Беседа «Мы будем судимы любовью» посвящена евангельской притче о Страшном суде, которая читается за две недели до Великого поста, и месту человеческого измерения в мире.
Мы будем судимы любовью
За две недели до Великого поста читается в Церкви евангельская притча о Страшном суде. Враги религии часто ссылаются на нее, да и на само выражение «Страшный суд», как на доказательство того, что религия вообще и христианство в частности держится только страхом, только боязнью загробного воздаяния, что христианин живет «из-под палки».
Совсем недавно один молодой и, главное, необычайно идеалистически настроенный человек, готовый всю жизнь свою отдать человечеству, сказал мне: «Для чего мне религия? Религия — это костыли, а я могу и должен ходить сам, без костылей». Он, этот молодой человек, под костылями разумел, конечно, саму идею посмертного воздаяния в примитивно-антирелигиозном восприятии. Но так ли это?
Прежде всего выслушаем саму эту притчу, как излагается она в 25-й главе Евангелия от Матфея:
Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую.
Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мiра: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.
Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную (Мф. 25:31–46).
Вот что сказано в Евангелии. И не требуется никакой натяжки, никаких ухищрений, чтобы сразу расслышать в сердцевине этой притчи все ту же заповедь, все то же откровение, что и в сердце всего христианства — заповедь и откровение любви. Мiр судится, мiр будет судим любовью — вот смысл слов Христа. Но дело в том (и тут-то и ошибаются, вольно или невольно, все разоблачители Евангелия и христианства), что заповедь любви нельзя навязать. Нельзя любить по приказу.
Государство, общество могут насаждать справедливость, но не любовь. Как полюбить не человека вообще, не человечество в целом, а вот этого живого человека на больничной койке, раздетого, голодного, находящегося в заключении? На это ни одно учение, будь то политическое или философское, ответа не дает. И вот в обществе, которое кричит о свободе, равенстве и братстве, миллионы людей томятся в тюрьмах, призывы к освобождению соединяются с проповедью классовой ненависти и даже слово «любовь» всегда означает одновременно ненависть к кому-то.
Но единственность учения Христа в том, что оно, не призывая ни к свободе, ни к «научной» организации общества, ни к справедливому распределению земных благ, говорит о любви к конкретному человеку, без которой невозможен никакой закон, никакая справедливость. Не случайно великий антихристианин Ницше заявлял: «Любовь к ближнему мы заменим любовью к дальнему». И здесь — главный нерв всей борьбы с религией, источник ненависти к ней всех, кто готовы любить «дальнего», однако во имя этого «дальнего» кровью заливают землю, сея на ней ненависть и страх.
Но как все же полюбить своего ближнего? На этот вопрос и дает ответ притча о Страшном суде. Она как бы говорит: «Если вы в распятом Учителе узнали образ подлинного Человека, если в словах Его услышали истину о жизни, если в жизни Его увидели свет, то сумеете в каждом человеке всегда, при всех обстоятельствах разглядеть единственное и неповторимое лицо Христово. «…Я был в темнице, и вы пришли ко Мне, Я был болен, и вы посетили Меня…» Отождествление Христа с каждым человеком, которое любого из людей наделяет особой, исключительной ценностью и открывает для нас возможность его полюбить — вот главный смысл притчи о Страшном суде и одновременно — сердце христианства.
Спор между христианством и отвергающими его учениями есть спор о человеке. Для этих учений, обещающих рай и свободу на земле, человек — всегда только средство и никогда не цель, а отсюда — полное подчинение, полное сведение человека к целям, которые лежат вне его. Для христианства же человек — всегда цель, всегда центр, всегда то, ради чего существует мiр, всегда то, что не может быть сведено к средству. И Страшный суд — всего лишь конечный вопрос, обращенный к каждому и судящий нас судом любви: «Кого ты любишь, какой любовью наполняешь свою жизнь?»
Вот почему когда наступает время, приближающее нас к переоценке жизни, раскаянию и исправлению, когда вновь оказываемся мы на пороге Великого поста, этой весны обновления, Церковь предлагает притчу о Страшном суде.
Мы будем судимы любовью
За две недели до Великого поста читается в Церкви евангельская притча о Страшном суде. Враги религии часто ссылаются на нее, да и на само выражение «Страшный суд», как на доказательство того, что религия вообще и христианство в частности держится только страхом, только боязнью загробного воздаяния, что христианин живет «из-под палки».
Совсем недавно один молодой и, главное, необычайно идеалистически настроенный человек, готовый всю жизнь свою отдать человечеству, сказал мне: «Для чего мне религия? Религия — это костыли, а я могу и должен ходить сам, без костылей». Он, этот молодой человек, под костылями разумел, конечно, саму идею посмертного воздаяния в примитивно-антирелигиозном восприятии. Но так ли это?
Прежде всего выслушаем саму эту притчу, как излагается она в 25-й главе Евангелия от Матфея:
Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую.
Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мiра: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.
Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную (Мф. 25:31–46).
Вот что сказано в Евангелии. И не требуется никакой натяжки, никаких ухищрений, чтобы сразу расслышать в сердцевине этой притчи все ту же заповедь, все то же откровение, что и в сердце всего христианства — заповедь и откровение любви. Мiр судится, мiр будет судим любовью — вот смысл слов Христа. Но дело в том (и тут-то и ошибаются, вольно или невольно, все разоблачители Евангелия и христианства), что заповедь любви нельзя навязать. Нельзя любить по приказу.
Государство, общество могут насаждать справедливость, но не любовь. Как полюбить не человека вообще, не человечество в целом, а вот этого живого человека на больничной койке, раздетого, голодного, находящегося в заключении? На это ни одно учение, будь то политическое или философское, ответа не дает. И вот в обществе, которое кричит о свободе, равенстве и братстве, миллионы людей томятся в тюрьмах, призывы к освобождению соединяются с проповедью классовой ненависти и даже слово «любовь» всегда означает одновременно ненависть к кому-то.
Но единственность учения Христа в том, что оно, не призывая ни к свободе, ни к «научной» организации общества, ни к справедливому распределению земных благ, говорит о любви к конкретному человеку, без которой невозможен никакой закон, никакая справедливость. Не случайно великий антихристианин Ницше заявлял: «Любовь к ближнему мы заменим любовью к дальнему». И здесь — главный нерв всей борьбы с религией, источник ненависти к ней всех, кто готовы любить «дальнего», однако во имя этого «дальнего» кровью заливают землю, сея на ней ненависть и страх.
Но как все же полюбить своего ближнего? На этот вопрос и дает ответ притча о Страшном суде. Она как бы говорит: «Если вы в распятом Учителе узнали образ подлинного Человека, если в словах Его услышали истину о жизни, если в жизни Его увидели свет, то сумеете в каждом человеке всегда, при всех обстоятельствах разглядеть единственное и неповторимое лицо Христово. «…Я был в темнице, и вы пришли ко Мне, Я был болен, и вы посетили Меня…» Отождествление Христа с каждым человеком, которое любого из людей наделяет особой, исключительной ценностью и открывает для нас возможность его полюбить — вот главный смысл притчи о Страшном суде и одновременно — сердце христианства.
Спор между христианством и отвергающими его учениями есть спор о человеке. Для этих учений, обещающих рай и свободу на земле, человек — всегда только средство и никогда не цель, а отсюда — полное подчинение, полное сведение человека к целям, которые лежат вне его. Для христианства же человек — всегда цель, всегда центр, всегда то, ради чего существует мiр, всегда то, что не может быть сведено к средству. И Страшный суд — всего лишь конечный вопрос, обращенный к каждому и судящий нас судом любви: «Кого ты любишь, какой любовью наполняешь свою жизнь?»
Вот почему когда наступает время, приближающее нас к переоценке жизни, раскаянию и исправлению, когда вновь оказываемся мы на пороге Великого поста, этой весны обновления, Церковь предлагает притчу о Страшном суде.