«У меня тут что, медом намазано?!!» – восклицает иной человек, желая выразить недоумение и недовольство скоплением людей вокруг себя. Звучит грубовато, но доходчиво. Мед сладок, душист и красив, не говоря уже о его целебных свойствах. Неудивительно, что пристальный, повышенный, обостренный интерес к личности или месту ассоциируется с медом и тем, как на него слетаются соответствующие насекомые…
Вот, ключевое слово: соответствующие. Вышеприведенный фразеологизм, если вдуматься, не столько выражает раздражение навязчивостью и бесцеремонностью окружающих (друзей, знакомых, почитателей, поклонников, наконец, просто интересующихся личностью, ее делом или местом пребывания), сколько указывает на их хороший вкус, если, конечно, рассматривать вопрос в образном ключе Священного Писания и Предания: мед и молоко текут в Земле Обетованной – так символически описывается Богом ее изобилие (Исх. 3; 8), лишь «суды Господни… слаще меда и капель сота» (Пс. 18; 10 – 11), и слова Его тоже сравниваются с медом, чтобы выразить блаженство молящегося, превосходящее все радости мира сего: «Как сладки гортани моей слова Твои! лучше меда устам моим» (Пс. 118; 103).
Мед ассоциируется у нас с пчелами, а они – образ не только трудолюбия, но и мудрой избирательности, на которую обращает внимание свт. Василий Великий в беседе «К юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями», говоря, что пчелы «не на все цветы равно садятся, и с тех, на какие нападут, не все стараются унести, но, взяв, что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым».
Образу пчелы противопоставляется образ мухи, избирательность которой направлена на нечистоты. Прп. Паисий Святогорец говорил, что «особенность пчелы – находить и садиться на красивое и сладкое. Скажем, например, что в помещении, полном нечистот, кто-то поставил в углу лукум. Если принесём туда пчелу, она будет летать и нигде не сядет до тех пор, пока не найдёт лукум, и только там остановится».
Муха – наоборот: пролетит сквозь сад, где полным-полно благоухающих цветов, но лишь когда отыщет чью-то кучу нечистот, «сядет на неё и начнёт копаться в ней, наслаждаясь зловонием, возникающим от ворошения, и не может оторваться».
Так что метафорическое сравнение роящихся вокруг людей с пчелами – признание за ними здравого вкуса и похвальных устремлений, а за собой – неких достойных внимания качеств. И наоборот, пренебрежительно отмахивающийся от человека, как от надоедливой мухи (хотя бы и не без оснований), невольно признает за собой статус той самой «кучи». Это так, между прочим…
Однако мед ассоциируется в Писании не только с положительным, но и с отрицательным: его, как замечает премудрый Соломон, «источают уста чужой жены» (Пр. 5; 3), и вообще «нехорошо есть много меду» (Пр. 25; 27). Сладость сладости – рознь, и во всем должна быть мера.
Мед как символ сладости возводит наши мысли от сладости земной к небесной, от чувственно познаваемого к познаваемому духовно и от ограниченного к бесконечно непостижимому. Однако есть и возвратный путь: от сладости духовной, которая, согласно Псалмопевцу, «слаще меда», к нашей земной реальности, в которой слишком много горечи.
И вот тут мы нередко сталкиваемся со странным, необъяснимым явлением: какая-то стена отделяет реальность горнюю от дольней. Что такое сладость словес Господних, православный христианин, претендующий на статус «воцерковленного», знает по своему опыту, но сладость эта как бы герметизируется в отдельном сосуде.
Такое впечатление, словно душа его – как бы подводная лодка с множеством отсеков, один из которых благоухает ладаном, будучи отведен под вопросы духовного порядка. Однако, он плотно герметизируется, и накапливающееся там благоухание нисколько не распространяется в остальные отсеки, в которых все пахнет так же, как если бы этого особого отсека на лодке и не было. Он герметизируется как во время бедствия, когда во избежание гибели всего экипажа жертвуют его частью, оставшейся в аварийном отсеке.
Может, и в самом деле мы чего-то боимся? Не потому ли мы препятствуем распространению благоухания Духа Божия по всей нашей душе, что боимся возникновения в ней массы вопросов, боимся, что под это благоухание всю ее придется преобразовывать? Это же страшно: как жить в современных «джунглях», если вместо того, чтобы инстинктивно руководствоваться стереотипами «как принято у людей», начать задавать себе вопросы на каждом шагу, «а будет ли это по-христиански»?
Это ж шагу нельзя будет ступить, если все время думать, сопоставлять… Нас же перемкнет как ту сороконожку, которая впервые задумалась, а с какой ноги она начинает свой танец!
Протоиерей Игорь Прекуп
Вот так все просто. В основе нашей непоследовательности, представляемой как умение отличать духовное от душевного, жестокости, лицемерно выдаваемой за строгость, и равнодушия, прикидывающегося бесстрастием, лежит маловерие и происходящее от него малодушие. И чем прочней маловерие, тем искусней личина религиозности, чем липче малодушие, тем пафосней демонстрация «ревности по Бозе».
А ведь логично, чтобы приобщение божественной сладости не ограничивалось бы раздражением душевных «рецепторов» и выбросом эндорфинов, но преображало бы наше общее состояние, направляло бы наши чувства, побуждало бы к соответствующим по духу словам и делам. Как там, у Булата Окуджавы, помните?
Давайте восклицать, друг другом восхищаться.
Высокопарных слов не стоит опасаться.
Давайте говорить друг другу комплименты -
Ведь это все любви счастливые моменты.
Конечно, это может быть всего лишь душевным, а может быть и не «всего лишь». Приторность – зло, но и она от малодушия и дурного вкуса, обусловленного отсутствием чувства меры. Ласковость легко может перейти в ласкательство, если в основе одна душевность и человекоугодие. Но это уже от нас зависит, чем питается наша любезность, наши «высокопарные слова» и «комплименты».
От нас с Вами зависит, чтобы мед наших чувств и слов был небесного происхождения, от нектара «судов» и «слов Господних», которые слаще меда не по силе вкусового ощущения, а по качественной особенности духовного вкуса, проникающего в смысл Апостольских слов: «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2; 9).
Вот, ключевое слово: соответствующие. Вышеприведенный фразеологизм, если вдуматься, не столько выражает раздражение навязчивостью и бесцеремонностью окружающих (друзей, знакомых, почитателей, поклонников, наконец, просто интересующихся личностью, ее делом или местом пребывания), сколько указывает на их хороший вкус, если, конечно, рассматривать вопрос в образном ключе Священного Писания и Предания: мед и молоко текут в Земле Обетованной – так символически описывается Богом ее изобилие (Исх. 3; 8), лишь «суды Господни… слаще меда и капель сота» (Пс. 18; 10 – 11), и слова Его тоже сравниваются с медом, чтобы выразить блаженство молящегося, превосходящее все радости мира сего: «Как сладки гортани моей слова Твои! лучше меда устам моим» (Пс. 118; 103).
Мед ассоциируется у нас с пчелами, а они – образ не только трудолюбия, но и мудрой избирательности, на которую обращает внимание свт. Василий Великий в беседе «К юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями», говоря, что пчелы «не на все цветы равно садятся, и с тех, на какие нападут, не все стараются унести, но, взяв, что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым».
Образу пчелы противопоставляется образ мухи, избирательность которой направлена на нечистоты. Прп. Паисий Святогорец говорил, что «особенность пчелы – находить и садиться на красивое и сладкое. Скажем, например, что в помещении, полном нечистот, кто-то поставил в углу лукум. Если принесём туда пчелу, она будет летать и нигде не сядет до тех пор, пока не найдёт лукум, и только там остановится».
Муха – наоборот: пролетит сквозь сад, где полным-полно благоухающих цветов, но лишь когда отыщет чью-то кучу нечистот, «сядет на неё и начнёт копаться в ней, наслаждаясь зловонием, возникающим от ворошения, и не может оторваться».
Так что метафорическое сравнение роящихся вокруг людей с пчелами – признание за ними здравого вкуса и похвальных устремлений, а за собой – неких достойных внимания качеств. И наоборот, пренебрежительно отмахивающийся от человека, как от надоедливой мухи (хотя бы и не без оснований), невольно признает за собой статус той самой «кучи». Это так, между прочим…
Однако мед ассоциируется в Писании не только с положительным, но и с отрицательным: его, как замечает премудрый Соломон, «источают уста чужой жены» (Пр. 5; 3), и вообще «нехорошо есть много меду» (Пр. 25; 27). Сладость сладости – рознь, и во всем должна быть мера.
Мед как символ сладости возводит наши мысли от сладости земной к небесной, от чувственно познаваемого к познаваемому духовно и от ограниченного к бесконечно непостижимому. Однако есть и возвратный путь: от сладости духовной, которая, согласно Псалмопевцу, «слаще меда», к нашей земной реальности, в которой слишком много горечи.
И вот тут мы нередко сталкиваемся со странным, необъяснимым явлением: какая-то стена отделяет реальность горнюю от дольней. Что такое сладость словес Господних, православный христианин, претендующий на статус «воцерковленного», знает по своему опыту, но сладость эта как бы герметизируется в отдельном сосуде.
Такое впечатление, словно душа его – как бы подводная лодка с множеством отсеков, один из которых благоухает ладаном, будучи отведен под вопросы духовного порядка. Однако, он плотно герметизируется, и накапливающееся там благоухание нисколько не распространяется в остальные отсеки, в которых все пахнет так же, как если бы этого особого отсека на лодке и не было. Он герметизируется как во время бедствия, когда во избежание гибели всего экипажа жертвуют его частью, оставшейся в аварийном отсеке.
Может, и в самом деле мы чего-то боимся? Не потому ли мы препятствуем распространению благоухания Духа Божия по всей нашей душе, что боимся возникновения в ней массы вопросов, боимся, что под это благоухание всю ее придется преобразовывать? Это же страшно: как жить в современных «джунглях», если вместо того, чтобы инстинктивно руководствоваться стереотипами «как принято у людей», начать задавать себе вопросы на каждом шагу, «а будет ли это по-христиански»?
Это ж шагу нельзя будет ступить, если все время думать, сопоставлять… Нас же перемкнет как ту сороконожку, которая впервые задумалась, а с какой ноги она начинает свой танец!
Протоиерей Игорь Прекуп
Вот так все просто. В основе нашей непоследовательности, представляемой как умение отличать духовное от душевного, жестокости, лицемерно выдаваемой за строгость, и равнодушия, прикидывающегося бесстрастием, лежит маловерие и происходящее от него малодушие. И чем прочней маловерие, тем искусней личина религиозности, чем липче малодушие, тем пафосней демонстрация «ревности по Бозе».
А ведь логично, чтобы приобщение божественной сладости не ограничивалось бы раздражением душевных «рецепторов» и выбросом эндорфинов, но преображало бы наше общее состояние, направляло бы наши чувства, побуждало бы к соответствующим по духу словам и делам. Как там, у Булата Окуджавы, помните?
Давайте восклицать, друг другом восхищаться.
Высокопарных слов не стоит опасаться.
Давайте говорить друг другу комплименты -
Ведь это все любви счастливые моменты.
Конечно, это может быть всего лишь душевным, а может быть и не «всего лишь». Приторность – зло, но и она от малодушия и дурного вкуса, обусловленного отсутствием чувства меры. Ласковость легко может перейти в ласкательство, если в основе одна душевность и человекоугодие. Но это уже от нас зависит, чем питается наша любезность, наши «высокопарные слова» и «комплименты».
От нас с Вами зависит, чтобы мед наших чувств и слов был небесного происхождения, от нектара «судов» и «слов Господних», которые слаще меда не по силе вкусового ощущения, а по качественной особенности духовного вкуса, проникающего в смысл Апостольских слов: «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2; 9).