Прот. А. Ткачев
Страшнее всего в мире — грех. Он Ангела сделал диаволом, выгнал Адама из Рая, и он терзает человека от колыбели до гроба. Грех — это болезнь, расстройство природы. И вся радость христианства в том, что на испорченную землю к больным людям пришел Врач душ и телес, искусно растворяющий лекарства каждому против его недуга.
…Режиссеры говорят, что в мире существует ограниченное число сюжетов — 5 или 6. Возвращение блудного сына, падение с высоты власти (король Лир) и еще несколько подобных глыб, на которых строятся все произведения. Выдумать новые практически невозможно. Все мировое искусство — это бесчисленные варианты, обыгрывающие несколько фундаментальных ситуаций. Так вот, сказав о Враче душ и телес, я невольно вспоминаю детскую сказку о добром докторе Айболите. Это типичный пример творчества внутри христианской парадигмы. Беспомощные и безнадежно больные зверюшки ждут-недождутся спасителя, который, преодолевая массу препятствий, движимый любовью, приходит к ним в далекую Африку — «и ставит, и ставит им градусники»…
Но мы отвлеклись. Главным лекарством, которое Господь нам прописывает, является покаяние. Оно универсально. Не так как лживо-всесильные пилюли, рекламируемые в телевизоре, а действительно покаяние способно изгладить любое пятно, прижечь любую язву. Любую, кроме одной. Есть грех, который убегает из-под власти покаяния. Имя ему — самоубийство. Суицид, по-умному.
Вся жуть этого греха заключается в том, что совершивший его не способен уврачеваться и исправиться. В древности самоубийц хоронили вдали от кладбищ, не ставили на могилах крестов. За них не служили заупокойные обедни, сорокоусты, панихиды. Этот грех называли «грехом Иуды», хотя, конечно, не он первый ушел из жизни самовольно. Грех этот сегодня актуален не меньше, чем в прошлом.
Критикуя, нужно всегда смиряться. Легко здоровому человеку осудить неисцелимо больного, просящего смертельный укол. Легко обвинить в трусости солдата, сдавшегося в плен, особенно если ты не то что не воевал, но даже не служил в армии. Не приведи Бог испытать то, что чувствуют несчастные, лезущие в петлю или перешагивающие через балкон. Мы не хотим их судить, мы просто хотим разобраться.
Может показаться, что на самоубийство человека толкает невыносимость внешних условий: голодные дети, безработица, угрозы и насилие с чьей-то стороны и проч. Но жизнь опровергает этот первичный взгляд. Примитивные общества, живущие впроголодь и ведущие натуральное хозяйство, не знают массовых случаев самоубийств. Жуткая история ХХ века — история ГУЛАГа и Освенцима — говорит о том, что в этих лагерях смерти, где, казалось бы, легче всего человек мог укоротить себе век и избежать будущих страданий, люди цеплялись за жизнь и вопреки всему старались выжить. Самоубийство, несомненно, имеет другие корни, нежели просто несносность жизни.
В «Дневнике писателя» Достоевский отмечает, что с отменой телесных наказаний нравы в России, конечно, смягчились, но возросло нетерпение трудностей и количество самоубийств в состоянии нервного срыва. В его произведениях, кстати, часто встречаются решившиеся на этот шаг люди. Это либо экзальтированные юноши, проигравшие в рулетку казенные деньги, либо развратники, сожженные внутри собственными грехами и не могущие больше жить, либо совершающие самоубийство идейно, т.е. сознательно возвращающие Богу «билетик», отказывающиеся от дара жизни. Все эти типы присутствуют и в современности.
Более всего самоубийству подвержена, наверное, молодежь. Она является группой риска по всем болезненным проблемам. Самоубийство становится особенно опасным в обществе, которое везде и всюду отстаивает права индивидуального «я». Ни род, ни общество, ни религия для тебя не авторитеты. Ты сам волен избирать свой путь, ты сам за все в ответе и у тебя все получится. Так говорят человеку уже давно. А ведь мы знаем, что бывает с ребенком, когда он всюду лезет и говорит «я сам». Брошенный в вихрь жизни, лишенный всяких ориентиров человек изнутри пожирается сильнейшей тоской и смятением. Добавьте сюда сытость и праздность, приплюсуйте возможные наркотики и неизбежную массовую культуру. Самоубийств на выходе по определению будет много. По статистике, лидерами являются развитые страны. На душу населения, кажется, Япония, а по количеству в год — Швеция. В Швейцарии в заключениях о смерти в графе «причина» можно прочитать: «тоска». Нам пока до таких смертей далеко, и слава Богу!
Самоубийствами пестрят биографии известных людей: Хемингуэй, Цветаева, Маяковский, Вирджиния Вульф… Этот «черный синодик» можно продолжать долго. То ли дело тут в психике, истонченной тщеславием и творческими экстазами, то ли в чем-то еще — судить не берусь. Но однозначный факт — поднимающийся высоко рискует упасть низко. Сюда можно отнести обанкротившихся финансистов, попавших в опалу политиков, о чем здесь подробно говорить не будем в силу специфики темы.
Есть наиболее изощренные формы самоубийства, например, дуэль. Человек, идущий на смертельный поединок, желает убить и готовится быть убитым. Грех двойной. И ладно бы языческая Япония с кодексом Бусидо, но и христианские страны столетиями культивировали такие обычаи! Известен случай, когда русского офицера в уличной толпе ударил по лицу обидчик и убежал. Офицер не мог отомстить за обиду. Офицерское собрание присудило ему застрелиться, чтобы кровью смыть нанесенную обиду. Святая Русь, не правда ли?!
Наша пластмассовая жизнь, протекающая под аккомпанемент пиликающих мобильных телефонов, родила из недр своего абсурда тягу к физической смерти и желание сознательного самоубийства. В Интернете есть немало сайтов, на которых можно найти информацию, как уйти из жизни тем или иным способом, быстро или медленно, больно или нет, одному или с группой. Недавно Европа была шокирована следующим преступлением: каннибал в сети нашел добровольную жертву, встретился с ней, по ее желанию совершил убийство и съел ее. Существуют, кроме прочего, групповые самоубийства адептов разных сект или идейные самоубийства «додумавшихся» до этой идеи одиночек. Психология таких людей с анатомической точностью вскрыта Достоевским в образе Кириллова («Бесы»). То, что это не просто авторский вымысел, доказывает хотя бы показательное самоубийство известного японского писателя Юккио Мисимы. Вообще, вглядываясь в будущее безбожного человечества, Достоевский говорил, что сильные из них (т.е. будущих) убьют себя сами, а слабые будут убивать друг друга…
Если прав Фрейд в том, что главной мотивацией человека является стремление к наслаждению, то прав он и в том, что второй мотивацией является стремление к разрушению (возможно, саморазрушению). Это сказано о нерелигиозном, вернее, о безблагодатном человеке, и на нем этот закон действует стопроцентно. Цивилизация наслаждений, вывернутая наизнанку, оказывается цивилизацией насилия и самоубийств.
Дедовский взгляд на вещи, при котором наложивших на себя руки не отпевают и хоронят отдельно, единственно правилен и прост, как все святое и истинное. Каноны, правда, оговаривают возможность молиться за самоубийцу, если он был психически болен в течение долгого времени и совершил этот поступок в состоянии исступления. Но исключение лишь подтверждает, а не отменяет правило. Молиться за самоубийцу нельзя церковно, соборно, литургически. Единственной возможной молитвой остается молитва близких родственников. Один из Оптинских старцев смысл подобных молитв формулировал так:
Господи, если возможно, взыщи душу раба Твоего (имярек)
И не поставь мне во грех молитву мою.
Самое же главное и страшное во всей этой теме то, что добровольно ушедший из жизни человек является добычей диавола, почти что его собственностью. Любая душа, согласно Евангелию, дороже всего миру, а значит, эту бесценную вещь лукавый враг жадно ищет и, найдя, отдавать не хочет. Замечено, что люди, однажды поднимавшие на себя руку, но оставшиеся в живых, все-таки по прошествии времени повторяют попытку самоубийства. Лукавый не хочет от них отстать. Найдя в душе больное место, он продолжает растравливать рану и хочет добиться своего. Рассказывают о случаях, когда человек, к примеру, лезущий в петлю, в последнюю секунду передумывает и хочет вылезти. В это время бесы являются видимо, начинают борьбу и буквально заставляют человека доделать то, что он начал.
Таких примеров много. Как-то мне пришлось прочесть жизнеописание одного подвижника (имени не помню). Будучи мальчиком, он всерьез задумался о существовании Бога и диавола. Он громко сказал: «Послушай, диавол, если ты есть, приготовь мне петлю на чердаке, я повешусь». Через несколько минут он пришел на чердак и с ужасом увидел петлю, свисающую с потолка, и стоящую под ней табуретку. «Вот теперь, — сказал мальчик, — я знаю, что ты есть. И теперь я еще больше буду служить Господу Богу».
Разговор о самоубийстве неизбежно покидает область психиатрии, социальных условий жизни, творчества, несчастной любви и неумолимо приходит к самому важному: самоубийца — это добыча диавола. Самое время осениться крестом и помолиться Богу — да избавит нас от этого кошмара и от этой болезни, против которой лекарства уже нет.
…Режиссеры говорят, что в мире существует ограниченное число сюжетов — 5 или 6. Возвращение блудного сына, падение с высоты власти (король Лир) и еще несколько подобных глыб, на которых строятся все произведения. Выдумать новые практически невозможно. Все мировое искусство — это бесчисленные варианты, обыгрывающие несколько фундаментальных ситуаций. Так вот, сказав о Враче душ и телес, я невольно вспоминаю детскую сказку о добром докторе Айболите. Это типичный пример творчества внутри христианской парадигмы. Беспомощные и безнадежно больные зверюшки ждут-недождутся спасителя, который, преодолевая массу препятствий, движимый любовью, приходит к ним в далекую Африку — «и ставит, и ставит им градусники»…
Но мы отвлеклись. Главным лекарством, которое Господь нам прописывает, является покаяние. Оно универсально. Не так как лживо-всесильные пилюли, рекламируемые в телевизоре, а действительно покаяние способно изгладить любое пятно, прижечь любую язву. Любую, кроме одной. Есть грех, который убегает из-под власти покаяния. Имя ему — самоубийство. Суицид, по-умному.
Вся жуть этого греха заключается в том, что совершивший его не способен уврачеваться и исправиться. В древности самоубийц хоронили вдали от кладбищ, не ставили на могилах крестов. За них не служили заупокойные обедни, сорокоусты, панихиды. Этот грех называли «грехом Иуды», хотя, конечно, не он первый ушел из жизни самовольно. Грех этот сегодня актуален не меньше, чем в прошлом.
Критикуя, нужно всегда смиряться. Легко здоровому человеку осудить неисцелимо больного, просящего смертельный укол. Легко обвинить в трусости солдата, сдавшегося в плен, особенно если ты не то что не воевал, но даже не служил в армии. Не приведи Бог испытать то, что чувствуют несчастные, лезущие в петлю или перешагивающие через балкон. Мы не хотим их судить, мы просто хотим разобраться.
Может показаться, что на самоубийство человека толкает невыносимость внешних условий: голодные дети, безработица, угрозы и насилие с чьей-то стороны и проч. Но жизнь опровергает этот первичный взгляд. Примитивные общества, живущие впроголодь и ведущие натуральное хозяйство, не знают массовых случаев самоубийств. Жуткая история ХХ века — история ГУЛАГа и Освенцима — говорит о том, что в этих лагерях смерти, где, казалось бы, легче всего человек мог укоротить себе век и избежать будущих страданий, люди цеплялись за жизнь и вопреки всему старались выжить. Самоубийство, несомненно, имеет другие корни, нежели просто несносность жизни.
В «Дневнике писателя» Достоевский отмечает, что с отменой телесных наказаний нравы в России, конечно, смягчились, но возросло нетерпение трудностей и количество самоубийств в состоянии нервного срыва. В его произведениях, кстати, часто встречаются решившиеся на этот шаг люди. Это либо экзальтированные юноши, проигравшие в рулетку казенные деньги, либо развратники, сожженные внутри собственными грехами и не могущие больше жить, либо совершающие самоубийство идейно, т.е. сознательно возвращающие Богу «билетик», отказывающиеся от дара жизни. Все эти типы присутствуют и в современности.
Более всего самоубийству подвержена, наверное, молодежь. Она является группой риска по всем болезненным проблемам. Самоубийство становится особенно опасным в обществе, которое везде и всюду отстаивает права индивидуального «я». Ни род, ни общество, ни религия для тебя не авторитеты. Ты сам волен избирать свой путь, ты сам за все в ответе и у тебя все получится. Так говорят человеку уже давно. А ведь мы знаем, что бывает с ребенком, когда он всюду лезет и говорит «я сам». Брошенный в вихрь жизни, лишенный всяких ориентиров человек изнутри пожирается сильнейшей тоской и смятением. Добавьте сюда сытость и праздность, приплюсуйте возможные наркотики и неизбежную массовую культуру. Самоубийств на выходе по определению будет много. По статистике, лидерами являются развитые страны. На душу населения, кажется, Япония, а по количеству в год — Швеция. В Швейцарии в заключениях о смерти в графе «причина» можно прочитать: «тоска». Нам пока до таких смертей далеко, и слава Богу!
Самоубийствами пестрят биографии известных людей: Хемингуэй, Цветаева, Маяковский, Вирджиния Вульф… Этот «черный синодик» можно продолжать долго. То ли дело тут в психике, истонченной тщеславием и творческими экстазами, то ли в чем-то еще — судить не берусь. Но однозначный факт — поднимающийся высоко рискует упасть низко. Сюда можно отнести обанкротившихся финансистов, попавших в опалу политиков, о чем здесь подробно говорить не будем в силу специфики темы.
Есть наиболее изощренные формы самоубийства, например, дуэль. Человек, идущий на смертельный поединок, желает убить и готовится быть убитым. Грех двойной. И ладно бы языческая Япония с кодексом Бусидо, но и христианские страны столетиями культивировали такие обычаи! Известен случай, когда русского офицера в уличной толпе ударил по лицу обидчик и убежал. Офицер не мог отомстить за обиду. Офицерское собрание присудило ему застрелиться, чтобы кровью смыть нанесенную обиду. Святая Русь, не правда ли?!
Наша пластмассовая жизнь, протекающая под аккомпанемент пиликающих мобильных телефонов, родила из недр своего абсурда тягу к физической смерти и желание сознательного самоубийства. В Интернете есть немало сайтов, на которых можно найти информацию, как уйти из жизни тем или иным способом, быстро или медленно, больно или нет, одному или с группой. Недавно Европа была шокирована следующим преступлением: каннибал в сети нашел добровольную жертву, встретился с ней, по ее желанию совершил убийство и съел ее. Существуют, кроме прочего, групповые самоубийства адептов разных сект или идейные самоубийства «додумавшихся» до этой идеи одиночек. Психология таких людей с анатомической точностью вскрыта Достоевским в образе Кириллова («Бесы»). То, что это не просто авторский вымысел, доказывает хотя бы показательное самоубийство известного японского писателя Юккио Мисимы. Вообще, вглядываясь в будущее безбожного человечества, Достоевский говорил, что сильные из них (т.е. будущих) убьют себя сами, а слабые будут убивать друг друга…
Если прав Фрейд в том, что главной мотивацией человека является стремление к наслаждению, то прав он и в том, что второй мотивацией является стремление к разрушению (возможно, саморазрушению). Это сказано о нерелигиозном, вернее, о безблагодатном человеке, и на нем этот закон действует стопроцентно. Цивилизация наслаждений, вывернутая наизнанку, оказывается цивилизацией насилия и самоубийств.
Дедовский взгляд на вещи, при котором наложивших на себя руки не отпевают и хоронят отдельно, единственно правилен и прост, как все святое и истинное. Каноны, правда, оговаривают возможность молиться за самоубийцу, если он был психически болен в течение долгого времени и совершил этот поступок в состоянии исступления. Но исключение лишь подтверждает, а не отменяет правило. Молиться за самоубийцу нельзя церковно, соборно, литургически. Единственной возможной молитвой остается молитва близких родственников. Один из Оптинских старцев смысл подобных молитв формулировал так:
Господи, если возможно, взыщи душу раба Твоего (имярек)
И не поставь мне во грех молитву мою.
Самое же главное и страшное во всей этой теме то, что добровольно ушедший из жизни человек является добычей диавола, почти что его собственностью. Любая душа, согласно Евангелию, дороже всего миру, а значит, эту бесценную вещь лукавый враг жадно ищет и, найдя, отдавать не хочет. Замечено, что люди, однажды поднимавшие на себя руку, но оставшиеся в живых, все-таки по прошествии времени повторяют попытку самоубийства. Лукавый не хочет от них отстать. Найдя в душе больное место, он продолжает растравливать рану и хочет добиться своего. Рассказывают о случаях, когда человек, к примеру, лезущий в петлю, в последнюю секунду передумывает и хочет вылезти. В это время бесы являются видимо, начинают борьбу и буквально заставляют человека доделать то, что он начал.
Таких примеров много. Как-то мне пришлось прочесть жизнеописание одного подвижника (имени не помню). Будучи мальчиком, он всерьез задумался о существовании Бога и диавола. Он громко сказал: «Послушай, диавол, если ты есть, приготовь мне петлю на чердаке, я повешусь». Через несколько минут он пришел на чердак и с ужасом увидел петлю, свисающую с потолка, и стоящую под ней табуретку. «Вот теперь, — сказал мальчик, — я знаю, что ты есть. И теперь я еще больше буду служить Господу Богу».
Разговор о самоубийстве неизбежно покидает область психиатрии, социальных условий жизни, творчества, несчастной любви и неумолимо приходит к самому важному: самоубийца — это добыча диавола. Самое время осениться крестом и помолиться Богу — да избавит нас от этого кошмара и от этой болезни, против которой лекарства уже нет.