Слепой

Первый раз Сашка просыпался от гула сепаратора и тихого разговора бабушкиных соседок. Они всегда по утрам собирались и молоко на сливки да «обрат» перегоняли. Что такое «обрат», Сашка знал точно, так как самолично его пробовал, и он ему не понравился. Было даже непонятно, как это теленок с таким удовольствием его пьет, а выпив, начинает ведро бодать, требуя добавки.

Если «до ветру» бежать было не нужно, Сашка снова засыпал и вновь просыпался лишь тогда, когда скрипела калитка, расположенная как раз около окна, где стояла Сашкина кровать. Она, вообще-то, утром часто скрипела, но не будила до тех пор, пока через калитку не шел ОН.

Сашка еще до скрипа слышал постукивание палочки по сухой утоптанной дорожке, затем палка стучала по самой калитке, та с особенным пугающим звуком открывалась. Сердце у Сашки замирало, но он все равно, сделав в накинутом на голову одеяле маленькую дырочку, приподнимался и осторожно выглядывал в окно у изголовья кровати.

Высокая фигура слепого уже была видна только со спины, но Сашка все же боялся, что он возьмет и свернет к двери их хаты, а не пойдет, как обычно, через сад. Слепой не сворачивал, стук удалялся, страх уменьшался, а осмелевший Сашка шел в переднюю комнату, где на столе под темной иконой всегда стоял глиняный кувшин утреннего молока, большая кружка и отрезанная горбушка бабушкиного домашнего хлеба.

Бабушки с утра в хате никогда не было, она ходила «управляться по хозяйству». Хозяйство заключалось в большом огороде с кукурузой, картошкой, кабачками, подсолнухом и прочими овощами, которые надобно было заготавливать на зиму. В хозяйство еще входила всякая живность, из которой Сашка уважительно относился лишь к корове и ее теленку. Гусей с индюками он не любил. Гуси вечно шипели и пытались ущипнуть его за ногу, а индюки, с грозным шорохом распустив хвост, клокотали что-то по-своему, всем видом показывая, что они Сашку за своего не признают.

– Ба, – как-то вечером спросил Сашка, – а слепой, правда, страшный?

– Чего он страшный, онучек? Ему просто Бог глаза не открыл. Но он по-своему все видит и все про всех знает, – ответила бабушка.

Сашка такого объяснения понять никак не мог. Во-первых, было непонятно, почему Бог всем глаза открыл, а слепому нет, а, во-вторых, как это можно видеть с закрытыми глазами и все про всех знать? Сашка даже пытался сам с закрытыми глазами ходить, постукивая перед собой бабушкиной палкой. Как ни стучал, все равно через порог споткнулся и больно набил коленку.

Почти каждое лето приезжал в деревню Сашка. Для бабушки он рос быстро, для себя – не сильно заметно, а вот деревенский слепой в своих серых брюках и таком же сером пиджаке, казалось, ничем не менялся. Как всегда, в одно и то же время по утрам все так же скрипела калитка, и раздавался знакомый стук его палочки.

Сашка уже знал, что зовут его дядя Коля, но как ни старался, почти никогда первым поздороваться со слепым у него не получалось. Только соберётся сказать «Здрасьте, дядь Коль», а слепой уже говорит:

– Здравствуй, Саша.

И как он узнавал, что мимо Сашки проходит?

Чудеса.

Впрочем, его деревенские друзья-мальчишки рассказывали, что когда они на речку или на курган пойдут, то их матери всегда у слепого спрашивали:

– Николай, ты не знаешь, где мой запропастился?

И тот всегда отвечал: где, с кем и куда чадо искомое убежало.

Прошли годы. После окончания школы Сашка собрался поступать в университет, да вот только силенок не хватило. По конкурсу не прошел. Огорчаться было некогда, так как вскоре вызвали в военкомат и вручили две бумажки с большими печатями. Первая – о призыве в армию, а вторая для прохождения медицинской комиссии, чтобы определить в какие войска неудачника абитуриента направить. Когда со сроками призыва определились, поехал Сашка к бабушке в деревню попрощаться.

В те времена от армии не прятались, горя в двухгодичной службе не видели, даже поздравляли будущего солдата с тем, что он настоящим мужчиной станет.

Бабушка же была грустной. Она часто присаживалась на древний табурет под иконой, перебирала сухонькими руками неизменный и всегда одеваемый фартук и все повторяла:

– Ох, не дождусь, наверное, я тебя, онучек.

В тот день к вечеру, когда Сашка приехал, он услышал знакомый стук палки. Дверь в хату отворилась, и вошел слепой. Дядь Коля был все такой же, может быть, лишь чуточку погрузнел. Все так же вверх смотрели его невидящие глаза, и по-прежнему на лице его была та же неизменная улыбка, любящая всех и вся.

– Ну, здравствуй, Саша! – обратился слепой к будущему солдату, одновременно определив своим деревянным поводырём, где находится еще один свободный табурет.

Дядь Коля присел и, еще не дождавшись ответа, продолжил:

– Я тут тебе для армии очень полезную вещь принес.

Сашка точно знал, что бабушка еще никому не успела рассказать о том, что ее внука в армию забирают, да и он сам никого из старых знакомых не встречал и о своей будущности не распространялся.

– Дядь Коль, а ты как узнал, что я здесь и в армию меня забирают? – не удержался от вопроса Сашка.

– Ну, что ты приехал, я услышал по шагам твоим, да и калитку ты так же открываешь, как и лет десять назад, а вот что в армию забирают, – тут слепой задумался, – наверное, Бог подсказал.

У Сашки в те годы отношения с Богом были сложные. Он для него был интересен, но вот чтобы верить и как нынче говорят – исповедовать, такого не было. Вернее, когда Сашка на икону смотрел, то Бог становился реальностью, а без внешнего напоминания Он как-то в стороне находился.

– И как же он тебе подсказал? – не удержался от вопроса Сашка.

Дядь Коля от ответа не ушел и отговоркой не отделался, а как бы из своей слепой темноты на Сашку посмотрел и ответил:

– У Бога свой язык. Он через сердце говорит.

И затем, как бы понимая, что Сашка тут же задаст еще один вопрос по этому поводу, быстро добавил:

– Так я же тебе вот что принес для армии.

И слепой вытащил из внутреннего кармана своего серого пиджака маленькую, наклеенную на тонкую дощечку, иконку с изображением какого-то святого с мечом и в кольчуге.

– Это кто? – спросил Сашка.

Слепой удивился.

– Неужто не знаешь? Святой это твой – Александр Невский.

– Коль, так отберут же в армии, скажут не положено, – вмешалась в разговор бабушка.

– Не отберут. Знаю, – уверенно сказал слепой.

Так и произошло.

Не отобрали, хотя покушений на образ святого было множество. И командир взвода в учебной части на Украине, и командир подразделения в Казахстане, да и сам замполит части пытались икону забрать. Не вышло.

Так и осталась иконка у Сашки.

* * *

Прошло много лет. Очень много.

Ушла в мир иной, не дождавшись внука из армии, бабушка, а несколько лет назад похоронил Сашка отца. На годовщину смерти приехал уже поседевший Сашка домой к матери, а та попросила съездить в деревню, где родился отец, привезти на его могилку земли с Родины.

Поехал Сашка.

Бабушкиной хаты уже не было. Постарел сад. Заросли бурьяном тропинки детства.

Дом же слепого дядь Коли так и стоял на том же месте. Сашка решился зайти, хотя и понимал, что вряд ли найдет там того, кого знал с тех, по человеческим меркам древних лет.

Приоткрыл калитку.

На скамейке у покосившегося от времени флигеля сидел в сереньком пиджаке старенький, седой слепой…

Сашка долго не мог даже слово сказать. И лишь проглотив сжавший горло комок, пару раз вздохнув, произнес:

– Здравствуй, дядь Коль!

Слепой повернулся к Сашке. Глаза его, как и тогда, в далеком далеко, смотрели вверх. Слепой некоторое время молчал, как бы задумавшись, а, затем, на его лице появилась все та же добрая улыбка.

– Ваня (так звали Сашкиного отца) уже помер, значит, это ты, Саша?