Лыжи ровно шаркали по тающему снегу бухты. Настроение - хуже некуда. Только что промахнулся чуть ли не в десятый раз. Да будь ты и трижды снайпер, попади-ка за двести шагов из положения лежа в голову нерпы, "загорающей” на весеннем льду! Трудно целиться. Снег блестит, как дуга электросварки, а пуля летит, считай, параллельно поверхности льда. Малейшая льдинка, снежный бугорок и - рикошет!
Прислонив лыжи к стене пристройки, Димка вошёл в полумрак остывшего зимовья, растопил печку и поставил на огонь кастрюлю с олениной.
Отец вернётся через неделю. Как хочется к его прилёту сделать ему подарок. Всего трёх шкурок, трёх пятнистых нерпичьих шкурок не хватает для выполнения плана. Вот бы похвалил сына и помощником назвал!
Но плохо, что, ползая по льду в этом черном ватнике, сам становишься похож на нерпу. На днях им, четырнадцатилетним «великим охотником», заинтересовался молодой медведь, невесть как оказавшийся рядом. Хорошо без мамаши... Только тогда и отстал, когда сунул ему под нос горящий фальшфейер!
Но стоп-ка... Фальшфейер - это же идея! Привязать на краю лунки, подождать, пока тюлень вылезет, и дернуть шнур! Никакое животное в огонь не полезет. Подходи, стреляй,- и не надо на льду пластаться!
Пообедав, Димка достал из ящика фальшфейер, небольшой сигнальный факелок, горящий даже в воде, и просверлил в его ручке отверстие для большого длинного гвоздя. Взял с собой моток рыбацкого шнура, кусок оленьей шкуры, томик Сомерсета Моэма и вновь вышел на лед.
Укрепив фальшфейер на краю лунки, он прибил его ко льду гвоздем, присыпал следы снегом, а шнур отвел за ближний торос, шагов за сто.
За торосом Димка расположился на оленьей шкуре, положил под голову рюкзак и открыл книгу.
Охота - не сплошь развлекуха, приходится иногда и поработать!
Стоял первый теплый день начала июня. Незаходящее солнце кололо длинными лучами торосы, и те откровенно плакали солоноватой морской водой. Над островом струились потоки теплого воздуха. Поднятые миражом, висели в полнеба дальние острова в море и синий хребет Ая-Бырранга в тундре. Даже лишённая романтики суровая железяка – карабин – разомлела, отяжелела и приткнулась к локтю тёплым железным боком.
Димка незаметно заснул, во сне снова стал ребенком и пас у себя, в деревне, гусей на пруду. Вместе с гусями мать строго наказала "пасти” и младшего брата Ваську. Непоседливый двухлетний Васька все лез поближе к гусятам. Вот серый гусак, нахальный и важный, шипит на ребенка, подбегает и щиплет его за пухлую ножку. Он, Димка, с хворостиной в руке спешит на защиту братика, а гуси недовольно гогочут.
Так наш охотник и проснулся, так и проснулся под радостный гусиный разговор. Вокруг, в синем небе, от края до края, тянулись живые треугольники и косые пунктиры гусиных стай. Оживает, оживает тундра, начинает дышать и цвесть! Кончилась, кончилась долгая зима, впереди короткое благодатное лето!
Наконец, Димка вспомнил про намотанный на кулак шнур. Осторожно выглянул из-за тороса. Ага, вот они! Три нерпы, как раз на план, лежали на краю лунки и нежились под ярким солнцем. А ну, попробуем!
В лунке хлопнуло, и забурлил фонтан воды, выбрасывая яркие искры. Столбом поднялся злой черный дым. Перепуганные животные отпрянули. Казалось, даже подбежавший человек испугал их меньше, чем горящая вода.
Отлично сработано! Попались, голубчики? Сушиться теперь вашим шкурам против солнышка в жаркий день!
Обе самочки откровенно плакали, - или это вода скопилась в глазницах? Но самец храбро выступил в защиту гарема и сходу атаковал лыжную палку, крепко прихватив ее небольшими белыми зубками. Димка не спешил стрелять. Впервые видел он этих небольших тюленей не на мушке прицела, а вблизи, хоть гладь, как собаку.
Аккуратное, каплевидное тело. На передних ластах здоровущие, как у белого медведя, когти. На футбольно-круглой голове никаких тебе выступов, даже ушей, а только усы и не отражающие свет черные глаза. Тюлень этот живет в прибрежных бухтах. В полярную ночь, под двухметровым слоем льда, умеет он отыскать свои несколько лунок, через которые дышит и которые поддерживает незамерзающими всю зиму. Как находит он себе рыбку на обед, как не заблудится в чернильном мраке – и представить трудно.
Ясно одно: кто бы ни сотворил это животное, Господь Бог или эволюция, оно уникально и неповторимо. И вот - выстрел, и перед тобой вместо чуда земного просто кусок мяса.
Поняв, что стрелять в такой день не сможет, Димка потоптался на месте, хотел погладить самочек, но те, не так истолковав его движение, отпрянули в сторону.
Хотел отобрать у самца лыжную палку - не удалось. Провел с ним трехминутную беседу на тему о частной собственности на средства передвижения по снегу - никакого результата!
- Ну, не будешь ведь ты там, по дну, с лыжной палкой костылять! Отдай, морда усатая!
Но тюлень притворился, что не понимает. Пришлось дать ему щелбана, и в тот момент, когда неблагодарный открыл пасть, чтобы вцепиться в руку, быстренько отдернуть и руку, и палку.
Напоследок Димка обозвал самца жирным бурдюком и добавил еще парочку эпитетов из школьно-коридорного лексикона. В ответ хозяин гарема лишь слабо тявкнул: дескать, малограмотен и модерновой лексике не обучен.
Подхватив карабин на плечо, Димка заспешил прочь, дабы не нервировать больше "дам” и дать, наконец, животным уйти в родную стихию.
Самец сразу же сунулся к лунке и тут же отпрянул: страшно пахнет дымом и гарью!
Пришлось охотнику вернуться.
И увидели тюлени, как в этот день весенний человек встал на колени и вычерпал рукой плававшие в лунке горелые бяки и радужные пятна и присыпал все вокруг чистым, талым снегом.
Все же ластоногие не решались нырнуть. Самец все нюхал воду и недовольно фыркал, брезгливая мина почти читалась на его круглой усатой морде.
- Как хочешь! - сказал нерпяку Димка. - По молекуле я тебе выбирать не буду. Не нравится - сиди на льду! Вот придет "босой”, он мигом от всех комплексов излечит!
Медвежий довод возымел действие. Самец решился и нырнул. За ним - самочки. Плеснула и вскинулась вода в лунке, и кино кончилось.
Смеясь про себя, Димка заскользил на лыжах назад, к зимовью.
А вокруг полыхал весенний день! Низко пронеслась стайка уток. Еще одна. Пролетели длинноносые кулички с узкими изогнутыми крыльями, красавицы гаги-гребенушки и легкие игрушечные шилохвостки.
На проплешинах тундры сшибались в драке краснобровые петухи куропаток, береговые скалы нагрелись, и руке приятно было это каменное тепло. Из расщелины в базальте, цвикнув, вылетела пуночка. Там, в тайничке, гнездышко, и в нем уже два голубоватых яичка!
Подойдя к зимовью, Димка не мог не улыбнуться еще одной идиллической картине: ручной лемминг Чунька, которому всегда оставлялось немножко овсянки, тоже выполз на тепло. Столбиком стоял он на пороге, подставив лохматое пузечко солнцу. Преуморительно шевелил усатой мордашкой и закусывал зернышком, довольно щуря черные бусинки глаз.
