В одном маленьком старинном городке, затерявшемся в бесконечных садах, жил музыкант. Он был романтиком, любил вместе со своей подругой флейтой встречать восход солнца светлыми мелодиями. В зимние вечера, когда снег в саду искрился от светящегося окошка, а в камине потрескивали дрова, он брал скрипку. Она вздыхала и тихо плакала о чем-то несбыточном... А его старый друг рояль всегда помогал занимать гостей, становясь на время торжественным центром внимания.
Музыканту было очень уютно в этой мелодичной компании. Жить бы ему не тужить да радоваться. Если бы не одно желание, посетившее его сердце с юных лет. Ему хотелось сочинить возвышенную мелодию, которая была бы так легка, светла и благодатна, что люди, слушая ее, утешались бы, забывали свои скорби. И через их сердца она дошла бы до Бога, и Творец услышал бы в этой маленькой мелодии любви всю благодарность Своего создания.
Об этом мечтал музыкант, сидя на веранде и глядя на расцветающий вишнево-яблоневый сад. Вся природа ярко, громогласно и нежно славила своего Создателя.
«Как бы мне хотелось вторить ей», — думал музыкант с грустью. И шел к своей конторке. Но — увы!
К сожалению, в жизни каждого человека непременно существует «увы». Было оно и в жизни нашего музыканта. Дело в том, что в конторке на нотном листе его ждали ноты. Они и составляли то самое «увы».
Музыкант внимательно расставлял их по линеечкам, пыжась сложить прекрасную мелодию, но ничего не выходило.
Нот было всего-навсего семь и скрипичный ключ, не считая бемолей, диезов и остальной мелюзги (от которой, впрочем, было немало шума и сумятицы — им постоянно хотелось что-то понижать, повышать, все путать).
Но это было еще полбеды. Беда состояла в том, что каждая нота считала себя такой значимостью и неповторимостью на нотном стане, что кроме своей особы никого более не хотела ни слышать, ни видеть.
Нота Ми о чем-то всегда грустила и тихонько плакала. Ля считала себя примой и думала, что она поет чуть ли не выше Ля второй октавы, сильно этим гордилась и ни с кем не желала разговаривать. Си сидела высоко, мечтательно смотрела вверх, и ей все время казалось, что она вот-вот взлетит. «Держите меня, держите!» — взволнованно говорила она окружающим. — Если вы не будете меня держать, я непременно от вас улечу».
Ноте Соль казалось, что она самая главная, чуть ли не второй скрипичный ключ. Эта нота любила давать указания, советы, кому как петь, где стоять. Нота До смотрела на всех снизу вверх и шумно вздыхала.
В общем-то все находились при деле, но, как ни странно, порядка не было. Ноты музыканта слушались несколько рассеянно, самовольно переходили с места на место, все время капризничали и никак не хотели укладываться в стройные гармонии. Нет, конечно, музыка у них была, и даже иногда возвышенная. Но до божественной явно чего-то не хватало. Может быть, избытка души... Наш музыкант не оставлял надежды. Иногда он с грустью смотрел на небо. Там, высоко-высоко, где-то вне мира, хоры ангелов божественно и непостижимо пели: «Свят... Свят... Свят...» «Нет, мир так груб и несовершенен, мы недостойны это слышать», — думал он.
Шли годы... Музыкант сделался молчаливым, задумчивым. По вечерам его стала посещать незваная дама-печаль. Скрипка плакала все чаще и тоскливее.
Одни ноты оставались такими же четвертушечками, восьмушечками, половинками, по-прежнему занимались выяснением отношений, обижались, сердились. И так однажды ему надоели, что он задумал их покинуть. В порыве отчаяния музыкант решил, что он плохой маэстро и никаких творческих плодов дать не может, значит, должен оставить музыкальный мир с его непослушными нотами. Вот возьмет он свою нежную подругу флейту и станет путешествовать бродячим музыкантом. Будет ходить по белу свету, радовать добрых людей игрой на флейте.
Он объявил о своем решении нотам и принялся собирать вещи. Бедные ноты сначала страшно растерялись, заморгали ресничками, собрались заплакать, но потом передумали и принялись выяснять, кто из них больше всего расстроил любимого маэстро. Поднялся невообразимый писк и суета. А музыкант спокойно укладывал свою котомочку.
Когда все было собрано, он поклонился нотам, инструментам. Подошел к окну, чтобы в последний раз взглянуть на свой любимый, старый сад, столько лет радовавший его, на теряющееся в небе далекое поле, на куст жасмина под самым окном. Он уже хотел попрощаться со своим привычным миром и уйти, как вдруг заметил на ветке жасмина, у самого подоконника, прекрасную, никогда еще в жизни не виданную загадочную птицу.
Откуда она прилетела в их сад, никто не знал. От птицы исходил мерцающий свет. Она раскачивалась на цветущей ветке и, склонив свою маленькую головку, не отрываясь, внимательно смотрела на музыканта. Потом устремила взгляд в небо и запела.
Что это было! Музыкант вздохнул: такого дивного пения ему еще не приходилось слышать. Ноты перестали плакать, всплескивать руками и, внимательно прислушиваясь, столпились у края конторки. Вместе с чудесной мелодией в их души пришел покой, мир, умиление, сердца устремились в небо. Нотам становилось радостнее, легче, казалось, они вот-вот улетят. А птица пела и пела.
— Друзья мои, что же мы теряемся! Это надо записать. Такое бывает раз в жизни! — воскликнул музыкант, опомнившись.
Ноты дружно закивали и послушно принялись за дело.
Птица пела, они работали, записывая мелодию на бумаге. Кончив петь, птица улетела в глубину сада, но ее пение осталось с ними.
После знакомства с диковинной птицей ноты преобразились, перестали шуметь, спорить, дуться, стройно встали каждая на своем месте и запели, тихо и благоговейно, райскую песню. А она, славя Создателя, устремилась вверх, в самую синь неба.