Ира Форд
Мне было лет семь. Александр Городницкий пел из телевизора: «Спит в донском монастыре русское дворянство. Дремлют, шуму вопреки, и близки, и далеки от грачиных криков, камергеры-старики, кавалеры-моряки и поэт Языков».
А потом песня заканчивалась, и бард извинялся: «Я, когда писал песню, думал, что Языков похоронен в Донском монастыре. А на самом деле он похоронен на Новодевичьем кладбище. Но песня-то уже написана!»
Мама делала какие-то пометки в своем блокноте. И убирала его в поглубже в секретер.
Потом – проходило время, и я, оказавшись на Новодевичьем, вспоминала ту передачу и ту песню. Мама изучала план кладбища, спрашивала работников, где тут Языков, кто-то вызывался нас проводить. Языков никак не находился. Зато находились Гоголь, Дунаевский, Вертинский и свежепохороненный Катаев. Иван Козловский и Агния Барто. Лебедев-Кумач и Зоя Космодемьянская. На каменной шее Зои был завязан настоящий алый пионерский галстук. Мне было о чем подумать.
Мы жили в Полярном. В маленьком городе за Полярным кругом. Подводные лодки, Северное сияние да кулинария «Ягодка» на полпути в школу – вот и все достопримечательности.
Оказавшись в Москве, я хотела побывать в зоопарке, детском театре кукол и на Красной площади. Но наступало новое утро, и я обнаруживала себя с мамой на Ваганьковском. У могилы Высоцкого, где толпились поклонники артиста и кто-то пел, терзая струны гитары, «Где твои 17 лет». У Есенина, где убирала какая-то немолодая женщина, и рассказывала, что она то ли внучатая племянница, то ли праправнучка. Читала стихи – почти не заглядывая в пухлый томик Есенина и угощала всех конфетами.
Вечером мама говорила: «У нас в Москве два дня остается!» И выносила вердикт: «Завтра в Новодевичий!»
«Мы там были вчера!» - выдыхала я.
«Были на Новодевьчьем кладбище. А едем – в монастырь!»
А потом поезд стучал колесами, увозя нас все дальше и дальше от Москвы. И мама кому-то в купе рассказывала про памятник Высоцкому. И что Марина Влади расстроилась: «наглая позолоченная статуя», а всем остальным понравилось. И оказывалось, что наши попутчики – тоже только что с Ваганьковского. И я залезала на верхнюю полку и слушала, слушала, слушала взрослые разговоры – пока не засыпала. О том, почему Высоцкий голый, и что это значит. Что он – то есть памятник – как будто вырастает из-под земли. Что он опутан саваном – и может, это завистники, а может, цензура, сквозь которую он прорывался.
Не было в моем детстве кукольного театра. Да и просто детского театра не было. Но не было и ничего большего, чем те поездки. После которых в голове крутились незнакомые имена, и становились знакомыми – Зинаида Райх, Светлана Аллилуева, Козловский, Золотухин (ему памятник Высоцкому понравилось, хоть он и переживал: «Интересно, позеленеет или нет?»)
«Патриотическое воспитание» - холодные слова. Но, мне кажется, именно тогда я вживалась в историю своей страны. Понимала, что после смерти ничего не заканчивается. Что жить надо достойно, чтобы на твоей могиле стояли цветы и приходили люди. Что… Прав Пушкин – «Два чувства дивно близки нам - в них обретает сердце пищу. Любовь к родному пепелищу. Любовь к отеческим гробам».
Отеческих гробов в Петербурге достаточно. Хоть могила Врубеля на Новодевичьем (опять на Новодевичьем!), хоть Смоленское кладбище с его могилами (ну, здравствуйте, мистер Тро-ло-ло, Эдуард Хиль, поклон вам, я к Анне Самохиной), хоть Некрополь Мастеров искусств в Александро-Невской лавре (и вот где созвездие талантов – не выйдешь, пока не поклонишься каждому – от Вяземского и Жуковского до Римского-Корсакова и Чайковского). А Петропавловский собор и его императорская усыпальница!
Но что далеко ходить, когда рядом есть Спасо-Парголовский храм, а вокруг него раскинулось Шуваловское кладбище (в 1726 году земли около Суздальского озера были пожалованы И.М. Шувалову, здесь образовалась Суздальская слобода, а вскоре около селения появилось и кладбище).
И (спасибо нашему экскурсоводу Инне Берест!) – оказалось, что экскурсия по Шуваловскому кладбищу – это ничуть не менее интересно, чем Некрополь Мастеров Искусств. А вот загадочности, таинственности, неразгаданных загадок больше.
И как не довериться Блоку, который в стихотворении «Над озером» писал:
С вечерним озером я разговор веду
Высоким ладом песни. В тонкой чаще
Высоких сосен, с выступов песчаных,
Из-за могил и склепов, где огни
Лампад и сумрак дымно-сизый -
Влюблённые ему я песни шлю.
Три с половиной часа длилась экскурсия. И, конечно, во время неё удалось увидеть только часть кладбища, рассмотреть часть могил.
Но сначала – в часовню Спаса Неруктворного образа, что была поставлена на месте первого храма, освященного в присутствии Елизаветы Петровны. И что была восстановлена под руководством Игоря Лебедева, который предложил зайти в часовню, помолиться, рассказал о том, что было восстановлено.
Тихая, уютная, отделенная от мира, эта часовня сейчас открыта для всех, кто хочет совершить молитву в уединении – достаточно взять ключи у сторожей в белом административном домике, рядом со Спасо-Парголовским храмом.
А дальше – дальше началась экскурсия. И хотя в голове путаются имена и события, но это не главное. Главное – это чувство гордости за тех, кто жил тогда. Кто оставил после себя потомков. Главное – это то, что когда мы узнаем, вспоминаем, говорим – они оживают. Оживают – и живут рядом с нами.
Вот Фадалла Сарруф - выходец из православной арабской семьи Дамаска, преподаватель арабского языка в Санкт-Петербургском университете. Почему он похоронен здесь? Ответа нет. Но на медной табличке слова: «Благонравный, предобрый и прескромный муж из лучшего семейства Дамаска».
Вот археолог Гроздилов, один из зачинателей раскопок в Пскове.
Легендарный футболист Бутусов - мистер Гол.
Интернет пишет:
В 1925 году Бутусов играл за сборную СССР в Турции и в одном из эпизодов нанёс с близкой дистанции мощнейший удар в касание. Кипер хозяев к нему готов не был, стоял расслабленным, и после того как мяч пушечным ядром врезался ему в живот, рухнул за ленточку. Впрочем, ничего страшного с голкипером не случилось: пообщавшись пару минут с врачом, он возвратился в раму.
Вскоре сборная СССР отправилась домой и по пути провела товарищеский матч со сборной Одесской губернии. Михаил травмировал колено, поэтому выходить на поле не собирался, однако местные партийные боссы принялись засылать гонцов к руководству команды с просьбой непременно выставить на игру лучшего бомбардира страны. Присутствовавший при одном таком разговоре известный балагур защитник Фёдор Селин не удержался и пошутил: «Да отстаньте вы от человека. Не до футбола ему сейчас. Он вратаря турецкого убил! Нечаянно попал ему в живот, и всё…» Испуганный гонец пулей выскочил из гостиницы, а через несколько дней слух о том, что Бутусов убил вратаря сборной Турции, уже докатился до Москвы и Ленинграда.
А когда же на следующий матч форвард вышел с фиксирующей повязкой на побаливающем колене и вынужден был обрабатывать мячи в основном левой ногой, родилась ещё одна легенда о том, что Бутусову запретили бить правой (по другой версии повязка была предупредительным сигналом для соперников: мол, могу и убить, так что лучше отойди в сторону).
Троица – время ходить на кладбище, вспоминать родных. У могилы протоиерея Василия Павлова встретили его правнучку, отмывающую памятник. Её мама рассказала эпизоды из жизни отца Василия, которые не вошли в книгу Веры Соколовой и о. Анатолия (Трохина) «Господня земля», посвященную Шуваловскому кладбищу. И Инна Берест тут же сделала себе пометки.
А недалеко от могилы известного тенора Николая Печковского (когда-то он соперничал с Иваном Козловским) познакомились с прихожанкой Спасо-Парголовского храма Ириной Серафимовной, ухаживающей за могилами своих родителей и мужа. И задержались на добрых полчаса – и, может быть, ради этой встречи и случилась эта экскурсия! Ирина Серафимовна, рожденная в октябре 1941 года и пережившая с мамой Блокаду в Ленинграде, рассказала немало интересного. И о том, как, будучи школьницей, ходила на концерты Печковского, и о том, как он тяжело переживал смерть Ахматовой, и это подкосило его здоровье, и о ссылке в Инту, и о запрещении выступлений после возвращения в Ленинград. Перед глазами вставала тяжелая судьба талантливого человека. И хотелось плакать – будто это твой близкий. Твой, хоть и далекий, а близкий. Но плакать некогда, и вот уже Ирина Серафимовна, заговорщически улыбаясь, говорит: «А Блок то не просто сидел вот на том камне, где писал стихи. Не просто. Он залезал на него!» И Инна, экскурсовод, добавляет: «Да, он любил пошалить, попугать людей, выпрыгивая на них из-за могил!» И как не подойти к камню Блока и не разглядеть его?
Ольга Пушкина, жена племянника поэта.
Архитектор Монигетти.
Родственники композитора Римского-Корсакова.
Мама Ольги Берггольц.
Пострадавшие за веру батюшки.
Тихие старицы.
Отец Владимир Шамонин, над могилой которого вот-вот расцветет сирень.
И не замечаешь, как крестишься, благодаришь, как губы шепчут «Упокой, Господи». И, да – сегодня для меня Шуваловское кладбище - больше, чем Ваганьково и Новодевичье. Потому что мы ходим в Спасо-Парголовский храм. И мы, наконец, познакомились с теми, кто молится о нас. Кто помогает и поддерживает. И познакомились с теми, к кому можно обратиться в трудную минуту.
*Шуваловское кладбище, где самая старинная из обнаруженных могил датируется 1843 годом (могила Елизаветы Кассель), нуждается в тех, кто уделит ему свои силы и внимание. Поможет убрать мусор, позолотить буквы на могилах героев войны, за которыми уже не ухаживают родственники, кто возьмет шефство над заброшенными могилами. И – поверьте Пушкину! - с любовью к отеческим гробам сердце обретет пищу. С вопросами обращаться к Инне Берест. И обязательно приходите на экскурсию по кладбищу!
