Полина Кузьмицкая / Фото: Дарья Бур
Под Минском есть монастырь. При монастыре — подворье. А на этом подворье живёт необычная женщина и те, кого она ежедневно спасает своей простой, тихой, будничной святостью.
Имя этой женщины — сестра Иоанна.
Сестра знает, что мы приедем. Что будет долгий разговор с журналистом, во время которого красным горит огонёк диктофона и белым — вспышка фотоаппарата.
Почему она соглашается на эту публичность, антонимичную всему тому, что составляет её жизнь?
Потому что есть те, за кого она в ответе. И им нужна помощь.
— На подворье сейчас живёт сто пятьдесят братьев, к зиме будет двести, — рассказывает сестра Иоанна. — И около пятидесяти животных — брошенных… и подброшенных.
Братьями сестра Иоанна называет людей, которые нашли при монастыре свой приют — иногда последний. Бывшие заключённые и пациенты психоневрологического диспансера, страждущие от алкоголизма и наркомании, люди, которых принято сокращать до аббревиатуры «бомж».
Словить взгляд многих из них не легче, чем выдержать ответный. Сестра Иоанна будто читает мысли:
— Не судите их. Эти люди многое пережили и только теперь могут прикоснуться к Богу. Если хоть один из них раскается, смягчится сердцем, обретёт веру — пусть малую — значит, это место и моя жизнь не напрасны.
Мы слушаем сестру, смотрим ей в глаза и вспоминаем сразу все истории о канонизации при жизни. Понимаем, как и почему это случается.
С нашим ходом мысли, конечно, согласились бы и «братья» меньшие, которые ждут сестру Иоанну и нас у входа в храм.
Четвероногая команда спасённых.
Впереди всех, конечно, Малыш — большой и ласковый, как телёнок. Хвост — в круговерти, лапы — в приседе, всё лицо (какая уж тут «морда!») — одна сплошная улыбка немого обожания.
… Зимой, на Крещение, Малыша обмотали проволокой и подвесили на дереве — так, что он даже не мог сесть. Чудом («Божьим» или «каким-то») не задохнулся. И лапы остались не отмороженными, хотя встать на них, после того, как его нашли и отвязали, он долго не мог. Малыш провёл на морозе и проволоке трое суток.
— Вы знаете, это было в тот день, когда собираются такие люди, которые ищут и убивают собак… Они так странно называются — что-то такое «дог, дог…»
— Не запоминайте такое, сестра Иоанна, — отвечаем.
Из-за спины Малыша, поскуливая, недоверчиво выглядывает Лисичка. Лисичка знает: сестра Иоанна — это хорошо, а люди — это плохо.
… Лисичку нашли в лесу. У неё было ножевое ранение под сердцем, пару сантиметров — и смерть. И совсем не было живота — одна сплошная, чёрная гематома и клочья разорванной кожи, свисающие до земли.
Лисичка не поняла, зачем с ней это сделали, но запомнила, что сделал это человек.
Есть что помнить о людях и крошке Ласке, которая встречает нас у вольеров, построенных силами волонтёров за монастырём.
— Ласку, вместе с братьями и сёстрами, мужчина закапывал в яму. Прямо так брал — и засыпал землёй, — рассказывает сестра Иоанна. — Трое задохнулись, а девочка выжила. Она бедная, так боится и так любит людей! И хочется и колется ей теперь подойти, приласкаться. Когда-нибудь её сердце оттает, а пока её лучшие друзья — детки и коты.
Это правда. Коты на подворье сестры Иоанны совсем не кошачьи — ну, в смысле, не знают они ничего о том, что с собаками им по рангу дружить не положено.
По своему понимает выражение «жить как кошка с собакой» и котёнок Персик. Он, кстати, лучший друг Ласки. Персик деловито бегает за мечом, по-хозяйски обследует собачьи вольеры и при любой возможности норовит хоть что-нибудь облизать — или ваши руки или, на худой конец, щенячьи носы.
А носов этих — страшно сказать сколько. Настоящие щеноясли: тринадцать пухлых тушек. Мордочки измазаны утренним творогом, лапы расползаются, в глазах-бусинах — удивительное сочетание незамутнённости и вечной собачьей мудрости, которая выдаётся каждому, кому предстоит «собачья жизнь», от рождения.
… Персика нашли в больнице — светло-рыжий комок шерсти, мяукая, перекатывался под человеческими ногами, пока его не подхватила сестра Иоанна.
Ну, а друзья Персика, щенки, «подарок» от «добрых людей», как их называет сестра, к Успению Богородицы. Просто оставили в коробке, без лишних сантиментов, чтобы с чистой совестью нести на плечах груз своей безответственности.
— Это ничего, ничего, — говорит сестра. — Плохо, что люди так поступают, не понимают, что здесь не приют, что не одни они на свете такие, кто принёс и оставил…
Но зато животные — моя радость, мой отдых душевный. Намаюсь за день, тяжело на сердце, сил, кажется, ни на что нет… А мои звери ждут, встречают меня, прыгают на руки. Я покормлю их, прижму к себе, поговорю с ними — и уже легче.
Легче становится и от разговора с сестрой Иоанной. Так светло, просто и правильно, как, наверное, должно быть от посещения храма… Может, от того, что она и есть такой вот человек-храм? Земной и святой одновременно.
— Вам говорили, что от вас свет идёт, сестра Иоанна? — странный вопрос-комплимент, но от него нельзя удержаться.
— Что вы, что вы! — отмахивается сестра. — Разве же я такая? Разве же это из меня идёт? Это от Бога. Но если правда в ваших словах… Какой же это подарок, какое же это утешение.
Мы приходим в комнатку метр на метр, которая на одну половину занята котами (спящими, играющими, мурлычущими, пристально наблюдающими), а на другую — столом, над которым хлопочет сестра Иоанна.
Стол заставлен «монастырской» едой — очень простой и от того необыкновенно вкусной. Вместе с котами мы пьём чай, таскаем с тарелки ломтики сыра и разговариваем.
— Сестра Иоанна, любовь к животным всегда была с вами?
— Да, с самого детства… Всегда. Бабушка меня «котиной мамой» называла. (улыбается)
Я набирала за день котят на улице — и прятала их дома под софу. Ночью они вылазили, а бабушка их выбрасывала. Я плакала.
Животные… Почему-то очень жалко их было всегда. Огромная такая жалость, с которой невозможно справиться.
— Когда вы жили в миру, у вас были питомцы?
— Конечно, постоянно. Я не представляю себе дома без зверей. Но мой последний питомец из мирской жизни — кот Бим, Бимка — был особенным. Я нашла его около больницы. Он умирал — прямо у входа, на цементном крыльце. Я подняла его и принесла домой. Больной был совсем и, люди сказали бы, «страшный»: весь грязный — настолько, что белого цвета шёрстки не видно. Казалось, что серый — в тигровые и чёрные подпалины.
Мама только глянула на него и говорит:
— Он умрёт, неси его обратно на улицу.
А я отвечаю:
— Когда умрёт, тогда и отнесу.
Но Бимка не умер. Поел из последних сил и свернулся клубочком за батареей. Там он отсыпался несколько суток. А после открыл глаза, поднялся на неокрепшие ещё лапы, вышел к нам — и с этого момента стал главным любимцем нашей семьи.
Бим как чувствовал, что мама приняла его не сразу — и добивался её любви. Надо было видеть, как он это делал! То подойдёт — и голову ей на колени положит. То мягкой лапкой раз — и до плеча дотронется — здоровается, значит. Конечно, она сдалась… (улыбается)
А умный был! Как собака! И такой же преданный, благодарный. Даже не мяукал никогда. Изредка говорил такое короткое отрывистое «миу!», больше похожее на тявканье, мол, «слышу, понимаю». Будил меня каждое утро, вместо будильника, ровно в семь, нажимая лапой на нос…
Мы с Бимкой очень друг друга любили. И когда я ушла в монастырь, он этого не перенёс — умер в скорости. Я верю, что животные, как и люди, могут умирать от тоски…
— Сколько вам было лет, когда вы приняли постриг?
— Двадцать пять. Четырнадцатый год я здесь…
— С чего начался ваш путь к вере?
— Я всегда ощущала себя верующей и внутренне обращалась к Богу. Моей душе было трудно без этого…
Но сознательно я пришла в храм лет в восемнадцать. Что привело? Как и каждого, наверное, — скорбь. В радости мы часто забываем Бога. Благодарить — оно труднее, чем просить помощи. Как написано в Евангелии: «Сила Божия в немощи совершается»…
Так и со мной было. По врачебным показаниям я не могла, не должна была жить — страшная болезнь, необратимая. Доктора ничего от меня не скрывали.
И тогда я пошла в Свято-Духов кафедральный собор. Там сказали: «Приходи каждый день к иконе Божьей Матери Минской — и молись».
Я, помню, подумала ещё: «Как же это я приходить буду, когда у меня работа с утра до вечера?».
Но так хотелось жить! И я приходила, молилась, просила… Однажды у меня вырвалось, бездумно на тот момент, к сожалению: «Матерь Божья, если позволишь мне жить, я уйду в монастырь»…
— Выходит, исполнилось…
— Не сразу! Господь меня исцелил, а я струсила, смалодушничала — и в монастырь не пошла. Ведь мне, по человеческим канонам, было что терять! Любимая работа — я была парикмахером, хорошие клиенты, высокий заработок…
Я не понимала, как это: заставить себя жить по-другому.
И болезнь вернулась — стало ещё хуже, чем было. Я всё поняла: попросила прощения у Господа и приняла постриг… Болезнь отступила — и за все эти годы ни разу не вернулась. Мне позволили жить.
— Было трудно?
— Поначалу да. У меня очень тяжёлый характер, и я не сразу научилась главному — смирению. Сегодня же понимаю: выполнить послушание не значит «подчиниться диктатуре» — только лишь научиться новому и принять это новое. Понять, что ты и это тоже можешь, и с этим тоже справишься. Преодолевая трудности, преодолевая себя и собственные грехи… Всё как в мирской жизни.
Человеку очень важно видеть хорошее во всём, что бы с ним ни происходило. Можно ведь быть мухой, ничего, кроме нечистот, не видящей, а можно — пчелой, для которой жизнь — цветы, нектар и мёд.
Так и с людьми. Кто-то все обстоятельства рассматривает будто через грязное стекло, а кто-то видит всё сквозь призму Божьего промысла…
— Вы научились этому?
— Да. Но только в монастыре. Возможно, для этого, точнее, и для этого тоже, я и должна была здесь оказаться. Я так чувствую: если человек не хочет слышать Бога, не хочет видеть своё спасение в пути, который Бог ему посылает, жизнь этого человека начинает постепенно истончаться, пока и вовсе не оборвётся. Но если усмиришь гордыню, если будешь жить так, как хочет тот, кто в миллиард раз мудрей тебя, всё будет тебе подмогой и опорой.
Согласитесь, часто мы сами себе избираем «благо» — и добиваемся его так, будто это главное в нашей жизни. А получив, понимаем: нет, совсем не это мне было нужно! И напротив: смирившись, доверившись, избрав дорогу, которую нам чертят свыше — выходим к покою и счастью.
Возможно, я не права, но говорю лишь то, во что верю сама. Заранее прошу от души простить, если кого задену своими словами…
— Какая она сегодня — вера в вашем сердце? Что она для вас?
— Вера для меня — уход от смертного греха уныния и победа над ним.
Во мне ведь много этого — я хорошо знаю, что такое отчаяние. Оно возникает, когда живёшь по чувствам только, иногда греховным, разрушительным. Последние тринадцать лет я учусь жить по заповедям Господним. Правда, это та высота, которую можно не взять за всю жизнь…
Помните, в Евангелии: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „перейди отсюда туда“, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас».
Ну вот скажу я сейчас горе сюда перейти — не перейдёт, конечно. Не случится материального такого чуда, которое «можно руками потрогать», чуда, которого каждый из нас, по правде, ждёт. Только это совсем не мешает продолжать стремиться к истинной вере.
Вот ведь цветок — он не достигает солнца, никогда его не касается. А если бы и коснулся — то сгорел бы в один миг. Но он тянется к свету, впитывает его, и благодаря этому живёт и расцветает. Точно так с человеком и верой его.
— Помогает ли вера в отношениях между людьми?
— Конечно. Ведь вера равна ответственности. Ответственности за то, что не причинишь боли.
И я часто думаю, если б люди, прежде чем сделать что-то, задавались всего одним вопросом: «а вдруг это станет болью для ближнего моего?» — сколько скверных поступков они бы не совершили…
— Понимание того, что поступил плохо — оно чего-то стоит?
— Многого стоит. Осознать свою греховность, но не опустить руки, вновь вернуться на путь истины, с которого сбился — это уже действие, а значит, и вера. Очень большая вера.
— А может ли быть вера без соблюдения церковных обрядов? Часто ведь можно услышать: «я человек верующий, но не религиозный»…
— Я так скажу: человек — каждый человек! — огромная тайна. И если он говорит, искренне и без лукавства, что может общаться с Богом вот так, напрямую — пусть. Само стремление к этому разговору, потребность в очищении — уже благо.
Правда, чаще бывает иначе. Человек либо вовсе не верит, но отчего-то боится сам себе в этом признаться, либо находится на пути — и к вере, и в храм.
Как говорила уже: есть ли вера в человеке, нет ли её, главное — это честность с собой. И если человек с собой честен, если чувствует, где он плох, слаб, грешен, если раскаивается от всего сердца, душа у него не пропащая…
— А что же скажете о тех, кто плохо поступает с животными?
— «Солнце и звезды, воды и горы, птицы и звери — да, всякая тварь Божия страдает за грехи человеческие»… Страшно, что человек, любимое творение Господа, которому были дарованы свобода и разум, так этими дарами распоряжается.
Волонтёры, которые приезжают, чтобы помочь мне и моим животным, часто спрашивают: «Сестра Иоанна, вот как же так? Почему Бог не наказывает людей, которые бросили, изувечили, оставили в беде?».
Наказывает! Не мне судить о том, что происходит в той жизни, но в этой — наказывает. И кончина таких людей всегда очень, очень страшная… Следует помнить об этом.
— Человек, который равнодушен или жесток к животным, так же равнодушен и жесток в отношении людей?
— Думаю, да. Даже если он в этом не сознаётся.
Потому что животных любить намного проще, чем людей. В зверях нет греха — только доброе начало и инстинкты, в которых они не повинны.
Животные созданы нам в утешение, чтобы сердце наше смягчилось. Голодный котёнок, которого надо покормить, сломанная веточка, которую следует подвязать, и ребёнок в слезах, которого нужно утешить — всё это одно. Всё это для того, чтобы человек преодолел свою чёрствость, своё безразличие, своё вечное «дела мне нет до этого».
И вот если преодолеешь, если перестанешь жить по закону «всё для себя» — животное обязательно отплатит тебе благодарностью, лаской, любовью.
А человек — нет, далеко не всегда. Как ведь бывает? Ты ему доброе дело — он тебе нож в спину.
Так подумайте, разве хватит веры, чтобы вновь и вновь прощать и принимать людей, тому, кому не хватает веры на любовь к животным?
Разве поймёт такой человек эти слова?
«Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас».
Как же ты будешь терпим к тем, кто способен на злое слово и дело, если не жалеешь даже безмолвное и беззащитное? Если не видишь хорошего в тех, кто до последнего терпит, верит, идёт к рукам, которые бьют?
Сердце, оно одно — нет двух разных «для людей» и «для животных». И любовь в этом сердце также — либо ко всему живому, либо нет её вовсе.
— Сестра Иоанна, расскажите о тех, кто занимает важное место в вашем сердце, но ищет настоящий дом…
— Сейчас на подворье живёт восемь собак, тринадцать щенков и тридцать котов… У каждого из них свой характер, свои привычки и особенности. Каждый — маленькая личность с большим сердцем. Им очень нужны любящие, добрые и ответственные руки, которые уже никогда не оставят.
О каждом и не рассказать — лучше познакомиться лично. Но давайте поговорим хотя бы о тех, кто с нами в одной комнате. Чтобы не обижались. (улыбается)
Вот эта тигровая красавица, например, всеобщая мама — очень нежная, заботливая и добродушная.
В каком бы возрасте и состоянии ни попадали в наш дом котята — всех она накормит, обогреет и пожалеет. Очень любит людей — как взрослых, так и маленьких. И разговаривает — всё время с разными интонациями. «Мрмрмр!» (отвечает и улыбается)
А это — Милка — удивительное, ласковое и спокойное существо.
Что такое «кошачий темперамент» она не знает. Выпускать когти, шипеть, кусаться? Да никогда. Вот встречать человека у входа, прыгать ему на руки и обнимать его — это она любит. Любит обедать вместе — ты за стол, она за мисочку; и спать — ты в кровать, она на коврик. Хочет быть рядом, подстраивается, душа компанейская.
Маркиз с Марго — подростки, милые шкодные дети, не разлей вода. (смеётся)
Бегают, играются, ссорятся друг с другом — и сразу мирятся. А потом садятся бок о бок у окна и наблюдают жизнь, которая за ним происходит… Они у меня созерцатели! Если б их в одну семью — вот бы мне было счастье!
Есть у нас и своя принцесса. Принцесса Фифа!
Мраморная аристократка-мышеловка удивительной красоты. Та самая кошка, которая «гуляет сама по себе». Обожает делать обход по подворью — других посмотреть и себя показать. (улыбается)
Ну, есть что показывать, кто уж тут поспорит!
Для тех, кто любит кошек ярких и темпераментных, у нас тоже есть находка — наша Катя, совсем ещё молодая кошечка.
Играться со шнурками, бантиками, цепочками и, чего уж там, руками — это всё Катюша обожает. А когда устаёт, «плюхается» на колени и мурчит, как маленький трактор. Люди, которые ищут не «белых и пушистых», а «девушек с характером», точно влюбятся в нашу Катюшу.
Молюсь за своих пушистых страдальцев. И верю, что Господь поможет им найти дом, в которым они доживут до счастливой старости.
— Много зверей подкидывают к вашему крыльцу?
— Ох как много! Каждую неделю, каждую… Никогда не знаешь, что уготовили следующие выходные… Представляете, вот мы с братьями стоим в воскресенье, печём блины, предлагаем их людям, а они раз — и прямо под прилавок кладут животных.
А здесь ведь нет никакого приюта! Нет никаких условий, чтобы содержать такое количество зверей. Нет возможности обеспечить каждого кровом над головой, кормом, а главное, лечением. Подбрасывают ведь и больных! Тяжело больных, часто — при смерти.
— Всех удаётся спасти?
— Нет… К сожалению, нет. Один из ветеринаров верно сказал: «Сестра Иоанна, вы боретесь с Освенцимом». Животные часто попадают ко мне истощёнными до такой степени, что помочь нельзя уже ничем — их организм не принимает, не усваивает пищу…
Когда мы говорим о смерти животных, мы часто рассуждаем о чём-то далёком, абстрактно неприятном. За неделю, пока мы готовили этот репортаж, этого крошечного, сказочного рыжика на фото не стало. Ребёнок, найденный на кладбище, так и не оправился от истощения.
А бывает ещё страшней — избиты до такой степени, что нет шансов выкарабкаться… Ну и болезни — страшные болезни, непонятные для меня — их много, и с ними, в тех условиях, которые я могу дать, нельзя справиться. Хоть я и делаю всё, что в моих силах, не сдаюсь до последнего…
Всё, чем утешаюсь: они ушли (волонтёры говорят: «убежали на радугу») в тепле, заботе и любви — не брошенными на сырой земле под дождём. Они умерли, понимая, что их забрали домой, пытались спасти. Я верю, что животные чувствуют это… А ещё верю в то, что если нельзя помочь при жизни, надо помочь в последнем пути…
— Что вы можете сказать людям, которые выбрасывают животных на улицу или подбрасывают их вам?
— Я не осуждаю этих людей. Но не понимаю: как же так? Зачем приручать кого-то, чтобы потом его покинуть? Чтобы привязать к дереву в чаще леса или посадить в коробку под дождём, а потом уйти и не обернуться… Неужели сердце не болит потом? Как живёте с этим дальше?
Ведь животное, покинутое вами, до конца не понимает, что случилось. И надеется до последнего, что вы вернётесь. А когда сил не остаётся, чувствует, умирая, только огромную тоску, страх и боль.
Вы представьте себе всё это… А потом, оказавшись на обочине жизни, брошенные любимыми, друзьями и детьми, не удивляйтесь и не спрашивайте Господа: «За что же мне это?». За того котёнка или щенка, которого вы много лет назад точно так же предали… Всё возвращается. Всё всегда возвращается…
— Как вы одна справляетесь со всем?
— Я не одна, слава Господу. Приезжают девочки-волонтёры, помогают. Но у всех работа и семьи — а дела, они ведь каждый день новые — насущные, важные… Я, бывает, за весь день присесть не могу.
Правда, это ведь и есть моя жизнь, моё счастье: много думать, много работать, а потом радоваться тому, что получилось…
Только хочется, чтоб получалось у нас больше и лучше. Чтобы звери мои жили в хороших условиях, не умирали от болезней, находили новые дома…
А потому, конечно, если найдутся добрые люди, которые захотят помочь, мы будем очень благодарны… Но если просто приехать захотите — воздухом подышать, зверей погладить, побыть в месте благодати Божьей — приезжайте, приезжайте просто так! Я всегда жду!
Сестра Иоанна в компании Малыша и кошки Фифы провожает нас к машине. Машет рукой, а Малыш — хвостом. Фифа ничем не машет — у неё есть дела поважней, чтоб с нами яшкаться.
В последнюю минуту перед нашим отъездом раздаётся колокольный звон. Малыш прислушивается… и начинает подвывать в такт. А ему вторят в отдалении, подхватывают мотив, всё новые собачьи голоса…
— И так каждый вечер. Знать, Господа славят, — серьёзно объясняет сестра Иоанна.
— Да хранит вас Бог, — говорим мы друг другу одновременно.
Как и чем помочь?
Это тот самый случай, когда помочь может каждый. Потому что помощь нужна всякая.
Братьям не хватает квалифицированной врачебной помощи, медикаментов и тёплых вещей.
Животным — кормов и лекарств. Актуальна автопомощь, чтобы отвозить зверей к ветеринарам, и помощь финансовая — для стерилизации животных и обустройства вольеров. Необходима как реальная помощь — в уходе за животными, с которыми сестра Иоанна пока ежедневно справляется в одиночку, так и виртуальная — в распространении по интернету объявлений по пристройству животных подворья.
Всю информацию о помощи вы можете оперативно получить по адресу:
belloto@mail.ru (волонтёр Наталья)
Имя этой женщины — сестра Иоанна.
Сестра знает, что мы приедем. Что будет долгий разговор с журналистом, во время которого красным горит огонёк диктофона и белым — вспышка фотоаппарата.
Почему она соглашается на эту публичность, антонимичную всему тому, что составляет её жизнь?
Потому что есть те, за кого она в ответе. И им нужна помощь.
— На подворье сейчас живёт сто пятьдесят братьев, к зиме будет двести, — рассказывает сестра Иоанна. — И около пятидесяти животных — брошенных… и подброшенных.
Братьями сестра Иоанна называет людей, которые нашли при монастыре свой приют — иногда последний. Бывшие заключённые и пациенты психоневрологического диспансера, страждущие от алкоголизма и наркомании, люди, которых принято сокращать до аббревиатуры «бомж».
Словить взгляд многих из них не легче, чем выдержать ответный. Сестра Иоанна будто читает мысли:
— Не судите их. Эти люди многое пережили и только теперь могут прикоснуться к Богу. Если хоть один из них раскается, смягчится сердцем, обретёт веру — пусть малую — значит, это место и моя жизнь не напрасны.
Мы слушаем сестру, смотрим ей в глаза и вспоминаем сразу все истории о канонизации при жизни. Понимаем, как и почему это случается.
С нашим ходом мысли, конечно, согласились бы и «братья» меньшие, которые ждут сестру Иоанну и нас у входа в храм.
Четвероногая команда спасённых.
Впереди всех, конечно, Малыш — большой и ласковый, как телёнок. Хвост — в круговерти, лапы — в приседе, всё лицо (какая уж тут «морда!») — одна сплошная улыбка немого обожания.
… Зимой, на Крещение, Малыша обмотали проволокой и подвесили на дереве — так, что он даже не мог сесть. Чудом («Божьим» или «каким-то») не задохнулся. И лапы остались не отмороженными, хотя встать на них, после того, как его нашли и отвязали, он долго не мог. Малыш провёл на морозе и проволоке трое суток.
— Вы знаете, это было в тот день, когда собираются такие люди, которые ищут и убивают собак… Они так странно называются — что-то такое «дог, дог…»
— Не запоминайте такое, сестра Иоанна, — отвечаем.
Из-за спины Малыша, поскуливая, недоверчиво выглядывает Лисичка. Лисичка знает: сестра Иоанна — это хорошо, а люди — это плохо.
… Лисичку нашли в лесу. У неё было ножевое ранение под сердцем, пару сантиметров — и смерть. И совсем не было живота — одна сплошная, чёрная гематома и клочья разорванной кожи, свисающие до земли.
Лисичка не поняла, зачем с ней это сделали, но запомнила, что сделал это человек.
Есть что помнить о людях и крошке Ласке, которая встречает нас у вольеров, построенных силами волонтёров за монастырём.
— Ласку, вместе с братьями и сёстрами, мужчина закапывал в яму. Прямо так брал — и засыпал землёй, — рассказывает сестра Иоанна. — Трое задохнулись, а девочка выжила. Она бедная, так боится и так любит людей! И хочется и колется ей теперь подойти, приласкаться. Когда-нибудь её сердце оттает, а пока её лучшие друзья — детки и коты.
Это правда. Коты на подворье сестры Иоанны совсем не кошачьи — ну, в смысле, не знают они ничего о том, что с собаками им по рангу дружить не положено.
По своему понимает выражение «жить как кошка с собакой» и котёнок Персик. Он, кстати, лучший друг Ласки. Персик деловито бегает за мечом, по-хозяйски обследует собачьи вольеры и при любой возможности норовит хоть что-нибудь облизать — или ваши руки или, на худой конец, щенячьи носы.
А носов этих — страшно сказать сколько. Настоящие щеноясли: тринадцать пухлых тушек. Мордочки измазаны утренним творогом, лапы расползаются, в глазах-бусинах — удивительное сочетание незамутнённости и вечной собачьей мудрости, которая выдаётся каждому, кому предстоит «собачья жизнь», от рождения.
… Персика нашли в больнице — светло-рыжий комок шерсти, мяукая, перекатывался под человеческими ногами, пока его не подхватила сестра Иоанна.
Ну, а друзья Персика, щенки, «подарок» от «добрых людей», как их называет сестра, к Успению Богородицы. Просто оставили в коробке, без лишних сантиментов, чтобы с чистой совестью нести на плечах груз своей безответственности.
— Это ничего, ничего, — говорит сестра. — Плохо, что люди так поступают, не понимают, что здесь не приют, что не одни они на свете такие, кто принёс и оставил…
Но зато животные — моя радость, мой отдых душевный. Намаюсь за день, тяжело на сердце, сил, кажется, ни на что нет… А мои звери ждут, встречают меня, прыгают на руки. Я покормлю их, прижму к себе, поговорю с ними — и уже легче.
Легче становится и от разговора с сестрой Иоанной. Так светло, просто и правильно, как, наверное, должно быть от посещения храма… Может, от того, что она и есть такой вот человек-храм? Земной и святой одновременно.
— Вам говорили, что от вас свет идёт, сестра Иоанна? — странный вопрос-комплимент, но от него нельзя удержаться.
— Что вы, что вы! — отмахивается сестра. — Разве же я такая? Разве же это из меня идёт? Это от Бога. Но если правда в ваших словах… Какой же это подарок, какое же это утешение.
Мы приходим в комнатку метр на метр, которая на одну половину занята котами (спящими, играющими, мурлычущими, пристально наблюдающими), а на другую — столом, над которым хлопочет сестра Иоанна.
Стол заставлен «монастырской» едой — очень простой и от того необыкновенно вкусной. Вместе с котами мы пьём чай, таскаем с тарелки ломтики сыра и разговариваем.
— Сестра Иоанна, любовь к животным всегда была с вами?
— Да, с самого детства… Всегда. Бабушка меня «котиной мамой» называла. (улыбается)
Я набирала за день котят на улице — и прятала их дома под софу. Ночью они вылазили, а бабушка их выбрасывала. Я плакала.
Животные… Почему-то очень жалко их было всегда. Огромная такая жалость, с которой невозможно справиться.
— Когда вы жили в миру, у вас были питомцы?
— Конечно, постоянно. Я не представляю себе дома без зверей. Но мой последний питомец из мирской жизни — кот Бим, Бимка — был особенным. Я нашла его около больницы. Он умирал — прямо у входа, на цементном крыльце. Я подняла его и принесла домой. Больной был совсем и, люди сказали бы, «страшный»: весь грязный — настолько, что белого цвета шёрстки не видно. Казалось, что серый — в тигровые и чёрные подпалины.
Мама только глянула на него и говорит:
— Он умрёт, неси его обратно на улицу.
А я отвечаю:
— Когда умрёт, тогда и отнесу.
Но Бимка не умер. Поел из последних сил и свернулся клубочком за батареей. Там он отсыпался несколько суток. А после открыл глаза, поднялся на неокрепшие ещё лапы, вышел к нам — и с этого момента стал главным любимцем нашей семьи.
Бим как чувствовал, что мама приняла его не сразу — и добивался её любви. Надо было видеть, как он это делал! То подойдёт — и голову ей на колени положит. То мягкой лапкой раз — и до плеча дотронется — здоровается, значит. Конечно, она сдалась… (улыбается)
А умный был! Как собака! И такой же преданный, благодарный. Даже не мяукал никогда. Изредка говорил такое короткое отрывистое «миу!», больше похожее на тявканье, мол, «слышу, понимаю». Будил меня каждое утро, вместо будильника, ровно в семь, нажимая лапой на нос…
Мы с Бимкой очень друг друга любили. И когда я ушла в монастырь, он этого не перенёс — умер в скорости. Я верю, что животные, как и люди, могут умирать от тоски…
— Сколько вам было лет, когда вы приняли постриг?
— Двадцать пять. Четырнадцатый год я здесь…
— С чего начался ваш путь к вере?
— Я всегда ощущала себя верующей и внутренне обращалась к Богу. Моей душе было трудно без этого…
Но сознательно я пришла в храм лет в восемнадцать. Что привело? Как и каждого, наверное, — скорбь. В радости мы часто забываем Бога. Благодарить — оно труднее, чем просить помощи. Как написано в Евангелии: «Сила Божия в немощи совершается»…
Так и со мной было. По врачебным показаниям я не могла, не должна была жить — страшная болезнь, необратимая. Доктора ничего от меня не скрывали.
И тогда я пошла в Свято-Духов кафедральный собор. Там сказали: «Приходи каждый день к иконе Божьей Матери Минской — и молись».
Я, помню, подумала ещё: «Как же это я приходить буду, когда у меня работа с утра до вечера?».
Но так хотелось жить! И я приходила, молилась, просила… Однажды у меня вырвалось, бездумно на тот момент, к сожалению: «Матерь Божья, если позволишь мне жить, я уйду в монастырь»…
— Выходит, исполнилось…
— Не сразу! Господь меня исцелил, а я струсила, смалодушничала — и в монастырь не пошла. Ведь мне, по человеческим канонам, было что терять! Любимая работа — я была парикмахером, хорошие клиенты, высокий заработок…
Я не понимала, как это: заставить себя жить по-другому.
И болезнь вернулась — стало ещё хуже, чем было. Я всё поняла: попросила прощения у Господа и приняла постриг… Болезнь отступила — и за все эти годы ни разу не вернулась. Мне позволили жить.
— Было трудно?
— Поначалу да. У меня очень тяжёлый характер, и я не сразу научилась главному — смирению. Сегодня же понимаю: выполнить послушание не значит «подчиниться диктатуре» — только лишь научиться новому и принять это новое. Понять, что ты и это тоже можешь, и с этим тоже справишься. Преодолевая трудности, преодолевая себя и собственные грехи… Всё как в мирской жизни.
Человеку очень важно видеть хорошее во всём, что бы с ним ни происходило. Можно ведь быть мухой, ничего, кроме нечистот, не видящей, а можно — пчелой, для которой жизнь — цветы, нектар и мёд.
Так и с людьми. Кто-то все обстоятельства рассматривает будто через грязное стекло, а кто-то видит всё сквозь призму Божьего промысла…
— Вы научились этому?
— Да. Но только в монастыре. Возможно, для этого, точнее, и для этого тоже, я и должна была здесь оказаться. Я так чувствую: если человек не хочет слышать Бога, не хочет видеть своё спасение в пути, который Бог ему посылает, жизнь этого человека начинает постепенно истончаться, пока и вовсе не оборвётся. Но если усмиришь гордыню, если будешь жить так, как хочет тот, кто в миллиард раз мудрей тебя, всё будет тебе подмогой и опорой.
Согласитесь, часто мы сами себе избираем «благо» — и добиваемся его так, будто это главное в нашей жизни. А получив, понимаем: нет, совсем не это мне было нужно! И напротив: смирившись, доверившись, избрав дорогу, которую нам чертят свыше — выходим к покою и счастью.
Возможно, я не права, но говорю лишь то, во что верю сама. Заранее прошу от души простить, если кого задену своими словами…
— Какая она сегодня — вера в вашем сердце? Что она для вас?
— Вера для меня — уход от смертного греха уныния и победа над ним.
Во мне ведь много этого — я хорошо знаю, что такое отчаяние. Оно возникает, когда живёшь по чувствам только, иногда греховным, разрушительным. Последние тринадцать лет я учусь жить по заповедям Господним. Правда, это та высота, которую можно не взять за всю жизнь…
Помните, в Евангелии: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „перейди отсюда туда“, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас».
Ну вот скажу я сейчас горе сюда перейти — не перейдёт, конечно. Не случится материального такого чуда, которое «можно руками потрогать», чуда, которого каждый из нас, по правде, ждёт. Только это совсем не мешает продолжать стремиться к истинной вере.
Вот ведь цветок — он не достигает солнца, никогда его не касается. А если бы и коснулся — то сгорел бы в один миг. Но он тянется к свету, впитывает его, и благодаря этому живёт и расцветает. Точно так с человеком и верой его.
— Помогает ли вера в отношениях между людьми?
— Конечно. Ведь вера равна ответственности. Ответственности за то, что не причинишь боли.
И я часто думаю, если б люди, прежде чем сделать что-то, задавались всего одним вопросом: «а вдруг это станет болью для ближнего моего?» — сколько скверных поступков они бы не совершили…
— Понимание того, что поступил плохо — оно чего-то стоит?
— Многого стоит. Осознать свою греховность, но не опустить руки, вновь вернуться на путь истины, с которого сбился — это уже действие, а значит, и вера. Очень большая вера.
— А может ли быть вера без соблюдения церковных обрядов? Часто ведь можно услышать: «я человек верующий, но не религиозный»…
— Я так скажу: человек — каждый человек! — огромная тайна. И если он говорит, искренне и без лукавства, что может общаться с Богом вот так, напрямую — пусть. Само стремление к этому разговору, потребность в очищении — уже благо.
Правда, чаще бывает иначе. Человек либо вовсе не верит, но отчего-то боится сам себе в этом признаться, либо находится на пути — и к вере, и в храм.
Как говорила уже: есть ли вера в человеке, нет ли её, главное — это честность с собой. И если человек с собой честен, если чувствует, где он плох, слаб, грешен, если раскаивается от всего сердца, душа у него не пропащая…
— А что же скажете о тех, кто плохо поступает с животными?
— «Солнце и звезды, воды и горы, птицы и звери — да, всякая тварь Божия страдает за грехи человеческие»… Страшно, что человек, любимое творение Господа, которому были дарованы свобода и разум, так этими дарами распоряжается.
Волонтёры, которые приезжают, чтобы помочь мне и моим животным, часто спрашивают: «Сестра Иоанна, вот как же так? Почему Бог не наказывает людей, которые бросили, изувечили, оставили в беде?».
Наказывает! Не мне судить о том, что происходит в той жизни, но в этой — наказывает. И кончина таких людей всегда очень, очень страшная… Следует помнить об этом.
— Человек, который равнодушен или жесток к животным, так же равнодушен и жесток в отношении людей?
— Думаю, да. Даже если он в этом не сознаётся.
Потому что животных любить намного проще, чем людей. В зверях нет греха — только доброе начало и инстинкты, в которых они не повинны.
Животные созданы нам в утешение, чтобы сердце наше смягчилось. Голодный котёнок, которого надо покормить, сломанная веточка, которую следует подвязать, и ребёнок в слезах, которого нужно утешить — всё это одно. Всё это для того, чтобы человек преодолел свою чёрствость, своё безразличие, своё вечное «дела мне нет до этого».
И вот если преодолеешь, если перестанешь жить по закону «всё для себя» — животное обязательно отплатит тебе благодарностью, лаской, любовью.
А человек — нет, далеко не всегда. Как ведь бывает? Ты ему доброе дело — он тебе нож в спину.
Так подумайте, разве хватит веры, чтобы вновь и вновь прощать и принимать людей, тому, кому не хватает веры на любовь к животным?
Разве поймёт такой человек эти слова?
«Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас».
Как же ты будешь терпим к тем, кто способен на злое слово и дело, если не жалеешь даже безмолвное и беззащитное? Если не видишь хорошего в тех, кто до последнего терпит, верит, идёт к рукам, которые бьют?
Сердце, оно одно — нет двух разных «для людей» и «для животных». И любовь в этом сердце также — либо ко всему живому, либо нет её вовсе.
— Сестра Иоанна, расскажите о тех, кто занимает важное место в вашем сердце, но ищет настоящий дом…
— Сейчас на подворье живёт восемь собак, тринадцать щенков и тридцать котов… У каждого из них свой характер, свои привычки и особенности. Каждый — маленькая личность с большим сердцем. Им очень нужны любящие, добрые и ответственные руки, которые уже никогда не оставят.
О каждом и не рассказать — лучше познакомиться лично. Но давайте поговорим хотя бы о тех, кто с нами в одной комнате. Чтобы не обижались. (улыбается)
Вот эта тигровая красавица, например, всеобщая мама — очень нежная, заботливая и добродушная.
В каком бы возрасте и состоянии ни попадали в наш дом котята — всех она накормит, обогреет и пожалеет. Очень любит людей — как взрослых, так и маленьких. И разговаривает — всё время с разными интонациями. «Мрмрмр!» (отвечает и улыбается)
А это — Милка — удивительное, ласковое и спокойное существо.
Что такое «кошачий темперамент» она не знает. Выпускать когти, шипеть, кусаться? Да никогда. Вот встречать человека у входа, прыгать ему на руки и обнимать его — это она любит. Любит обедать вместе — ты за стол, она за мисочку; и спать — ты в кровать, она на коврик. Хочет быть рядом, подстраивается, душа компанейская.
Маркиз с Марго — подростки, милые шкодные дети, не разлей вода. (смеётся)
Бегают, играются, ссорятся друг с другом — и сразу мирятся. А потом садятся бок о бок у окна и наблюдают жизнь, которая за ним происходит… Они у меня созерцатели! Если б их в одну семью — вот бы мне было счастье!
Есть у нас и своя принцесса. Принцесса Фифа!
Мраморная аристократка-мышеловка удивительной красоты. Та самая кошка, которая «гуляет сама по себе». Обожает делать обход по подворью — других посмотреть и себя показать. (улыбается)
Ну, есть что показывать, кто уж тут поспорит!
Для тех, кто любит кошек ярких и темпераментных, у нас тоже есть находка — наша Катя, совсем ещё молодая кошечка.
Играться со шнурками, бантиками, цепочками и, чего уж там, руками — это всё Катюша обожает. А когда устаёт, «плюхается» на колени и мурчит, как маленький трактор. Люди, которые ищут не «белых и пушистых», а «девушек с характером», точно влюбятся в нашу Катюшу.
Молюсь за своих пушистых страдальцев. И верю, что Господь поможет им найти дом, в которым они доживут до счастливой старости.
— Много зверей подкидывают к вашему крыльцу?
— Ох как много! Каждую неделю, каждую… Никогда не знаешь, что уготовили следующие выходные… Представляете, вот мы с братьями стоим в воскресенье, печём блины, предлагаем их людям, а они раз — и прямо под прилавок кладут животных.
А здесь ведь нет никакого приюта! Нет никаких условий, чтобы содержать такое количество зверей. Нет возможности обеспечить каждого кровом над головой, кормом, а главное, лечением. Подбрасывают ведь и больных! Тяжело больных, часто — при смерти.
— Всех удаётся спасти?
— Нет… К сожалению, нет. Один из ветеринаров верно сказал: «Сестра Иоанна, вы боретесь с Освенцимом». Животные часто попадают ко мне истощёнными до такой степени, что помочь нельзя уже ничем — их организм не принимает, не усваивает пищу…
Когда мы говорим о смерти животных, мы часто рассуждаем о чём-то далёком, абстрактно неприятном. За неделю, пока мы готовили этот репортаж, этого крошечного, сказочного рыжика на фото не стало. Ребёнок, найденный на кладбище, так и не оправился от истощения.
А бывает ещё страшней — избиты до такой степени, что нет шансов выкарабкаться… Ну и болезни — страшные болезни, непонятные для меня — их много, и с ними, в тех условиях, которые я могу дать, нельзя справиться. Хоть я и делаю всё, что в моих силах, не сдаюсь до последнего…
Всё, чем утешаюсь: они ушли (волонтёры говорят: «убежали на радугу») в тепле, заботе и любви — не брошенными на сырой земле под дождём. Они умерли, понимая, что их забрали домой, пытались спасти. Я верю, что животные чувствуют это… А ещё верю в то, что если нельзя помочь при жизни, надо помочь в последнем пути…
— Что вы можете сказать людям, которые выбрасывают животных на улицу или подбрасывают их вам?
— Я не осуждаю этих людей. Но не понимаю: как же так? Зачем приручать кого-то, чтобы потом его покинуть? Чтобы привязать к дереву в чаще леса или посадить в коробку под дождём, а потом уйти и не обернуться… Неужели сердце не болит потом? Как живёте с этим дальше?
Ведь животное, покинутое вами, до конца не понимает, что случилось. И надеется до последнего, что вы вернётесь. А когда сил не остаётся, чувствует, умирая, только огромную тоску, страх и боль.
Вы представьте себе всё это… А потом, оказавшись на обочине жизни, брошенные любимыми, друзьями и детьми, не удивляйтесь и не спрашивайте Господа: «За что же мне это?». За того котёнка или щенка, которого вы много лет назад точно так же предали… Всё возвращается. Всё всегда возвращается…
— Как вы одна справляетесь со всем?
— Я не одна, слава Господу. Приезжают девочки-волонтёры, помогают. Но у всех работа и семьи — а дела, они ведь каждый день новые — насущные, важные… Я, бывает, за весь день присесть не могу.
Правда, это ведь и есть моя жизнь, моё счастье: много думать, много работать, а потом радоваться тому, что получилось…
Только хочется, чтоб получалось у нас больше и лучше. Чтобы звери мои жили в хороших условиях, не умирали от болезней, находили новые дома…
А потому, конечно, если найдутся добрые люди, которые захотят помочь, мы будем очень благодарны… Но если просто приехать захотите — воздухом подышать, зверей погладить, побыть в месте благодати Божьей — приезжайте, приезжайте просто так! Я всегда жду!
Сестра Иоанна в компании Малыша и кошки Фифы провожает нас к машине. Машет рукой, а Малыш — хвостом. Фифа ничем не машет — у неё есть дела поважней, чтоб с нами яшкаться.
В последнюю минуту перед нашим отъездом раздаётся колокольный звон. Малыш прислушивается… и начинает подвывать в такт. А ему вторят в отдалении, подхватывают мотив, всё новые собачьи голоса…
— И так каждый вечер. Знать, Господа славят, — серьёзно объясняет сестра Иоанна.
— Да хранит вас Бог, — говорим мы друг другу одновременно.
Как и чем помочь?
Это тот самый случай, когда помочь может каждый. Потому что помощь нужна всякая.
Братьям не хватает квалифицированной врачебной помощи, медикаментов и тёплых вещей.
Животным — кормов и лекарств. Актуальна автопомощь, чтобы отвозить зверей к ветеринарам, и помощь финансовая — для стерилизации животных и обустройства вольеров. Необходима как реальная помощь — в уходе за животными, с которыми сестра Иоанна пока ежедневно справляется в одиночку, так и виртуальная — в распространении по интернету объявлений по пристройству животных подворья.
Всю информацию о помощи вы можете оперативно получить по адресу:
belloto@mail.ru (волонтёр Наталья)