Будучи многие годы пастором в крупном городе, я слышал очень много возражений против библейской вести, мне встретилось столько ветхого неверия, что я, прежде всего, хотел бы Вас просить, имея ввиду спасение Вашей души: оставьте Ваше неверие!
Во время войны я, помимо своей должности молодежного пастора, еще некоторое время был попечителем душ в большой больнице. Однажды я стоял перед дверьми одной из палат и уже собирался постучать в нее, как вдруг через длинный коридор ко мне подбегает молодая сестра и говорит: "Пожалуйста, не заходите в эту палату, господин пастор!" - "Но почему же?" - спрашиваю я. "Этот господин категорически отказывается от того, чтобы его посетил пастор! Он определенно не хочет, чтобы Вы к нему приходили! Он Вас выгонит!" При этом она указала на табличку с его именем на дверях. Я прочел имя одного знакомого предпринимателя, которого я знаю по рекламе. "Сестра, - объясняю я ей, - мои нервы уже давно стали железными!" - и я постучал. "Войдите!" - прозвучал сильный мужской голос. Я вошел в палату. В постели лежал старый господин с седыми волосами. "Добрый день! - сказал я. - Я пастор Буш!" - "О, - ответил он, - я много слышал о Вас. Вы можете меня посещать!" - "Превосходно!" - обрадовался я. А он добавил: "Но с Вашим христианством оставьте меня в покое!" - "Какая неудача, - улыбнулся я ему, - а я как раз об этом хотел с Вами поговорить!" - "Исключено! - отмахнулся он. - Этот вопрос для меня окончательно решен! Знаете, еще мальчишкой меня пичкали псалмами, но я приобрел собственное мировоззрение, основанное на учении Дарвина, Геккеля и Ницше!" Тут я покраснел (так я, к сожалению, довольно быстро раздражаюсь) и налетел на него: "Послушайте, пожилой человек, если бы 16-летний юноша мне сказал, например, что он своим пророком избрал Ницше, то я бы улыбнулся и подумал: "Ну да, это переломный возраст. Ты еще поймешь, что современные философы уже сами не верят в своих старых пророков!" Но когда такие вещи говорит такой пожилой человек, стоящий на грани вечности, - это ужасно! Вы же смертельно больны. Не хотите ли Вы и пред Богом предстать с такой бессмыслицей? Помилуйте!
Он смотрит на меня с удивлением. Для него этот тон был совершенно неожиданным. И тогда я спохватился: "Стоп! В больнице тебе нельзя взрываться. Здесь ходят в бархатных тапочках". И вдруг меня объяло глубокое сочувствие к этому бедному человеку. Я переключился на "первую скорость" и, несмотря на его первоначальный протест, стал рассказывать ему об Иисусе, который хочет быть и его Добрым Пастырем. Он глубоко вздохнул: "Да, это было бы хорошо! Но что же мне делать со своим мировоззрением? Что же мне: бросить за борт все то, во что я верил всю свою жизнь?!" "Ну конечно же! - воскликнул я радостно. - Дорогой мой! Бросьте за борт все то, что перед лицом вечности Вам всё равно не пригодится. Бросьте всё за борт сегодня, не оставляйте это на завтра! Все равно с Вашим ветхим неверием невозможно правильно жить и, умирая, спастись. И тогда предайте себя в руки Сына Божьего, Который умер за Вас и Вас искупил. Этот Спаситель хочет стать и Вашим Спасителем!" Тут зашла сестра, она удивилась, увидев нашу задушевную беседу, и дала мне знак. Я понял, что настало время уходить. Я крепко пожал руку старому господину и тихо вышел из палаты. Не знаю, принял ли он Иисуса. Ночью он умер!
Во время войны я, помимо своей должности молодежного пастора, еще некоторое время был попечителем душ в большой больнице. Однажды я стоял перед дверьми одной из палат и уже собирался постучать в нее, как вдруг через длинный коридор ко мне подбегает молодая сестра и говорит: "Пожалуйста, не заходите в эту палату, господин пастор!" - "Но почему же?" - спрашиваю я. "Этот господин категорически отказывается от того, чтобы его посетил пастор! Он определенно не хочет, чтобы Вы к нему приходили! Он Вас выгонит!" При этом она указала на табличку с его именем на дверях. Я прочел имя одного знакомого предпринимателя, которого я знаю по рекламе. "Сестра, - объясняю я ей, - мои нервы уже давно стали железными!" - и я постучал. "Войдите!" - прозвучал сильный мужской голос. Я вошел в палату. В постели лежал старый господин с седыми волосами. "Добрый день! - сказал я. - Я пастор Буш!" - "О, - ответил он, - я много слышал о Вас. Вы можете меня посещать!" - "Превосходно!" - обрадовался я. А он добавил: "Но с Вашим христианством оставьте меня в покое!" - "Какая неудача, - улыбнулся я ему, - а я как раз об этом хотел с Вами поговорить!" - "Исключено! - отмахнулся он. - Этот вопрос для меня окончательно решен! Знаете, еще мальчишкой меня пичкали псалмами, но я приобрел собственное мировоззрение, основанное на учении Дарвина, Геккеля и Ницше!" Тут я покраснел (так я, к сожалению, довольно быстро раздражаюсь) и налетел на него: "Послушайте, пожилой человек, если бы 16-летний юноша мне сказал, например, что он своим пророком избрал Ницше, то я бы улыбнулся и подумал: "Ну да, это переломный возраст. Ты еще поймешь, что современные философы уже сами не верят в своих старых пророков!" Но когда такие вещи говорит такой пожилой человек, стоящий на грани вечности, - это ужасно! Вы же смертельно больны. Не хотите ли Вы и пред Богом предстать с такой бессмыслицей? Помилуйте!
Он смотрит на меня с удивлением. Для него этот тон был совершенно неожиданным. И тогда я спохватился: "Стоп! В больнице тебе нельзя взрываться. Здесь ходят в бархатных тапочках". И вдруг меня объяло глубокое сочувствие к этому бедному человеку. Я переключился на "первую скорость" и, несмотря на его первоначальный протест, стал рассказывать ему об Иисусе, который хочет быть и его Добрым Пастырем. Он глубоко вздохнул: "Да, это было бы хорошо! Но что же мне делать со своим мировоззрением? Что же мне: бросить за борт все то, во что я верил всю свою жизнь?!" "Ну конечно же! - воскликнул я радостно. - Дорогой мой! Бросьте за борт все то, что перед лицом вечности Вам всё равно не пригодится. Бросьте всё за борт сегодня, не оставляйте это на завтра! Все равно с Вашим ветхим неверием невозможно правильно жить и, умирая, спастись. И тогда предайте себя в руки Сына Божьего, Который умер за Вас и Вас искупил. Этот Спаситель хочет стать и Вашим Спасителем!" Тут зашла сестра, она удивилась, увидев нашу задушевную беседу, и дала мне знак. Я понял, что настало время уходить. Я крепко пожал руку старому господину и тихо вышел из палаты. Не знаю, принял ли он Иисуса. Ночью он умер!