем, тот же автор увидел совсем другой образ в 50-е годы, в бытность о. Александра настоятелем Николо-Богоявленского собора: «Узнать нельзя... Великолепная седая борода покрывает грудь, дорогая шелковая ряса, величественные манеры...» Да, порой изменение обстоятельств жизни изменяет и внешность человека. А внешние обстоятельства жизни о. Александра действительно от года к году менялись к лучшему. В феврале 1953 года он назначается настоятелем Николо-Богоявленского кафедрального собора, в должности которого он бессменно пробудет почти 20 лет, при шести митрополитах, и уйдет на покой менее чем за месяц до своей кончины, последовавшей на 83-м году жизни.
Еще в 1951 году, по случаю 50-летия служения в сане иерея он награждается высшей церковной наградой — Патриаршим Крестом. В 1954 году он назначается Председателем Епархиального Совета, на должность, которую в последние десятилетия занимает сам митрополит и на которой он пробыл до 1970 года. Таким образом, о. Александр возносится на максимальную высоту, доступную женатому священнику.
И в тоже время он остается как бы "врагом народа", с неснятой судимостью по 58-й статье. Такая ситуация при всем внешнем блеске делала его положение весьма уязвимым — и не случайно, что о. Михаилу запомнились его глубокие воздыхания по этому поводу.
Эта уязвимость побуждала его к постоянной, может быть, иногда избыточной осторожности. Так, когда в 1954 году митрополит Григорий Чуков подготовил докладную записку Патриарху с целью последующей передачи ее в правительственные органы, с требованием прекращения развернувшейся в стране тогда ожесточенной антирелигиозной пропаганды, направленной против РПЦ с конкретными фактами нарушения законодательства на местах, о. Александр убедительно просил Владыку положить ее в стол, т. к. в противном случае, по его мнению, можно бесполезно сломать голову. Митрополит Григорий не послушался совета о. Александра и подал Докладную Патриарх, убеждая его выступить с официальным протестом перед Правительством. И все-таки интуиция, по-видимому, не обманула о. Александра — внезапную смерть очень пожилого, но пользовавшегося хорошим для своего возраста здоровьем митрополита в зарубежной командировке спустя год после подачи записки многие считали насильственной, хотя никаких доказательств этого до сих пор не обнаружено. А антирелигиозная пропаганда в стране не только не прекратилась, но продолжала усиливаться еще несколько лет.
В 1965 году, как вспоминает нынешний Святейший Патриарх Кирилл, о. Александр безуспешно пытался отговорить приснопамятного митрополита Никодима (Ротова) от выхода на Крестный ход в Пасхальную ночь, вероятно, также движимый заботой о безопасности митрополита — ведь за стенами храма происходило настоящее беснование возбужденной оголтелой атеистической пропагандой толпы, и можно было ожидать самого худшего. Однако на этот раз все обошлось благополучно.
Но при всей осторожности о. Александра как церковного политика его проповеди и в годы его наивысшего земного величия были не лишены дерзновения. Один из самых известных священников нашей епархии последних десятилетий, протоиерей Борис Глебов так вспоминал об отце Александре в своей беседе на радио Град Петров в 2006 году: «отец Александр прекрасно проповедовал. Он обыкновенно не говорил в праздничные дни. Говорил чередной священник. А вот в среду вечером он говорил. Или в воскресный день. Но говорил блестяще. Просто блестяще. Он действительно был златоуст нашего времени. И умер в день памяти Иоанна Златоуста. Все приходили слушать его, собор был битком набит. Настолько, что стены "плакали" — конденсат, открывали все двери, но все равно было почти невозможно дышать. Но никто не уходил, пока о. Александр не закончит проповедь. И много молодежи. Это было в то время небезопасно, но все равно приходили его слушать. Что мне еще нравилось, закончится проповедь, акафист, но народ не хочет расходиться. Тогда о. Александр выходил и запевал: "К кому возопию, Владычице", и мощный тысячеголосный хор, хор народа Никольского собора подхватывал: "К кому прибегну в горести моей, аще не к Тебе, Царица Небесная". И знаете, когда запоет этот мощный народный хор, хор тысяч душ, как бы одной души, хор веры, являлись слезы, люди пели со слезами, с верой. Это была такая сильная молитва, что расставаться не хотелось, несмотря на жару и духоту.»
Протоиерей Александр Медведский отошёл к Господу, как уже говорилось, 9 февраля 1973 года, в день прославления Святителя Иоанна Златоуста и был погребён у алтарной стены Спасо-Парголовского храма 11 февраля в день прославления другого великого Святителя, апостольского мужа Игнатия Богоносца при большом стечении благодарного народа. Есть еще и сейчас немало людей, помнящих его проповеди, хотя, к сожалению, человека, который мог бы документально воссоздать жизненный путь о. Александра, до сих пор не нашлось.
В заключение приведем фрагмент надгробного слова о. Александра, произнесенного в 1966 году перед отпеванием выдающегося певца и артиста Николая Печковского, также нашедшего место своего последнего земного пристанища на нашем Шуваловском кладбище. Многое в этом прекрасном образце проповеднического искусства о. Александра может быть отнесено и к нему тоже. Отец Александр сказал тогда:
«Перед моими глазами необычное собрание людей, неведомое этому храму. Очевидно, большинство из вас пришли почтить лежащего здесь во гробе человека, выразить ему благодарность своим присутствием за то эстетическое наслаждение, которое он доставлял вам своим чарующим голосом. За то, что он уносил вас от текущей действительности с ее волнениями и тревогами, со всей ее суетой, в совсем другой мир, в мир совершенной гармонии и открывал врата в благоухающий сад Красоты. "Долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал" — сказал великий поэт. Эти слова, мне кажется, мы вполне можем отнести к умершему. Ведь музыка, как и поэзия, пробуждает душу, призывает к жизни самые лучшие чувства, чувства сострадания и гуманности, она воспитывает нас и учит любить и понимать красоту человеческой души. И все вы собрались сюда, чтобы подтвердить это. Вы свидетели того, что лежащий перед нами во гробе не напрасно прожил жизнь свою. Он не зарыл свое дарование в землю. но послужил им народу и искусству. Итак, вы пришли благодарить покойного, но ему сейчас ничего не нужно от вас. Ему нужно лишь то, что может предложить Церковь, т. е. свою молитву о душе его. Давайте же вместе с теми, кто постоянно молится здесь, все, кто хоть сколько-нибудь верит. в бессмертие человеческого духа, помолимся так: Господи! Лежащий здесь во гробе уносил нас в заоблачные дали, в царство несбыточной мечты, вознеси и Ты его душу в твое далекое от нашей грешной земли Царство, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная... (ЦГАЛИ СПб., ф. 636, оп.1, д. 92,л.1).