Священник Сергий Круглов
…Нищая деревня… Огороды, заросшие крапивой; в заброшенном поле, некогда плодородном, ржавеют останки косилки, зияющие провалами окон фермы, вросшие в грязь, напоминают декорации из фильмов-антиутопий… Земли – море, земля способна родить, прокормить, спасти, — земля никому не нужна, и, пользуясь этим, ловкие дельцы скупают колхозные паи за копейки, но сами и пальцем не касаются этой земли – зачем что-то вкладывать, прилагать руки, трудиться, проще и выгоднее потом при случае перепродать втридорога таким же дельцам…
Деревня живет за счет немногих горожан – летом приезжают из города, держат дачи.
Мальчишка лет десяти, из местных, стучит в калитку к дачникам:
- Не купите ли курицу?..
- Сколько?
– Да сколько дадите…
(Курица поймана им на соседней улице. Уличенный в факте кражи мальчишка, вроде, отпирается, но не так уж и усердно… )
- Не страшно ли воровать у соседей?
- А чего такого…
- Поймают, побьют если? В милицию сдадут?
– Не, к нам милиция отродясь не заглядывает…. И еще неизвестно, поймают ли, а так – будут какие-то деньги, можно купить что-нибудь в магазине.
(Вопрос про мать с отцом можно и не задавать — пьют, понятное дело. В нищей деревне технарь, он же шмурдяк, он же шило, расфасованный в чекушки с этикеткой «Средство для принятия ванн «Мечта-1» , доступен всегда – в местном магазине «Мечту» дают в долг под запись, наравне с хлебом и макаронами, и «мечтает» вся деревня…)
***
… Грянул банковский кризис. Банков в маленьком провинциальном городе меньше не стало, наоборот, открываются даже новые, с экзотическими названиями, — больше стало людей, приходящих в храм поплакать, пожаловаться…
- Что делать, батюшка, как поминать родственника?
– А что случилось?
– Да повесился… набрал кредитов, а тут кризис, платить нечем, он – в петлю… Семья, дети остались. Поручители теперь не знают что делать с долгами, хоть самим туда же…
***
… -Батюшка, дайте мне епитимию за аборты, скажите, сколько рубашечек принести в храм!
– Епитимия… жизнь и так епитимии накладывает – успевай принимать, вот их бы научиться нести с терпением… Зачем принести рубашечек-то?
– Да чтоб совесть не мучила.
– Так ведь если совесть мучает, значит, она живая? Попросили прощения у Бога, покаялись на исповеди – не сомневайтесь, Он-то вас простил. А совесть… может быть, успокоится, когда встретитесь с этими убитыми детьми, обнимете их, поплачете с ними, и они простят вас… просить-то прощения надо ведь у тех, кого обидел, восстанавливать именно там, где разрушил, а не в другом месте… может быть, так?…
- А вы точно знаете, что так будет, что они простят?
- Я надеюсь на это, дети – народ незлобивый, отходчивый. Мы ведь живем верой и надеждой, а точно – как я могу знать…
- Не знаете?! А еще священник называетесь! Нет, вы скажите точно, сколько я должна принести в храм крещальных рубашечек, сколько пожертвовать свечек, крестиков и кагора в алтарь, я хочу, как положено, сделать – и всё забыть!…
***
…- Ох уж эта молодежь!…Мы такими не были!…Вот мой сынок – лодырь, работать не хочет, тянет деньги знает, одно увлечение – пиво пить с такими же балбесами, — это все правительство виновато!….
От ярой злости на правительство скрипит зубами, сжатые в кулаки пальцы аж побелели…
- Стоп-стоп. Это же ТВОЙ сын. При чем тут правительство? Ты что его, после рождения в Кремль отдал на воспитание?
– Они должны нам обеспечить все: работу, зарплату, достойную жизнь!… От них все зависит!…
- Погоди… да ведь правительство далеко – а твоя-то жизнь вот она. Да и какая «достойная жизнь», — вон почитай, например, Салтыкова-Щедрина: что в царское время, что в советское, что нынче, — оно все почти одинаково…Пока от правительства милости ждешь – так ведь поседеешь . От нас все зависит в нашей жизни да от Бога, а не от правительства…
Нет, не слышит, и слушать не хочет.
***
…Мужик средних лет, хорошие рабочие руки, трудяга, из тех, кого называют «соль земли»… Просит освятить помещение СТО – арендовал заброшенный гараж, вкалывает от зари до зари, за недорого рихтует помятые машины. И дело, вроде, идет – машин сейчас много, нужда в его работе имеется у населения, особенно у тех владельцев автомобилей бюджетного, что называется, класса, кому не по карману услуги фирменных техноцентров. Небольшой, но стабильный доход есть, только не ленись…
Жалуется:
- Вот беда, не могу рабочих найти!…
- Как так?! Все ведь в голос вопят-жалуются, что работы нет как нет в наших краях?!
– Да какое там!…- в отчаянии машет рукой, краснеет и извиняется перед священником, сдержав на полдороге вырвавшееся негламурное междометие. — Прямо беда с ними: вроде пришел, работает, неделю отработал, получил деньги — и пропал… Второй, третий – то же самое… Только деньги в руки попали – и всё, запил, и нет его… Одного изловил, начал стыдить, мол, у тебя же семья, чем кормить-то думаешь, — он на дыбы, чуть не в драку: а ты плати в три раза больше, я тогда подумаю! Как говорят: работать хотим как у нас, а получать как в Америке… Что делать – ума не приложу. Может, хоть освятить, так Господь благословит мою мастерню, наладится жизнь-то…
***
…- Не, я точно знаю: я тут недолго…Прикинь, я полжизни по зонам чалился, как с малолетки начал, так и привык… Париться не надо: накормят, спать уложат, работу дадут, понятия зоновские правильные я знаю от и до, по ним и жить проще. На свободе, конечно, хорошо, но — пока бабки есть… Ну, вот погуляю еще маленько, и – домой.
***
…Священник строго прещает молодую женщину – это она по гендерному, так сказать, статусу молодая женщина, а по виду и по сути – девчонка еще… С мужем живут плохо, любви нет, замуж вышла, потому что забеременела, надеялась, что он все же будет хорошим мужем, да не сложилось — попивает, к ней относится как к тряпке у порога – ноги вытереть…
Ребенку два года, постоянно видит скандалы, слезы, нелюбовь… Встретила и полюбила хорошего человека, полюбил и он ее, пришла спросить совета в храм… Священник категоричен: нет, на всё воля Божия, попался такой муж – терпи, это тебе по твоим грехам, жена да убоится. А то, что полюбила другого – это прелюбодеяние, а за него- вот такое-то наказание, на такой-то строк отлучаешься от причастия… Ушла, понятное дело, в слезах.
– Батюшка, как же так?.. Может, стоило как-то по-другому с ней, вникнуть, разобраться, помолиться о ней хотя бы, подойти индивидуально, ведь люди все разные, каждая судьба и каждая личность неповторимы?… Вот ребенок у нее растет и не видит любви между отцом и матерью – каким он вырастет, как он Христа узнает?.. И о лишении причастия: она ведь впервые в храм зашла, и знать не знает, что такое причастие и для чего оно – а вы сразу: «отлучить»! Она ведь ничего не поняла в вашем прещении, разве что еще раз уверилась в том, о чем ей наверняка говорили: не ходи ты к попам, у них утешения и понимания не добьешься…
- Чего?! Какого «понимания»?! Это у них в миру «понимание» — а у нас Церковь, есть каноны и предания, яже от святых отец, и думать и вникать нечего, все до нас продумано, наше дело – послушание и строгое соблюдение!..
…Картинки, так сказать, с выставки…Обычная наша окружающая житейская жизнь. Таких картинок каждый из нас припомнит десятки, а то и сотни. И думается, и думается про них…что в них общего, во всех этих ставших привычными ситуациях? Одно: дух несвободы и безответственности. И уж неоригинальна эта тема, и уж сколько про это написано, и светскими, и церковными проповедниками, — а дух этот тяжкий все витает в нашей жизни, все не выветривается, как перегарный угар в кухне наутро после долгой попойки…
Думается об этом в особенности еще и потому, что наступает – Рождественский пост. При чем тут пост-то, скажете? Да при том, что мы им готовимся встречать Рождество Христово, а это – праздник величайшей свободы и величайшей ответственности, которую явил нам Бог.
Многие нынче, кстати, ворчат против этого поста: зачем он нужен вообще?! Понятно – Великий пост: сугубо покаянное время, страсти Христовы, — а тут Рождество, радость, ангелочки, колядки, в пещере ослик кушает овес, в яслях лежит Христос, — и опять чего-то постись!…
Ну, вольному воля, к посту никто никого не принуждает, а вот насчет радости… Радость-то радость, это так. Но и страшное, невыносимое, на разрыв: ЧЕМ досталась Христу радость эта… Даже нам, простым смертным человекам – страшно рождаться в мир, пронизанный порчей греха, зла, страдания, смерти. Спросить бы новорожденного, разверзающего ложесна, о чем он так горько кричит, на что так жалуется – он ведь человек, не животное, явно кричит не только от физических неудобств, неизбежных даже при самых благополучных родах…
Страдание – следствие греха, разрыва, трещины между Богом и человеком. А у Христа-то, Сына Божия – никакого греха нет. Ему-то каково, совершенно безгрешному, терпеть всё то, во что Он вступил Своим рождением? Каково свободному – оказаться в тюрьме, здоровому – быть запертым в палату к умалишенным, птице – жить под землей?
Вот оно как, с Рождеством-то. И сделал Он это – свободно. Никто абсолютно Его не заставлял. Любовь к нам заставила: не мог Он спокойно смотреть, как мы тут мучаемся, должен Он был помочь нам, спасти – и Сам пришел к нам в ад. Пришел совершенно свободно – и в этой свободе поступка взвалил на Себя ответственность.
Ответственность – главный признак свободы, этим свобода отличается от вольницы, от беспредела, о котором мы подчас так мечтаем: буду делать все, чего левая моя нога пожелает, а там – хоть потоп!…
Мало того – свободный Сын Божий хочет и нам дать эту свободу, вернуть нам ее. Ради этого Он пошел на крест, прошел путь греха и смерти до самого конца. Любовь и свобода – два столпа, на которых стоит мир и человек, без них все рухнет, это Богоданные, врожденные, впаянные в нас вещи, которых мы так боимся, которыми так тяготимся — но жить без которых, жить жизнью настоящей, не можем…
Об этом мы не раз читали у святых отцов, слышали от опытных христиан: высшее проявление свободы – ответственно и свободно эту свободу ограничить, отдать. Помните, что апостол Павел написал в письме к галатам: «К свободе призваны вы, братья», — но дальше добавляет: «Только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу»(Гал. 5,13).
Где свобода – там ради любви – ограничение ее. Великая тайна креста, на первый взгляд непонятная разуму, чувствам, в клочья разрывающая то, что мы гордо именуем «житейским опытом»: высшая свобода – свободно дать себя прибить ко кресту, принести самого себя в жертву… Крайняя, как кажется, степень несвободы оборачивается высшей свободой –тому, кто добровольно распят ради любви, терять нечего, он ни от чего не зависит, он никому не раб. Крест его становится – освобождением, его тяжкие перекладины – крыльями.
Конечно, у каждого из нас – своя мера. Нам, христианам, эта свобода УЖЕ дана Христом , Его жертвой, смертью и воскресением, мы приняли ее через таинство крещения во Христе и продолжаем иметь, — но это, конечно, не значит, что надо ждать именно того, что вот рота солдат поведет нас, при стечении публики, на лобное место и там в прямом смысле приколотит гвоздями ко кресту… Наша Богоданная свобода проявляется уже сейчас, прежде всего, в нашей ответственности за нашу жизнь, за то, что мы думаем, говорим, делаем или, наоборот, не делаем, за наш ежедневный быт, со взгляда на который мы и начали сегодня разговор. Попросту – за наш хлеб насущный, за то, что мы под этим хлебом разумеем, и о чем в молитве «Отче наш» просим у Бога…
Мы просим – а Он отвечает: хотите хлеба насущного? – конечно, вот, даю его вам. Но дар, который Я даю – не халява, а инструмент. Хлеб насущный не падает с неба по щучьему велению Емеле в рот. Добывайте его сами – а Я помогу, добывайте в поте лица, иначе — не поймете его смысла и цены, не вкусите его животворящей сыти. Этот мир – вовсе не булочная, где на прилавке горой навалены бесплатные батоны и бублики. И даже не пекарня. И не только мельница… Мир и наша жизнь в нем – это дикое поле, которое надо прежде очистить от камней, выкорчевать пни, впрячься в плуг и распахать, проборонить и засеять, причем сделать все вовремя и по правилам, дождаться всходов, не спать ночей, охраняя их от града, заморозков и воронья, сжать колосья, просушить и промолотить, смолоть муку, вложить закваску и растопить печь… Делайте. Я даю вам все необходимые инструменты и Сам впрягаюсь работать с вами, говорит нам Бог. Я помогу вам во всём – только помните: несвободному и безответственному человеку, который сам не хочет делать ничего, помочь невозможно.