Протоиерей Андрей Ткачев
Когда храм наш помещался еще в заброшенном здании морфокорпуса, среди пономарей прихода был раб Божий Саша. Случилось ему сменить со временем место жительства и поселиться там, куда Макар телят не гонял – в самую Америку. Разумеется, ту, что Северная, и ту, что соединила полсотни штатов под одним звездно-полосатым флагом.
Приехав, спустя некоторое время, домой на побывку, рассказал он нам в храме интереснейшую историю об одном священнике. Тот – негр и бывший проповедник какой-то протестантской церкви, увидел однажды икону Моисея Мурина в Православном храме. Вот так шел мимо, услышал непривычное пение, заглянул в двери, а там – лампады, сизый кадильный дым… Интересно стало. Там и увидел икону чернокожего святого. «И что», – говорит после службы, – «у вас есть святые негры?». Ему отвечают: «Есть», и присовокупляют историю о самом преподобном Моисее: как он разбойничал, как покаялся, как не считал себя за человека и смирялся перед всеми, как принял насильственную смерть в конце концов, расплатившись кровью за прежние разбои. Чернокожего проповедника все это очень «зацепило» за душу («нам не дано предугадать…»), и он начинает копать. Докапывается до Православной веры, принимает ее, становится священником и начинает служить.
Предки этого чернокожего батюшки были рабами. Он даже создал музей рабства, в котором показывает желающим реальные кандалы и ошейник, которые носили когда-то на себе его деды или прадеды. То есть человек он, к расовым проблемам не безразличный. И получается так, что почти весь приход у него состоит из белых, а он – чернокожий. Тест, надо сказать, еще тот на смирение. Тайный расист может жить в глубине души самого благодушного филантропа. А нужно ли доказывать, что благодушные филантропы не составляют в человечестве большинства? И в той же Америке еще во второй половине прошлого столетия не во всякий ресторан мог войти чернокожий и не на всякое кресло в автобусе сесть. И вот белая паства принимает Слово и Таинства от цветного пастыря, и сам пастырь не весть что переживает в душе, когда надевает епитрахиль и выходит на проповедь или на исповедь. По мне – очень трогательная история из современной жизни Церкви, которая со временем все более перестает носить узко-этнический характер.
Церковь перестает быть религиозным довеском к национальности. Она исчезает или сокращается в размерах там, где к ней привыкли, и появляется там, где вчера еще ее не было. «Если русский, значит православный», – это уже, горюй – не горюй, не рабочий лозунг. Русский может быть и атеистом, и кришнаитом, и мусульманином. А православие может исповедовать афроамериканец, филиппинец и кто угодно. Готовы ли мы к такому развороту событий? Очевидно, не готовы.
Мы, переставшие рожать и не шибко усердствующие в трудах праведных, видим, как жизненное пространство, освоенное за минувшие столетия предками, заполняют и осваивают сыны чужих народов. К этому частично привыкли. Но с этим не смирились. Это раздражает. Но мы пока не еще не увидели, как вместо нас, разучившихся молиться, наше место в храме занимают те самые сыны иных народов, которые нас раздражают. Это будет пощечина более звонкая. Рассудим.
Православие вера одного народа или всех? Одной расы или всего человечества? Конечно, всего человечества. Свет Истинный просвещает всякого человека, грядущего в мир. Если Православие имеет вечную ценность и обращено ко всем, то может ли оно навеки закрепиться за отдельными народами и только за ними? Нет, и сто раз – нет! Окажешься ты недостойным сокровища, его другим отдадут. Получается, что националист может временно радоваться об отсутствии негров и китайцев в наших храмах и кричать против их присутствия. Ну а православный, уж и не знаю, что должен об этом думать. По-хорошему, мы должны желать всем спасения и познания Христа. Я уверен, что белый собрат, говорящий со мной на одном языке, но безразличный к Господу Иисусу Христу, дальше от меня, нежели чернокожий собрат, говорящий на другом языке, но Господа любящий. Такова логика веры. И мы должны скорбеть о малой церковности нашего народа, понимая, что при отсутствии добрых плодов, Хозяин виноградника волен отдать его кому захочет.
Времена самохвальства прошли, а времена безутешного плача еще не наступили. Наступило время осмысления жизни и серьезных трудов. Представьте себе, попробуйте сердцем понять тот ужас, и шок, и метафизическую обиду евреев, которые столетиями гордились уникальным избранием, и вдруг уступили первенство множеству народов, на которые раньше смотрели сверху вниз. Мы поймем этот ужас, когда представим, что дети Индокитая, Азии и Африки, приехавшие к нам, не просто будут жить рядом, не просто составят большинство, а еще и уверуют в «нашего» Господа, придут в наши храмы и составят большинство даже и там! На исповеди вас будет ждать чернокожий батюшка, а на венчании встретит скуластый и раскосый священник. И все они будут Православные, а все это будет и благодатно, и Богу угодно. Только вот ни вы, ни я к этому готовы не будем и выбежим, чего доброго из храма – в частности, и из Церкви – вообще!
Вот будет оплеуха народу-Богоносцу! А между тем, по требованию христианской совести и по действию Духа Святого, мы обязаны радоваться каждому обращению ко Христу не белого, не русского человека! Мы должны и желать этого, и содействовать этому. Так не стоит ли озаботиться тем, чтобы народ наш не прекратил быть народом христианским, не утратил самоидентификации! Ведь эта утрата лица будет одновременно утратой единственного народного и исторического сокровища.
То, что я говорю сейчас, имеет свойство действовать, как душ Шарко. Он и холодный, и колючий. Но говорить надо. Когда апостол Павел говорил своим сродникам по плоти, что язычники, не искавшие Бога, познали Мессию и пришли к Истине, а они – Израильтяне – ослепли и ожесточились, то он, Павел, раздражал и дразнил своих братьев по плоти. Этим раздражением он будил в них благую ревность. Он словно говорил: «Вы – сыны пророков, родственники Моисея, Давида и Самуила, потеряли первородство, отсечены, как ветвь. Покайтесь!» Так же можно сказать и нам: «Вы, бездумно повторяющие слова о Святой Руси и ничего не делающие для ее реальной святости, скоро увидите новые миллионы людей, пришедших с севера и юга, и не просто живущих на земле ваших отцов, но и лучше вас ее обрабатывающих, лучше вас молящихся Богу и более вас твердых в вере! Какую песню тогда запоете, и на каких масонов свалите вину за свое бездействие?» Эти слова должны раздражить нас, как раздражило евреев призвание язычников к Богу Авраама, Исаака и Иакова. Но раздражить не так, чтобы метнуться в бритоголовый расизм с элементами футбольного фанатизма, а так, чтобы мы выросли в вере и ради умножения веры без лени потрудились. Не брюзжать нужно по поводу храмового строительства, а этому строительству содействовать. Не скептические реплики отпускать по поводу преподавания Православной культуры в школе, а вложить лепту в это преподавание. И так во всем.
Ну а так, если разбросить население Земли по цветам кожи и представить, что все люди планеты уверовали в Христа Спасителя, то получится следующая ситуация. На репрезентативной службе из условных ста человек будет тридцать китайцев, тридцать индусов, десять негров, десять арабов, десять латиноамериканцев. Ну, и десять белых европейцев. Сколько среди них будет русских? Один-два от силы. То есть количеством мы не возьмем и шапками никого не закидаем. Придется количественную убыль компенсировать качественным ростом. Ну и не забывать, что мир меняться будет и дальше, и нужно быть к этому готовыми.
Приехав, спустя некоторое время, домой на побывку, рассказал он нам в храме интереснейшую историю об одном священнике. Тот – негр и бывший проповедник какой-то протестантской церкви, увидел однажды икону Моисея Мурина в Православном храме. Вот так шел мимо, услышал непривычное пение, заглянул в двери, а там – лампады, сизый кадильный дым… Интересно стало. Там и увидел икону чернокожего святого. «И что», – говорит после службы, – «у вас есть святые негры?». Ему отвечают: «Есть», и присовокупляют историю о самом преподобном Моисее: как он разбойничал, как покаялся, как не считал себя за человека и смирялся перед всеми, как принял насильственную смерть в конце концов, расплатившись кровью за прежние разбои. Чернокожего проповедника все это очень «зацепило» за душу («нам не дано предугадать…»), и он начинает копать. Докапывается до Православной веры, принимает ее, становится священником и начинает служить.
Предки этого чернокожего батюшки были рабами. Он даже создал музей рабства, в котором показывает желающим реальные кандалы и ошейник, которые носили когда-то на себе его деды или прадеды. То есть человек он, к расовым проблемам не безразличный. И получается так, что почти весь приход у него состоит из белых, а он – чернокожий. Тест, надо сказать, еще тот на смирение. Тайный расист может жить в глубине души самого благодушного филантропа. А нужно ли доказывать, что благодушные филантропы не составляют в человечестве большинства? И в той же Америке еще во второй половине прошлого столетия не во всякий ресторан мог войти чернокожий и не на всякое кресло в автобусе сесть. И вот белая паства принимает Слово и Таинства от цветного пастыря, и сам пастырь не весть что переживает в душе, когда надевает епитрахиль и выходит на проповедь или на исповедь. По мне – очень трогательная история из современной жизни Церкви, которая со временем все более перестает носить узко-этнический характер.
Церковь перестает быть религиозным довеском к национальности. Она исчезает или сокращается в размерах там, где к ней привыкли, и появляется там, где вчера еще ее не было. «Если русский, значит православный», – это уже, горюй – не горюй, не рабочий лозунг. Русский может быть и атеистом, и кришнаитом, и мусульманином. А православие может исповедовать афроамериканец, филиппинец и кто угодно. Готовы ли мы к такому развороту событий? Очевидно, не готовы.
Мы, переставшие рожать и не шибко усердствующие в трудах праведных, видим, как жизненное пространство, освоенное за минувшие столетия предками, заполняют и осваивают сыны чужих народов. К этому частично привыкли. Но с этим не смирились. Это раздражает. Но мы пока не еще не увидели, как вместо нас, разучившихся молиться, наше место в храме занимают те самые сыны иных народов, которые нас раздражают. Это будет пощечина более звонкая. Рассудим.
Православие вера одного народа или всех? Одной расы или всего человечества? Конечно, всего человечества. Свет Истинный просвещает всякого человека, грядущего в мир. Если Православие имеет вечную ценность и обращено ко всем, то может ли оно навеки закрепиться за отдельными народами и только за ними? Нет, и сто раз – нет! Окажешься ты недостойным сокровища, его другим отдадут. Получается, что националист может временно радоваться об отсутствии негров и китайцев в наших храмах и кричать против их присутствия. Ну а православный, уж и не знаю, что должен об этом думать. По-хорошему, мы должны желать всем спасения и познания Христа. Я уверен, что белый собрат, говорящий со мной на одном языке, но безразличный к Господу Иисусу Христу, дальше от меня, нежели чернокожий собрат, говорящий на другом языке, но Господа любящий. Такова логика веры. И мы должны скорбеть о малой церковности нашего народа, понимая, что при отсутствии добрых плодов, Хозяин виноградника волен отдать его кому захочет.
Времена самохвальства прошли, а времена безутешного плача еще не наступили. Наступило время осмысления жизни и серьезных трудов. Представьте себе, попробуйте сердцем понять тот ужас, и шок, и метафизическую обиду евреев, которые столетиями гордились уникальным избранием, и вдруг уступили первенство множеству народов, на которые раньше смотрели сверху вниз. Мы поймем этот ужас, когда представим, что дети Индокитая, Азии и Африки, приехавшие к нам, не просто будут жить рядом, не просто составят большинство, а еще и уверуют в «нашего» Господа, придут в наши храмы и составят большинство даже и там! На исповеди вас будет ждать чернокожий батюшка, а на венчании встретит скуластый и раскосый священник. И все они будут Православные, а все это будет и благодатно, и Богу угодно. Только вот ни вы, ни я к этому готовы не будем и выбежим, чего доброго из храма – в частности, и из Церкви – вообще!
Вот будет оплеуха народу-Богоносцу! А между тем, по требованию христианской совести и по действию Духа Святого, мы обязаны радоваться каждому обращению ко Христу не белого, не русского человека! Мы должны и желать этого, и содействовать этому. Так не стоит ли озаботиться тем, чтобы народ наш не прекратил быть народом христианским, не утратил самоидентификации! Ведь эта утрата лица будет одновременно утратой единственного народного и исторического сокровища.
То, что я говорю сейчас, имеет свойство действовать, как душ Шарко. Он и холодный, и колючий. Но говорить надо. Когда апостол Павел говорил своим сродникам по плоти, что язычники, не искавшие Бога, познали Мессию и пришли к Истине, а они – Израильтяне – ослепли и ожесточились, то он, Павел, раздражал и дразнил своих братьев по плоти. Этим раздражением он будил в них благую ревность. Он словно говорил: «Вы – сыны пророков, родственники Моисея, Давида и Самуила, потеряли первородство, отсечены, как ветвь. Покайтесь!» Так же можно сказать и нам: «Вы, бездумно повторяющие слова о Святой Руси и ничего не делающие для ее реальной святости, скоро увидите новые миллионы людей, пришедших с севера и юга, и не просто живущих на земле ваших отцов, но и лучше вас ее обрабатывающих, лучше вас молящихся Богу и более вас твердых в вере! Какую песню тогда запоете, и на каких масонов свалите вину за свое бездействие?» Эти слова должны раздражить нас, как раздражило евреев призвание язычников к Богу Авраама, Исаака и Иакова. Но раздражить не так, чтобы метнуться в бритоголовый расизм с элементами футбольного фанатизма, а так, чтобы мы выросли в вере и ради умножения веры без лени потрудились. Не брюзжать нужно по поводу храмового строительства, а этому строительству содействовать. Не скептические реплики отпускать по поводу преподавания Православной культуры в школе, а вложить лепту в это преподавание. И так во всем.
Ну а так, если разбросить население Земли по цветам кожи и представить, что все люди планеты уверовали в Христа Спасителя, то получится следующая ситуация. На репрезентативной службе из условных ста человек будет тридцать китайцев, тридцать индусов, десять негров, десять арабов, десять латиноамериканцев. Ну, и десять белых европейцев. Сколько среди них будет русских? Один-два от силы. То есть количеством мы не возьмем и шапками никого не закидаем. Придется количественную убыль компенсировать качественным ростом. Ну и не забывать, что мир меняться будет и дальше, и нужно быть к этому готовыми.