В 1996 году, на празднование дня памяти Георгия Победоносца, отошел ко Господу мой духовный отец протоиерей Василий Лесняк. Это была огромная, невосполнимая потеря, как будто я осиротел во второй раз. А ведь я так мало лет еще был воцерковлен и, несмотря на все свое усердие к службам и молитвенные старания, на долгое время, проведенное в монастыре, и чтение духовной литературы, едва только начал понимать какие-то внутренние существенные (или правильнее сказать — сущностные) вещи столь таинственного явления, как ВЕРА.
Я непрестанно нуждался в откровении помыслов и сомнений, в руководстве, в выслушивании, в совете, и прискорбно мне было сносить их отсутствие в нашей столь суетной жизни, скоростные темпы которой, к сожалению, коснулись и современной церкви. Порой бывает совестно оторвать время у священника, которого осаждают десятки, а то и сотни людей, так что и не поесть ему, и не отойти. Да и как это быть уверенным, что твои нужды важнее нужд других страждущих? Стало быть, молитва слаба? Подумаешь, так и стыдно станет, и терпишь все.
И только когда рассказываешь о праведниках, с которыми довелось общаться, то вроде и новые подробности вспоминаешь, и лучше понимаешь услышанное прежде, а тогда вроде и легче станет.
Так, я непрестанно говорил и матушкам своим, и всем, кто готов был и хотел услышать об отце Николае, все, что слышал о нем и от него сам. Историй ходило великое множество! Например, как две матушки из Петербурга собрались на остров — одна уже такая крепкая в вере была, едва ли не каждый день и в церковь ходила, и вот уже никаких у нее вопросов не было, кроме одного — попадет ли она по смерти в рай или, может, какой забытый грех ей помешает? А вторая измучилась со своим пьяницеймужем и хотела его оставить, а у них двое детей было, и вот она думала, как ей это сделать, куда пойти и на что жить?
Прибыли они на остров, пришли к домику заветному, а там — замок. Расстроились, конечно, ведь у них только день был на это путешествие, думают — недостойны, значит. Ну ладно, делать нечего, хоть по острову святому погулять, в церковь заглянуть. Пошли, помолились, сели на бережку, на водицу смотрят, катера дожидаются. Вдруг из кусточков — старчик в серенькой ряске залатанной такой возник и говорит так сладко: «А ко мне тут две птички из Петербурга прилетали. Одна все в рай попасть хочет — попадет, пусть не торопится! А вторая — та гнездо хочет бросить, а хорошо ли? Нехорошооо это — кто же супруга поддержит? Вылетишь — а он и помрет, и дети сиротки, а потерпишь — исправится». Сказал так — и исчез...
Матушки так и обомлели, а после как ринулись к домику, а там замок — как висел, так и висит, и только пение молитвенное раздается.
А то, что это, без сомнения, отец Николай был, то они наверняка знали, потому что много фотографий батюшкиных видели. Вот она Божия Сила, та, что через немощь совершается, как и написано!
Другой случай брат один рассказывал. Он с товарищем приехал к батюшке, отстояли службу и после нее пошли за батюшкой, чтобы первыми успеть вопросы свои задать. А батюшка от них как бы убегает, бежит, бежит, потом падает, опять посеменит и опять — упал. Они нагнали, помогают подняться, а батюшка сердито так на них смотрит: «Ты меня толкнул!», и второму: «И ты меня толкнул! Ай, как мне больно!»
Этот брат рассказывал — были мы в большом смущении — как это мы толкнули, если мы далеко были позади и, напротив, поспешили помочь подняться? И только потом поняли, о чем батюшка говорил — что это он о грехах говорил, как ему тяжело грехи чужие нести, и как бы телесно показал, как он от грехов падает и как ему больно.
Отец Николай часто иносказательно выражался или шутил, чтобы человека немощного (а уж он всякого насквозь видел!) не обидеть. Так, одна женщина ему жаловалась хлопотливо:
— Ой, батюшка, заболел мой Василий, ой, заболел!
— Сильно ли, матушка?
— Ой, сильно, батюшка, сил уж нет!
— Чем же это, матушка, он так заболел?
— Гордыней, батюшка! Ему что ни скажешь — а он все поперек норовит! И всето ему не так и не эдак!
— А ты матушкуто его знаешь, родненькая, что с ним живет уж лет сорок?
— Энто хто ж, батюшка, родненький, такая? Никак блудит?
— Никак не блудит, — говорит батюшка, — а ту, что под одной крышей с ним живет? Она ж такая же! Какова матушка — таков и батюшка... Ступай с Богом!
Вот так мягко и наставил, что на себя смотретьто полезней, чем на ближнего своего.
Сказывали, что будто однажды прогнал священника одного и дверь ему не открыл, а так прямо и выгнал: «Уйди, — говорит, — ты плохой священник!» Слушать это было страшно, представляя себя на месте этого человека. Но, думаю, что более чем такие слова старца, ничто вразумить не могло. Он ведь гнал не человека, а его заблуждения, душу его отчищая от греховных пятен. Да и другого такого случая не припомню, чтобы когото прогнал батюшка. Всех принимал безропотно, иногда по нескольку часов на ножках выстаивая, ведь люди шли не только со своими горестями, а сколько еще несли писем, записочек, сколько вопросов задавали от имени тех страждущих, что не в состоянии были сами добраться до острова.
Все это я передавал своим знакомым прихожанам, и все хотели поехать к отцу Николаю. Наметили, но сам я до лета ждать не мог и засобирался осенью, как в первый раз.
Осень выдалась теплая, однако я решил не «Зарею» добираться, а через Толбу, и там — на рыболовецком паромчике (благо, их много ходило тогда и денег брали сколько дашь, и путь — короче). Попутчиками моими оказались трое — муж и жена из Новосибирска и их больной мальчик Илюшенька. Мальчик был недвижен абсолютно, мог только пить через трубочку. На вид ему было лет пять. Пока мы ехали, его мама рассказала мне свою историю, что они верующие и как поженились, то сразу и повенчались. Вскоре и сынок родился, абсолютно здоровенький, смышленый, не могли нарадоваться. Но когда было ему годика полтора, в песочнице один малыш сыпанул в глазки Илье песку, тот упал и все — так и парализовало. Врачи ничего не понимали и что не делали — ничего не помогало. Вот и решили ехать к батюшке, другого пути уж нет.
Так за беседой и добрались мы раньше катера, и эти люди повторили мне рассказанное батюшке, и спрашивают:
— Батюшка, откройте, может, грех на нас какой? Или это за то, что прежде в роду было? За что нам такое?
А батюшка, как и всегда, масличком помазал, благословил и говорит:
— Нету греха. А это для совершения Божией милости и чуда великого! Встанет он, потерпите еще!
— Сколько, батюшка?
— Еще пять... — тихо сказал старец. Подошел к мальчику, склонился над ним, поцеловал в лобик, перекрестил.
— Совсем не двигается? — спросил.
— Совсем — ответили родители хором.
— Посмотри, Илюшенька, на батюшку, посмотри! — и мальчик вдруг явственно повел глазками.
— А на котка, — ласково продолжал батюшка. — Вон у меня какой коток ходит, он просит, чтобы Илюшенька посмотрел!
И мальчик второй раз перевел глазки и едва заметно склонил головку набок. От этого, на глазах совершающегося чуда, у меня, стоявшего позади отца Николая, перехватило дыхание, и я даже забыл, что хотел спросить.
А батюшка уже выпрямился и повторил уверенно:
— Встанет он. Он и ручкой мне еще помашет, правда ведь, ангельчик?
Ребенок косенько улыбнулся. Его унесли. Я попросил у отца Николая благословения на приезд нашего прихода летом. Ах, да, еще мне учиться хотелось — может, в семинарии? Но батюшка сказал:
— Не надо тебе, так оставайся! А что задумал, Бог благословит!
Так мы и расстались, я пошел к берегу и снова на лодочке вместе с прежними попутчиками оказался. Поплыли мы, ободренные, и вдруг мальчик Илья ручкой как замахал в сторону острова и как заулыбался!
— Это он батюшке машет, — сказал отец, — ведь батюшка предсказал!
И паромщик наш, казавшийся мрачным и неразговорчивым, повернулся к нам лицом и укоризненно заметил:
— А что ж вы, усомнились? Через отцато Николу нашего сам НиколаУгодник говорит, а ему Бог все сообщает — такто! Мы без отца Николая — никуда! Заутра к нему бегаем, и вечером без его слова не ложимся, а у кого беда, того и ночью примет. Мы здесь по его молитвам уродились и с его молитвой отходим. Батюшка наш святой!
И подумалось — какие несчастья привели на этот остров первых насельников, какие скорби пришлось пережить им, сколько гонений, но воистину милость Божия превзошла все испытания и покрыла их стократ, не оставив худое место без праведника, и сбылись над сим местом заповеди Блаженства еще в этой земной юдоли — Блаженны плачущие, яко тии утешатся. Блаженны жаждущие и алчущие правды, яко тии Сынами Божьими нарекутся. Блаженны нищие, яко тех Есть Царство Небесное.