“Сия есть победа, победившая мир — вера наша” (1 Ин 5:4). Не от мира сего, и вместе с тем вошло в мир и победило мир, и просвещает мир! Ибо “Слово плоть бысть”, “и мы видели славу Его” (Ин 1:14) — в этих иоанновских словах сосредоточен весь смысл христианства, эти слова основоположны и для всего миросозерцания, для всей религиозной жизни, для всего благочестия Православной Церкви.
Ибо она неутомимо, неотрывающимся взором созерцает эту явившуюся и воплотившуюся в Иисусе Христе Полноту Божества. Единородный Сын Божий истинно “человек бывает” и “с человеками поживе”, и возрождает весь род человеческий и весь мир воплощением Своим и страданием Своим, и венцом явления Своего и откровения Вечной Жизни — победой над смертью, истинным во плоти воскресением из мертвых. Потоки жизни излились в мир из пришествия в мир Вечной Жизни, и Православная Церковь неустанно сосредоточивается всем вниманием своим, всем существом своим на этом явлении и на этой победе Вечной Жизни. В этом — весь смысл апостольской проповеди, этим питается все христианство вообще, и на Западе и на Востоке, поскольку оно есть христианство, но в Православной Церкви с особой силой вся жизнь духовная укоренена в этом созерцании славы и победы добровольно униженного, добровольно пострадавшего и воскресшего Сына Божия, вся жизнь ее духовная погружена в это созерцание, вытекает из этого созерцания.
Созерцание славы Его! “Ангел послан бысть рещи Богородице: радуйся. И со бесплотным гласом воплощаема Тя зря, Господи, ужасашася”... Из жития напр. преп. Кирилла Белозерского мы знаем, как он при чтении этого акафиста Матери Божией погружался душею в созерцание славы и величия воплощения Христова.
Особенно же раскрывается внутреннейшая жизнь Церкви нашей в радости пасхальной ночи.
“Очистим чувствия и узрим неприступным светом воскресения Христа блистающася и “радуйтеся” рекуща... Христа узрим правды солнце, всем жизнь возсияюща”. “Ныне вся исполнишася света, небо же и земля и преисподняя: да празднует убо вся тварь востание Христово”. “Яко воистину священная и всепраздненственная, сия спасительная нощь, и светозарная, светоносного дне востания провозвестница, в ней же бестленный свет из гроба плотски всем возсия”. Какое-то упоение торжеством и радостью и ликованием и уверенностью в уже осуществленной победе дышет в этих песнопениях Церкви.
Проповедь Воскресения есть основание всего христианства, всей проповеди христианства (“если Христос не воскрес, то проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша; но Христос воскрес, первенец из умерших” (1 Кор. 15:14, 20). Проповедь воскресения есть основание, есть определяющий фон всей жизни, всей радости, всего миросозерцания, всего опыта религиозного, всего подвига Православной Церкви. Недаром Серафим Саровский встречал приходивших к нему — не только в пасхальное время, но и в остальную часть года — словами: “Христос воскресе, радость моя”. Поэтому Православие так космично: Вечная Жизнь, вошедшая в мир, явилась закваской преображения мира. “О, чудесе! Како вкуси смерть всех жизнь? Но яко хоте мир просветити”... Поэтому “все концы мира ликуют о восстании Твоем из мертвых”.
“Да веселятся небесная, да радуются земная, яко сотвори державу мышцею Своею Господь, попра смертию смерть”...
Но не однобокая это радость, не “розовое христианство” — нет, радость, вытекающая из участия в подвиге Христовом, из сораспятия Ему, из Креста Его. Ибо Крест Христов животворящ и есть источник радости, из креста и гроба вытекает победа. Радость и — подвиг, и отказ от себя и умерщвление себя. Поэтому идеал жизни христианской для Православного миросозерцания и радостен и аскетичен одновременно, и только потому радостен, что рождается из креста, из смерти со Христом, из сораспятия Христу, чтобы жить со Христом в “обновленной жизни”. Поэтому — говоря словами ап. Павла — “мне же да не будет чем хвалиться, разве как крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым мир мне распялся и я миру” (Гал. 6:14). “Любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если Один умер, то все умерли, чтобы живущие уже не для себя жили, но для Умершего за них и Воскресшего” (2 Кор. 5:14-15).
Дело не в юридическом удовлетворении, но и в настроениях, не в субъективной уверенности спасения, как она однобоко подчеркивается в некоторых протестантских сектах, а в мучительном и длительном, органическом врастании, путем подвига и самоумерщвления, путем креста, в преизбыточествующую Жизнь Христову.
Аскетизм и радость! Это характерно и основоположно и для жизни отшельников и аскетов и мистиков Православия, и для всего нравственного учения его, и для древней русской иконописи, и для всей молитвенной и созерцательной жизни Православной Церкви. Созерцание не только воскресения, но и страданий, истинных, не воображаемых страданий и смерти Сына Божия. Но и эти страдания осияны славой Его, славой Воскресения: “Жизнь во гробе положился еси, Христе, и ангельские воинства ужасахуся, снисхождение славяще Твое”. “Животе, како умираеши? како и во гробе полагаешися? Смертную же, Спасе, крепость сокрушаеши и от ада всех свобождаеши”. “Владыка всех зрится мертв, и во гробе мале полагается Истощивый гробы мертвых”...
И мы должны быть “соединены с Ним подобием смерти Его”, чтобы “участвовать в воскресении Его”. “Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова раскрылась в смертной плоти нашей” (2 Кор. 4:10) — в этих словах ап. Павла дано все нравственное учение Православной Церкви. Потоки жизни вошли в мир через воплощение, подвиг и победу над смертию Сына Божия, и это есть благодатная жизнь Церкви, жизнь Духа Святого в нас, начатки преображения твари (ибо полнота преображения еще впереди). Но не внешнее, “механическое” или “магическое” это приобщение человека к потокам благодатной Жизни, вошедшим в мир, а внутреннее и нравственное. Внутренне и нравственно должна быть она усвоена, она должна стать основой, питающим центром всей духовной жизни человека. Хотя не субъективно дана она, а глубоко объективно, независимо от того, воспринимаем ли мы ее или нет. Но усвоение ее нами — преображение твари — осуществляется лишь чрез свободный нравственный подвиг, силою Благодати.
Нравственный элемент в жизни Церкви есть решающий. Стихия Церкви, жизнь Духа Святого, есть стихия нравственная: “будьте святы, как Он свят” (Лев. 11:44). Эта жизнь есть жизнь постоянного напряжения, неустанной борьбы, “умерщвления” плоти и дел плоти, болезненно-мучительного совлачения ветхого человека, борьба с самим собою. “Я каждый день умираю” (1 Кор. 15:31). Это есть сораспятие со Христом, несение Креста Его и следование за ним. “Кто не возьмет креста своего и не последует за Мною, не может быть Моим учеником” (Лк 14:27). Необходимы, неизбежны “тесный путь и узкие врата” (Мф 7:14 “тесны врата и узок путь”). Это есть основа христианской жизни вообще — крест Христов, добровольное участие в кресте Христовом. Это есть вместе с тем основа нравственного учения Православной Церкви. “Такова воля Духа”, пишет Исаак Сирин: “в ком обитает Он, не приучает тех к лености. Напротив, Дух побуждает их не покоя искать, но предаваться паче деланию и наибольшим скорбям. Искушениями Дух укрепляет их, и делает, что они приближаются к мудрости. Такова воля Духа, чтобы возлюбленные Его пребывали в трудах”. Ибо “если душа не вкусит ведением страданий Христовых, то не будет иметь общения со Христом”. Участие в страданиях Христовых есть необходимая предпосылка для участия в Его преображенной жизни. Неослабным призывом к подвигу, к мужественной борьбе дышит все учение Церкви.
Не ставит Православная Церковь вопроса, как определить взаимоотношение благодати к свободе и к подвигу человека. Ибо таинственно это и не хватит мудрости человеческой раскрыть превосходящие человеческое познание тайны духовной жизни — жизни Духа в нас. Ибо утверждает Церковь — ежечасно, ежемгновенно, каждым дыханием своим — необходимость подвига. И вместе с тем знает она, что глубоко немощен человек, что бессилен человек бороться со злом без помощи Божией. Поэтому нет заслуг человеческих, не своими заслугами спасаемся мы, а лишь благодатию Божией, и подвиг наш осуществляется лишь помощью Божией. Что можем мы сделать? Лишь взывать о помощи, о милосердии. “В бездне греховной валяяся, неисследную милосердия Твоего призываю бездну”. Даже слез раскаяния нет у нас, даже сокрушения истинного нет; даже о нем должны мы молиться: “Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче”. “Слезные ми подаждь, Христе, капли, скверны сердца моего очищающие”. Даже покаяние есть дар Его. Вся наша возрожденная жизнь есть дар Благодати. И вместе с тем не пассивному самоуспокоению и самоуслаждению учит Церковь, а беспрестанному активному устремлению, беспрестанному “восхождению сердца” к Богу, беспрестанному “воззванию” в мыслях своих (“воззвание в пленениих помышлений моих”), жизни молитвы. Жизнь Церкви есть жизнь молитвы, нравственная жизнь Церкви есть жизнь молитвы. Ибо, что можем мы сами! — Ничего, только взывать к Богу. Но, взывая, получаем помощь и силу на подвиг — не свою силу — Его силу. На подвиг борьбы со внутреннейшим врагом - с помыслами греха, осаждающими нас со всех сторон. Ибо недостаточно внешней чистоты: “очищение ума — вот — совершенство!”, говорит Макарий Египетский. Но одни, своей силой, мы с этим внутренним врагом справиться не можем. “Не может ум победить демонское мечтание сам, своею силою; да не дерзает на сие никогда... Но против призывания имени Иисусова враги и минуты устоять и злокознствовать против тебя не смогут”. Итак “будем врачевать недуг сердца непрестанным призыванием Господа нашего Иисуса Христа: ибо без Него не можем мы “творити ничесоже” (Исихий Иерусалимский). Поэтому чем выше подымается человек на пути совершенствования, чем больше очищается, тем больше возрастает он в смирении. Ибо тем яснее видит он свое ничтожество и свое бессилие и преизбыточествующую силу Божию. И величайшая трезвенность духовная сочетается с высотами духовной жизни. Поэтому весь путь духовный часто обозначают отцы этими двумя словами: “молитва и трезвение”.
И вместе с тем уже на земле праведники, святые живут начатками Жизни Вечной, жизнью Духа Святого. И порою даже тела их отчасти уже просветляются избытком благодати, которым говорят их души. Это мы видим иногда на останках святых, а иногда эта слава Божия уже при жизни святых отблеском своим касается тел их (срв. сияние облика Серафима Саровского во время беседы его с Мотовиловым).
Высшее преображение тварного силою Божией имеем в Таинстве Евхаристии, этом центре жизни церковной. Ибо здесь, как в одном потоке, сходятся все струи, образующие жизнь Церкви. Присутствие Господа, страдающего и прославленного, соединение Земного с Небесным, и претворение Земного, Тварного в Небесное — в истинную плоть и истинную кровь Сына Божия, и просветление немощной человеческой природы через приятие в себя, через вкушение плоти и крови Его, вследствие чего мы становимся “Христоносцами” (выражение Кирилла Иерусалимского), душою и телом. И восприятие нами в себя семени Вечной Жизни, вследствие чего тела наши получают уже теперь залог воскресения, как говорит Ириней Лионский (“тела наши, вкушающие Евхаристию, уже не тленны, но имеют надежду воскресения... они восстанут в свое время”). И нравственное питание духа нашего силою благодати — ибо мы не заслужили его и не можем заслужить этого избыточествующего, безмерного дара, — и сознание полной немощи нашей, полного ничтожества и греховности нашей, и вместе с тем непрестанное нравственное напряжение, неослабный зов сердца, сокрушение сердца: “Ослаби, остави, прости Боже..., сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови в утробе моей”... (из молитв перед причастием). И вместе с тем это есть таинство братского единения во едином Господе; существо и природа Церкви с особой силой раскрываются в этом таинстве: “мы все образуем одно Тело, ибо причащаемся от одного хлеба” (1 Кор. 10:17). Живые и умершие, Церковь земная и Церковь небесная, и на первом месте в ней, прославленнейшая из всех творений Божиих Пречистая Матерь Божия, — все объединяются воедино вокруг Евхаристической жертвы. Мы действительно составляем единое Тело, великий организм Церкви под единой Главою.
Ибо в том особенность благодатной жизни Его Святого Духа в нас, что это есть жизнь любви. Вечная жизнь есть жизнь любви и участие в Его Вечной Жизни есть участие в Его любви, в едином потоке любви, объединяющем нас с Ним и с братьями. “Будем любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас!” (1 Ин 4:19). И вместе с тем “Он отдал за нас душу Свою” (1 Ин 3:16), поэтому и мы должны отдавать душу за братьев. “Как можешь ты любить Бога, которого не видел, если не любишь брата, которого видишь” (1 Ин 4:20). Это и есть основа и существо Церкви.
Объединение друг с другом в жизни любви, или вернее: жизнь Духа Божия в нас, объединенных любовию. Той любви, о которой ап. Павел писал: “Бог мне свидетель, что я люблю вас любовию Иисуса Христа” (Филипп. 1:8), о которой Господь говорил в прощальной беседе с учениками перед ночью, когда Он предан был на распятие: “По тому узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою” (Ин 13:35).
Это есть жизнь Церкви в нас: Церковь есть жизнь любви, и познать Бога, который есть любовь, можно только участвуя в жизни любви, объединяющей нас друг с другом. Ап. Павел так свидетельствует об этом: молю Бога, “чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть вместе со всеми святыми, что есть широта и долгота и глубина и высота, и познать всякое познание превосходящую любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею” (Ефес. 3,18.19). Значит, только “укорененные в любви”, только “вместе со всеми святыми”, можем мы постичь широту и долготу и глубину и высоту Божию и всякое познание превосходящую любовь Христову”. Поэтому одиноко стоящий человек, замкнутый в своей индивидуальности, не может постичь тайн Божиих. Поэтому и обетование присутствия Его дано не одному, не отдельно стоящему человеку, а “двум или трем, собранным во имя Его” (Мф.18:20). Поэтому и во внутренней клети сердца нашего, когда мы удалились из всего мира, когда нет никого между нами и Богом, мы молимся не “Отче мой”, а “Отче наш”. Поэтому и отшельники в пустынях, не видавшие людского лица годами и даже десятками лет, не были одни, молясь ко Господу. Ибо пред лицем Божиим мы всегда предстоим вместе с братьями: “Отче наш”. И объединяясь с Главой благодатного тела, мы объединяемся тем самым через Него и со всеми членами тела. Поэтому страждет ли один член, с ним страждут все члены; славится ли один член, с ним радуются и все члены.
Жизнь Церкви есть продолжение откровения славы Его, это продолжение его богочеловеческой жизни — в нас верующих. Это — Его жизнь, в которую мы должны врастать все больше и больше. Поэтому Церковь видима и вместе с тем и невидима. Только духовному, но не телесному, только просветленному духовно взору, взору веры, видим источник жизни ея, питающая и одушевляющая ее сила — Дух Божий.
Нельзя Его силу и жизнь раскрыть внешне как геометрическую проблему. Но Он сам свидетельствует о себе — внутренно с превозмогающей силой как Источник Жизни. Так апостольская проповедь была “не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлениях духа и силы” (1 Кор. 2:4).
Это есть благодать, поток благодатной жизни, Его внутренняя жизнь в нас. “Ибо мы даже не знаем, о чем молиться как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными... Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы дети Божии” (Римл. 8.26,16).
Но — повторяем — не отдельно, одиноко стоящему человеку дается Дух Божий, а лишь участвующему в жизни Тела Христова, т.е. Церкви. Величайший из русских религиозных мыслителей А.С. Хомяков (7) (1804-1860) так изображает с вдохновенным проникновением эту жизнь Церкви, охватывающую всех и вся узами взаимной любви, сам будучи в ней глубоко укоренен: “Мы знаем, когда падает кто из нас, он падает один; но никто один не спасается: спасающийся же спасается в Церкви, как член ее, и в единстве со всеми другими ее членами. Верует ли кто? он в общении Веры; любит ли? он в общении Любви. Молится ли? он в общении Молитвы...
...Не говори: “какую молитву уделю живому или усопшему, когда моей молитвы недостаточно и для меня?” Ибо неумеющий молиться, к чему молился бы ты и за себя? Молится же в тебе дух Любви. Также не говори: “к чему моя молитва другому, когда он сам молится и за него ходатайствует Сам Христос?”. Когда ты молишься, в тебе молится дух Любви. Не говори: “суда Божьего уже изменить нельзя”, — ибо твоя молитва сама в путях Божиих и Бог ее предвидел. Если ты член Церкви, то молитва твоя необходима для всех ее членов. Если же скажет рука, что ей не нужна кровь остального тела и она своей крови ему не даст, рука отсохнет. Так и ты Церкви необходим, покуда ты в ней, а если ты отказываешься от общения, ты сам погибнешь и не будешь уже членом Церкви... Кровь же Церкви — взаимная молитва, и дыхание ее — славословие Божие”.
Из Духа Божия выводится вся жизнь Церкви. Он есть источник познания для нее. Более того: если предмет, объект нашего религиозного познания есть Бог, то и носитель, субъект истинного религиозного познания, есть также только Бог. “Ибо кто знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божиего никто не знает, кроме Духа Божия. Но мы приняли Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога” (1Кор. 2.11,12). Мы познаем Бога Духом Божиим, данным нам в Церкви. Дух Божий есть Дух Истины и не знает заблуждений; поэтому и Церковь, основой жизни, одушевляющей стихии, источником и субъектом познания которой есть Дух Божий, непогрешима. Не отдельный член или члены или группы членов Церкви непогрешимы, а все тело Церкви; ибо истина дается святости, и познание истины сочетается с нравственным подвигом, и полнота непогрешительного познания истины дается лишь полноте святости, полнотой же святости обладает не тот или другой и не те или другие отдельные члены земной Церкви, а лишь вся Церковь в совокупности, лишь Дух Божий, который есть Дух Святости и который живет в Церкви.
Поэтому — мы уже видели — не отдельный человек, как бы он ни был высок и свят и каким саном в Церкви ни был он облечен, может в совершенстве познать истину, а лишь братия, объединенные любовию, т.е. вся совокупность Церкви. Поэтому в Послании Восточных Патриархов (в ответ на окружное послание папы Пия IX, в 1848 г.) (9) правильно сказано, в полном соответствии с этим основанием всей жизни церковной: “у нас ни Патриархи, ни Соборы никогда не могли ввести что-нибудь новое, потому что хранитель благочестия у нас есть самое Тело Церкви, т.е. самый народ Церковный...”
Поэтому познание истины не есть для нас нечто внешнее, некое внешнее формальное действие, оно есть внутреннейший акт бытия нашего, укорененного в Церкви. И сама Церковь не есть для нас внешний авторитет, она — жизнь наша, которой мы живем, в которой мы укоренены или вернее: она есть жизнь Духа Святого во всех нас, составляющих тело Церкви. К этой преизбыточествующей жизни Духа Святого, живущего в Церкви и являющегося основой всей возрожденной духовной жизни нашей, нельзя по мнению Хомякова применить слова “авторитет” — ибо “авторитет” слишком мало, слишком внешне, оно звучит почти что кощунственно в применении к преизбыточествующему потоку благодати, который есть Церковь. “Нет: Церковь не авторитет, как не авторитет Бог, не авторитет Христос; ибо авторитет есть нечто для нас внешнее. Не авторитет, говорю я, а истина и в то же время жизнь христианина, внутренняя жизнь его: ибо Бог, Христос, Церковь живут в нем жизнью более действительною, чем сердце, бьющееся в груди его, или кровь, текущая в его жилах; но живут поскольку он сам живет вселенской жизнью любви и единства, т.е. жизнью Церкви”.
Церковь не есть поэтому и нечто субъективное, только внутренне нам данное — она обладает большей реальностью, чем мы все, взятые вместе: это Реальность Духа Божия, который есть Податель Жизни, Господь величествия и славы.
И вместе с тем Церковь — мы уже говорили — не только невидима, но и видима, и воплощается во внешних чувственных формах, и ибо Глава ее, Тот, Чей Дух живет в ней, Слово Божие, “плоть бысть и вселися в ны”.
Вот в кратких словах основа миросозерцания и жизни Православной Церкви; не является эта основа ее исключительным достоянием и монополией христианского Востока, ибо это — апостольское достояние, содержание апостольской проповеди, но в том особенность Православной Церкви, что она сохранила миру во всей его полноте, широте и богатстве и в чистоте это апостольское достояние.
Как слава воскресения Христова, так и органическая, соборная природа Церкви и преображенная жизнь твари, сияют в Церкви Православной, раскрываясь в благодатных глубинах ее — несмотря на все грехи и недостоинства наши — с преизбыточествующим сиянием.