Наталья Юрина
ГЛАВА 1
День у Антона не заладился с самого утра. Начать с того, что он умудрился проспать: очнулся от звонка проехавшего под окнами велосипедиста, взглянул на часы — и сразу подскочил в кровати, как будто спал на батуте.
Вообще-то опаздывал он не смертельно — время умыться и одеться оставалось — но вот завтрак «накрывался мокрым полотенцем», как сказала бы Антошкина бабушка. Антон метнулся на кухню: надо хоть чего-нибудь прихватить с собой, сухим пайком. На столе его ждала записка: «Яйца и колбаса в холодильнике, хлеб в буфете, чай уже заварен. Я в парикмахерской. Мама».
— Да уж понятно, что не дядя Петя, — вслух разозлился Антон, — каждый понедельник она в парикмахерскую уходит на полдня!
Он принялся наскоро сооружать бутерброд, привычно ворча себе под нос:
— И зачем ей все время прихорашиваться? Папа уехал на целых три месяца, мне скучно дома одному — хоть со двора не приходи — а мама всегда находит, куда сегодня уйти. То ее в кино приглашают, то на танцы, то в кафе… А вернется папа — будет рассказывать, как она его ждала, да за мной присматривала. Ёлки-палки, ну никому я не нужен! — Антон дорассуждался до того, что окончательно испортил себе настроение.
Отец его, Виктор Петрович, был строителем и частенько уезжал на заработки, ведь в их маленьком городке с работой было не ахти. Мать, Ирина Александровна, подрабатывала частными уроками музыки, точнее игры на фортепиано и вокала. Но в свободное время действительно любила развлечься. А когда Антон высказывался против маминых исчезновений, она всегда возмущалась:
— Ты уже большой, мамочка тебя за ручку держать не обязана! Ты мне, между прочим, нагуляться не дал: только вышла замуж, а ты хлоп — и родился. Потом вон сколько лет вопли-сопли, пеленки-распашонки… Могу я, наконец, от вас обоих отдохнуть хоть иногда — или мне ждать до пенсии?
Папа приезжал с накопившейся усталостью, но постепенно приходил в себя и с удовольствием гонял с Антоном — в футбол или на велосипедах. Мама ворчала, что грязи полон дом, но время от времени вся семья выбиралась на берег реки, и там мама с большим азартом играла с папой и Антошкой в пляжный волейбол и плавала наперегонки. А перегнать ее было ой как непросто…
Антон обожал такие вылазки на природу; он любовался родителями и думал: как хорошо, что они такие молодые, красивые и веселые!
* * *
Антон скатился со своего третьего этажа и бегом припустил к школе — благо она всего в двух кварталах. Красный и запыхавшийся, он вломился в класс со звонком, но учительницы еще не было, так что он даже успел отдышаться и разложить на парте тетради и ручки.
Учительница английского языка, — она же классная, — Марфа Васильевна (конечно, за глаза ее называли не иначе как «Царица». А если не знаете почему, то спросите у своих родителей) вошла в класс не одна. Она привела новенькую, слухи о которой носились уже с неделю. Всем было интересно увидеть «настоящую дочь настоящего священника», как накануне тараторила, округлив глаза, Нинка Щукина.
— Это что же: попадья, значит? — усмехнулся Антон.
— Не попадья, а поповна! — авторитетно исправил его Владик.
Ну, и какая же она, поповна? Антон был не в духе, а потому посмотрел на девочку недоброжелательно. Девчонка, как девчонка: русая челка, голубые глаза, чуть вздернутый нос. Бледная какая то, невзрачная: никакой косметики — хоть бы ресницы накрасила, все ж девочки красят! — юбка, конечно, чуть не до пола — небось, ноги кривые прячет.
— Познакомьтесь, дети: это Настя Светлова, она будет учиться в нашем классе. Настя, ты хорошо видишь? Ну, садись тогда на третью парту — вон там, у окна.
Так новенькая оказалась прямо перед Антоном — он сидел на последней парте, которую его мама называла Камчаткой, а бабушка — галёркой. И тут он увидел то, что сразу не заметил: а коса-то какая знатная — тяжелая, спускается ниже пояса! Рука сама собой потянулась. Антон схватил Настю за косу и довольно-таки резко дернул — видно, утреннее раздражение рвалось наружу. В следующее мгновение он уже обдумывал, что бы такое пообиднее прошипеть в ответ на девчонкино возмущение. Но шипеть не пришлось: Настя не возмутилась. От рывка она вздрогнула и вздернула было голову, но оборачиваться не стала. Просто спокойным привычным движением взяла косу и перебросила через плечо вперед. И снова склонилась над тетрадкой, потому что Царица уже диктовала название сегодняшней темы.
Антону стало противно: это же надо, до чего забитая — даже не огрызается! Ну что ж, пусть готовится тогда к роли коврика: все ноги об нее вытирать будут.
И остаток дня Антон не обращал на новенькую внимания — хватало своих забот.
ГЛАВА 2
Незаметно пролетела учебная неделя. Последний её день начался с физкультуры. Урок проходил на школьном стадионе — ведь погода еще совсем летняя, середина сентября. Девочки, как обычно, заявились в джинсах и на каблуках, так что заниматься, собственно, не могли. Они и не собирались: столпились на беговой дорожке, освободив мальчишкам футбольное поле, и увлеченно щебетали. Лишь несколько «спортсменок» в костюмах разминались вместе с мальчиками под команды учителя физкультуры — пожилого, но подтянутого Петра Петровича. Настя оказалась в числе «спортсменок».
После разминки дежурный принес спортинвентарь: скакалки, мячи и прочее. Ребята увлеченно спорили, стоит ли натягивать сетку или лучше поиграть в волейбол без церемоний. В конце концов восторжествовала идея пляжного волейбола. Мальчики выбирали мяч получше, когда к ним подошла Настя.
Сегодня настроение у Антона было хорошее, да и за недавнюю выходку было до сих пор немножко стыдно, так что он решил не очень-то задирать новенькую. Поэтому приветствовал девочку шутливым тоном:
— Ну, здравствуй, девица-краса, русая коса!
Настя в веселом удивлении вскинула брови, но тут же подхватила игру. Сдерживая улыбку и озорно блестя глазами, она вдруг поклонилась Антону в пояс и заговорила нараспев, да так складно, будто с листа читала:
— И ты здрав буди, гой еси, Антон свет Батькович, да и вы все, добры молодцы! Невмочь мне с девицами-то боярскими перемывать честным людям белы косточки! Али примете меня в свою дружину княжескую да в команду волейбольную?
Хохот мальчишек распугал голубей и воробьев с соседних деревьев. Все держались за животы, а маленький Вовка Горобец рухнул на траву и катался, пытаясь выговорить сквозь смех:
— Ха-ха… гой еси… молодцы… ой, не могу!..
Настю единодушно приняли в игру. Антон тоже не возражал, хотя и приготовился к привычным девчоночьим капризам.
Конечно, играть с девочками — морока: то они за маникюр беспокоятся, то за макияж. А уж если ноготь сломают — стонов и ругани будет выше крыши.
Настя, однако же, вела себя совсем иначе. С ней было легко играть: она не побоялась поднять закатившийся в лужу мяч, не пищала, когда ее нечаянно — в пылу игры — толкали. Да и мяч отбивать получалось у нее получше многих мальчишек.
После урока, по пути к раздевалкам, Антон догнал Настю.
— Слушай, а ты где так научилась по-древнему шпарить?
— Я в детстве очень любила былины: помню, маму заставляла по сто раз их мне перечитывать.
— Ага, вот мне про Илью Муромца нравилось: такой крутой боец — прямо как спецназовец!
Настя улыбнулась. «Спецназовец» — придумает же!
— Ну, в былинах все, конечно, преувеличено: «Направо махнет — улица, налево — переулочек.». Но воином он был и вправду смелым и самоотверженным: настоящим русским богатырем.
— Что значит «вправду»? Это ж сказка, а Илья — выдуманный. Как оно… — собирательный образ!
— Ничего подобного! Я тебе как-нибудь о нем расскажу много интересного, а сейчас, извини, пора переодеваться.
Девочка скрылась в раздевалке, а Антон решил обязательно расспросить ее после уроков об Илье Муромце. Неужели он действительно настоящий воин, не сказочный? Вот здорово!
А девчонка-то вполне уверенно общается — не такой уж и «коврик»!
***
Едва дождавшись окончания учебного дня, Антон снова подошел к Насте. Она как раз складывала в сумку тетрадь и пенал.
— Помнишь, ты мне обещала… это… про богатыря рассказать?
Девочка серьезно кивнула:
— Конечно, помню. Только я домой спешу. Ты где живешь? Может, нам в одну сторону идти — по дороге бы и поговорили, а?
— А ты где?
— В частном секторе, рядом с церковью — мой папа там служит.
— Тогда нам по пути: моя пятиэтажка как раз между школой и этим вашим сектором.
— Вот и прекрасно!
***
Дети шагали рядом по тротуару. Настя, чуть прищурив глаза, задумчиво смотрела перед собой, стараясь вспомнить побольше о богатыре-«спецназовце».
— Кое-чему и в былинах можно верить. Например, известно, что родился Илья в городе Муроме или где-то в его окресностях. (Вот встречается же в былинах «село Карачарово») — отсюда и прозвище Муромец — в 12 веке. Целых 30 лет был парализован и не ходил — помнишь: «сидел на печи 30 лет и три года»? А потом его исцелили таинственные странники — «калики перехожие». Наверное, это Бог услышал его молитвы, и послал старцев — а может, то были ангелы? Они же объяснили будущему богатырю, для чего ему дано здоровье и большая сила: чтобы приносить пользу Родине, сражаться с врагами. И он бесстрашно боролся — и побеждал! Отважно боролся со всякими бусурманами да соловьями- разбойниками, защищал родную Русь, не думая о себе — не то что о комфорте, а о жизни даже…
— Погоди, а с чего ты все-таки взяла, что Илья Муромец — не выдумка? — перебил Антон.
— Да ведь я же его своими глазами видела!
Антон разозлился:
— Так ты мне голову морочишь! Или ты пришелец из 12-го века? Или у тебя видения с богатырями?
— Ну чего ты разошелся-то так, я еще просто не успела дорассказать, прости. Между прочим, не только в наших русских былинах осталась народная память о Муромце. В старинных германских сказаниях говорится о могучем воине, его называют «Илия Русский» — а это он и есть, наш богатырь!
Так вот, а когда Илья состарился, утомился от ратных подвигов, да ещё ведь и ранен был тяжело в грудь, — решил он сменить меч железный на меч духовный. Отправился Муромец в Печерский монастырь. Там принял постриг, и умер истинным монахом. Тело его до сих пор покоится в пещерах Киево-Печерской лавры — я вот только не помню, в Ближних или в Дальних… Бог прославил его мощи нетлением: тело не гниет, не разлагается вот уже больше восьми веков, представляешь? Мы с папой ездили в Киев, были в Лавре — какое святое, благодатное место!- и я сама видела Илию Муромца. В одной руке у него меч, а другая сложена для крестного знамения. До сих пор видны боевые раны. А когда ученые исследовали мощи, то они подтвердили, что человек был высокий (177 см, тогда это был рост выше среднего) и сильный, позвоночник изменен из-за долгого паралича, имеются серьёзные ранения: на левой руке и в области сердца… Вот так-то! Илья — не какой-то там Иванушка из сказки, а самый настоящий православный святой. А день его памяти запомнить проще простого: Новый год!
Антон слушал со смешанным чувством недоверия и восторга. Перед ним открывался какой-то совершено неизведанный, но захватывающе прекрасный мир. Для Антона подобные рассказы были внове, и ему ужасно захотелось узнать еще что-нибудь об этом сказочном мире, который, оказывается, реально существует, но так долго прятался от него, Антона.
А вот для Насти прекрасный мир был родным домом, и Антон посмотрел вдруг на нее по-новому, как на Алису из Зазеркалья.
— Слушай, Насть, ты… это… извини за косу…
— Какую косу? Ах, косу! Да я и не обижалась. И вообще — сама виновата: уселась и соблазняю соседей своей косой! — и дети весело рассмеялись.
— А вот уже и мой дом.
— Какой?
— Вон тот, с красной крышей. Его легко запомнить и узнать, потому что у нас голубятня, видишь?
— Ух ты, и много у вас голубей?
— Столько, полстолько, да еще четверть столько! Зайдешь к нам в гости — на чай? Или, вернее, на обед?
— Не, мне домой пора. Ну, пока!
— До завтра.
ГЛАВА 3
Учебный год шел своим чередом, обычные школьные радости и огорчения сменяли друг друга. Но Антон все никак не мог понять, что же так отличает Настю от других девочек, да и вообще — других людей? Почему-то этот вопрос не давал ему покоя. И тогда он начал внимательно присматриваться к Насте. Можно было бы сказать «начал следить», но ведь Антон не шпионил, просто смотрел и подмечал кое-что.
Это оказалось ужасно интересно, — наблюдать за одноклассниками со стороны, — занятнее любого телесериала. Антон старался предугадать, кто как поступит, догадаться, кто что думает в данный момент. И результаты порой получались неожиданные: иногда люди поступали точно так, как Антон и думал (ему в таких случаях казалось, что это он сам внушил им эти слова и поступки, и хотя он знал, что это вовсе не так, ему нравилось в шутку представлять себя великим гипнотизером), а иногда — совсем наоборот!
Антон очень увлекся этой игрой: он воображал себя разведчиком, незаметно собирающим информацию прямо в тылу врага.
Ага, вот и первые «жертвы» наблюдения: Вовка наклоняется к передней парте. Наверняка сейчас толкнет Катьку в спину, а она схватит линейку и треснет Вовку по голове. Точно!
Антон не выдержал и прыснул, вызвав гневный взгляд Царицы.
А Нинка сегодня явилась с новой прической: вся в закрученых локонах. На первой же перемене окажется в центре кучки «репортеров», и будет давать интервью о своей «химии».
На переменах, само собой, занимались кто чем. Настя вроде бы ничего особенного не делала, но все равно чем-то отличалась от большинства девчонок. Если бы Антон захотел одним словом выразить ее особенность, наверное, это было бы слово «естественность». Но Антон не пытался так вот однозначно формулировать результаты своих наблюдений, он просто замечал, что с Настей легко общаться и можно говорить о чем угодно. Она не перебивала и не отмахивалась, слушала внимательно и с интересом, вот только сплетен не переносила: сразу переводила разговор на что-нибудь другое. Антон ни разу не слышал от Насти грубостей, бранных слов или глупого хихиканья. И двигалась она непринужденно: ей не приходилось натягивать и одергивать вечно задирающуюся мини-юбку, изворачиваться, как бы присесть или наклониться в слишком короткой либо узкой юбке, неуклюже растопыривать пальцы, оберегая маникюр, волноваться, как достать соринку из глаза, не попортив макияж и прочее-прочее.
В то же время Настя вовсе не была занудой или угрюмой, необщительной личностью. Напротив: она любила поговорить, посмеяться, поиграть. Удивительным образом она умудрялась разговаривать и шутить, никого не обижая при этом. Со всеми была приветлива и доброжелательна, на попытки обидеть или насмешки просто не реагировала — и вскоре оказалось, что у нее со всеми в классе хорошие приятельские отношения. У Насти не было «врагов», не было и группки, к которой бы она примкнула. Она не любила проводить перемены в стрекочущих стайках девчонок, чаще всего — прогуливалась по коридору, беседуя с кем-нибудь один на один.
Училась Настя хорошо, вполне могла бы стать первой ученицей в классе, но она не стремилась к этому. Настя почти всегда знала ответ на вопрос учителя, но не подпрыгивала за партой, пытаясь вытянуть руку до потолка, не выкрикивала с места, а спокойно сидела. Если требовалось — поднимала руку, держа локоть на столе. Когда ее вызывали по журналу — вставала и так же спокойно отвечала, без всяких ужимок и захлебывания. Принципиально не подсказывала. Когда Вовка пристал к Насте на перемене с просьбами списать математику, она ответила:
— Списать не дам. И подсказывать на контрольной не стану, можешь записки не передавать. Хочешь, мы лучше с тобой позанимаемся после уроков, порешаем задачки на эту тему?
Вовка, конечно, отказался и бросился к отличнице Юле Морозовой, которая поломалась немного, морща нос, но списать все-таки дала.
Настя не участвовала в розыгрышах или насмешках над новенькими, робкими и другими «ковриками». Наоборот: всегда вступалась за них, не стесняясь перечить «крутым» одноклассникам. Она не ругалась, не скандалила, но умела в нужный момент вдруг стать серьезной и так решительно и уверенно пресечь готовящуюся или совершающуюся глупость, что её, как ни странно, часто слушались.
Иногда Антон замечал, как Настя задумчиво смотрела на спорящих, курящих, матерящихся или хвастающих ребят и девчонок. Её взгляд становился печальным и каким-то отстраненным, а губы чуть заметно беззвучно шевелились. Казалось, она переносилась мыслями далеко-далеко. Через минутку Настя вздыхала, стряхивала с себя задумчивость и продолжала заниматься своими делами.
Одевалась Настя тоже не так, как все. Она не меняла ежедневно наряды, не цепляла на себя массу украшений — только серебряное колечко на пальце да лента в косе. Не носила она ни мини-юбок, ни «голопузых» маечек, ни даже столь привычных джинсов. Вообще, в брюках её можно было увидеть лишь на физкультуре. Обычно одежда была неброская: светлая рубашка или водолазка, иногда с безрукавкой, темная юбка-то до колен, а то и до пола. Но смотрелись самые обычные вещи на ней как-то по-особому, не просто аккуратно, а даже элегантно. Может, оттого, что всегда были чистыми и выглаженными? Не только. Однажды Юлька спросила Настю, в чем секрет «симпатичности таких допотопных нарядов», и где она вообще их находит. Настя улыбнулась:
— Так ведь они сшиты точно по моим меркам, потому и сидят хорошо. Мы с мамой сами шьём. Знаешь, как это интересно?!
— О, ручная работа… Так это у тебя эксклюзив! Поня-ятно.
ГЛАВА 4
Придя из школы, Антон заметил, что мама как-то нехорошо выглядит.
— Мамочка, ты чего такая невеселая? -спросил он.
— Не знаю, сынок, что-то голова кружится. Устала, наверное.
К вечеру маме стало хуже, она выпила таблетку от головной боли и легла спать пораньше. А ночью Антона разбудили стоны, доносившиеся из маминой спальни. Мальчик ворвался в комнату:
— Мама, мама, что с тобой?
Но мама не отвечала. Она стонала, не открывая глаз, лицо раскраснелось, на лбу выступили капельки пота. Руки судорожно сжимали край одеяла.
Антон опрометью бросился к телефону, дрожащими руками набрал номер «Скорой» и каким-то чужим, писклявым голосом умоляюще прокричал в трубку:
— Скорее приезжайте, моей маме очень плохо! Спасите ее!
Сбиваясь, он продиктовал адрес, положил трубку и помчался к маме. Он гладил ее руки, волосы, приговаривая:
— Все будет хорошо, сейчас нам помогут. Все будет хорошо, правда, мамочка?
Время, казалось, остановилось. «Скорая» все не ехала, и Антоша совсем было запаниковал, но взглянув на часы, понял, что прошло-то всего несколько минут. Наконец, в дверь позвонили. На пороге стоял широкоплечий доктор с чемоданчиком и молоденькая медсестра. Антона выгнали из комнаты, чтобы не мешал, и он присел на табурет в коридоре, прислушиваясь к доносившимся из спальни голосам.
Вскоре из спальни вышла медсестра и обратилась к Антону:
— Мальчик, а есть в доме еще кто-нибудь из взрослых? Твои папа или бабушка?
— Нет, папа в командировке, а бабушка далеко живет. А что?
— Ничего, ты уже большой, сам справишься. Понимаешь, придется нам твою маму в больницу забрать. Ты поможешь ей собрать необходимые вещи?
Антон растерянно кивнул. Он, словно во сне, открывал шкаф, складывал в пакет халат, тапочки и прочие вещи, перечисленные медсестрой, а сам все никак не мог осознать, что же происходит. Неужели маму сейчас увезут? Что с ней? А вдруг… вдруг она умрет?
Эта мысль ужасно напугала мальчика, и он просто застыл на месте. Медсестра подхватила пакет с вещами, что-то успокаивающее прощебетала Антону, оставила записку с адресом больницы, захлопнула дверь за санитарами с носилками — а мальчик так и не пошевелился.
Наступила тишина. Квартира опустела, а за окнами чернело ночное небо. И даже звезд не было видно: погода стояла пасмурная. Антон почувствовал себя страшно одиноким. Он включил телевизор и сел в кресло с пультом. На одних каналах люди хохотали, на других — дрались или убивали друг друга. Нет, это вовсе не утешало. Антону стало еще хуже, и он раздраженно выключил «ящик».
Вернувшись в свою комнату, мальчик сел на кровать и задумался. На душе было так тяжело! Очень хотелось как-то помочь мамочке, но что он мог сделать?
Случайно взгляд остановился на иконе, висевшей на стене. Это была старинная Владимирская икона Богоматери. Антону она досталась от бабушки, которая до самой смерти молилась всегда перед этим образом. Бабушка что-то рассказывала внуку и о самой Богородице, и о ее иконах, но мальчик уже ничего не помнил — мал был тогда, да и слушал не очень внимательно. Сейчас он увидел икону словно в первый раз, и ему захотелось рассмотреть ее поподробнее. Подойдя ближе, он долго смотрел на лик Богородицы с такими скорбными и мудрыми глазами, на Христа-младенца, так нежно обнимающего маму за шею… Антон вдруг почувствовал, что они живые, слышат его, понимают и могут помочь. Он упал на колени и стал молиться. То есть, он не думал о том, что делает — просто изливал свое горе перед Богоматерью, рассказывал о своей единственной любимой мамочке, умолял спасти ее…
Мальчик и не заметил, сколько прошло времени, только выплакался и постепенно успокоился. На душе полегчало и непонятно почему появилась уверенность, что все обойдется. Бросив взгляд на часы, Антон удивился: было уже три часа ночи. Он быстренько нырнул под одеяло и провалился в сон.
На следующий день в школу Антошка не пошел. Наскоро проглотив пару бутербродов, он помчался в больницу. В хирургическое отделение его не пустили, попросив подождать в приемном покое, пока выйдет лечащий врач. Антон устроился на низеньком диванчике и нетерпеливо ждал, повторяя про себя: «Господи, помоги! Господи, ну пусть все будет хорошо, пожалуйста!»
Лечащий врач пришел минут через десять. Доктор оказался веселым и разговорчивым.
— Ага, вот и наш герой! — приветствовал он Антона. — Молодец, парень, вовремя «скорую» вызвал.
— Что с мамой? — тихо спросил Антон.
— Аппендицит. Но я это не сразу понял. Сложный случай: процесс гнойный, а отросток спрятался, как партизан. Оперировать надо срочно, а мы с коллегами диагноз поставить не можем, представляешь? — врач явно наслаждался возможностью поговорить на любимую тему. Антон слушал внимательно, и доктор радостно продолжал:
— Решили мы, короче говоря, до утра подождать. Утро-то вечера, как говорится, мудренее, верно? И тут, представляешь, наш главный хирург, — ни с того ни с сего, — решает посреди ночи дополнительный обход сделать. Мы его, знаешь, очень уважаем: хирург от Бога! Так вот, в три часа ночи он делает обход и особенно интересуется новенькими. Осмотрел мамку-то твою — и давай на нас шуметь: «Срочно на стол! Это же аппендицит, а не колики, утром перитонит получите!». Короче, оказался и вправду аппендицит, причем еще бы пара часов — и… Врач осекся, увидев испуганное, побледневшее лицо мальчика, и скороговоркой закончил:
— Операция прошла хорошо, главный сам контролировал.
— А можно мне к маме?
— Сегодня не пустят: она после операции должна в реанимационном отделении побыть. А завтра-послезавтра мы ее в обычную палату переведем, тогда и посетить можно будет.
Антон уже поблагодарил веселого доктора, распрощался и вышел из больницы, а в мыслях все переваривал услышанное. Значит, мама могла умереть? Ее спас случайный осмотр опытного врача, который в три часа ночи…
— Стоп! Три часа ночи! — вслух воскликнул Антон. На него удивленно оглянулась проходившая мимо старушка, и он замолчал.
Неужели случайно получилось так, что маму спасли именно тогда, когда он молился и просил об этом? Значит, Бог по-настоящему услышал и помог? Да ведь это так поразительно!
Антон был в каком-то радостном потрясении. Он прибежал домой и снова бросился к иконе со слезами. Только теперь он плакал от счастья и молитва была не просьбой, а благодарением и хвалой. Словно камень свалился с души!
После школы к Антону забежала Настя — узнать, почему не был на уроках и передать задания на дом.
— Ты что, заболел?
— Да не я, мама у меня в больнице, — уныло сообщил Антон.
— Ой, почему?
Мальчик рассказал, что случилось с мамой, но об иконе, молитве и чуде промолчал: это показалось слишком личным делом. Поделиться ему хотелось только с мамой. Скорее бы она вернулась домой!
— А что ты будешь вечером один-то дома делать? — спросила Настя.
Антошка пожал плечами. Чем заняться, он не представлял. Ничего не хотелось. Настя предложила:
— Слушай, пойдём к нам! Родители будут рады. Поужинаешь с нами, если захочешь — можешь и заночевать. Уроки сделаем, голубятню посмотришь. А главное — давай вместе помолимся за твою маму. Сегодня будний день, всенощной службы в нашем храме не будет, к сожалению. Зато мой папа свободен — и он с радостью отслужит молебен о здравии Ирины Александровны.
Мальчик подумал немного и согласился. Конечно, он немножко стеснялся, но было так приятно, что о нём и о маме искренне переживают и заботятся: словно Настя и её семья — антошкины родственники.
Прежде всего Настя привела Антошу в церковь. Храм был совсем пустой и какой-то таинственный от тишины и предзакатного золотисто-розового освещения. Настя перекрестилась, поцеловала икону, лежащую на небольшом наклонном столике в центре храма. Антон ещё не знал, как и что тут называется. А потом девочка куда-то исчезла, пообещав скоро возвратиться, и оставила приятеля одного.
Антон присел на скамью у стены и медленно огляделся. Необычное место, особенное. Тишина-то какая… Пылинки в золотом луче танцуют. Вокруг лица, лица, спокойно смотрящие с икон, мудрые глаза, благословляющие руки. «Совсем не похоже на музей, — подумал Антон, — где я смотрю на картины. Тут смотрят на меня.». Он почувствовал внезапно, что не один здесь. Скользнул глазами по храму — никого нет. Но чувство присутствия — живого, близкого — только усилилось. Антон запрокинул голову — и встретил кроткий взгляд огромных глаз. Под куполом изображён был Христос с раскрытой книгой в руке. «Аз есмь свет миру» — с трудом разобрал Антошка непривычные буквы.
***
Через два дня Антон навестил маму в больнице. Оказалось, что больше всего мама беспокоилась о нём:
— Как же ты один, сынок? Тебе не страшно? Что ж ты кушаешь? Как…
— Ну, мама, что ты так волнуешься, — Антон даже слегка обиделся, — я давно уже не малыш в памперсах. Всё у меня хорошо, я себе бутеры готовлю и чай. И даже посуду мою, — похвастался, не удержавшись.
— «Бутеры»… — грустно улыбнулась мама. Да разве можно ребёнку на одних бутербродах сидеть? Давай я соседке записку напишу, попрошу готовить хоть супчик тебе, а?
— Не, не надо. Я у Насти обедаю. И на ужин мне её мама, тётя Александра, всегда передаёт кучу еды. А бутеры у меня на завтрак идут или с собой, в школу.
— Это какая Настя?
— Светлова. Ну, священника дочка. А папа её, отец Георгий, такой классный! Он всегда забавные истории рассказывает, в шахматы мы с ним резались…
— Значит, ты не скучаешь, не голодаешь? Над тобой шефство взяли? — задумчиво проговорила мама. — Как хорошо, что есть на свете добрые люди! Ты им передай, что я очень, очень благодарна.
Знаешь, сынок, я тут сон видела. Приснилась мне твоя бабушка. А я испугалась ужасно: слышала, что мёртвые не к добру снятся, к себе могут позвать. Я и шепчу ей с перепугу: «Мам, ты только ничего мне не говори, мне помирать нельзя, Антошку жалко». А она кивает, улыбается и так ласково на меня смотрит… И мне стало почему-то спокойно: и операция пройдёт без осложнений, и здоровье восстановится — я как-то в этом уверена сейчас. Как думаешь, глупости это всё или нет?
Антон серьёзно ответил:
— Точно не глупости. Ты послушай, что я тебе расскажу.
И он подробно описал события последних дней. Ирина Александровна помолчала.
— Мама, бабушка-то твоя, богомольная была, верующая. В церковь ходила, молилась всё… А я как-то совсем и не задумывалась об этом. Всегда находятся более срочные насущные дела. Говоришь, можно в храм зайти, свечку поставить?
— Да я там теперь каждый день бываю, уже привыкать стал. И тебе всё покажу, когда придёшь. Настя говорит, как выйдешь из больницы, отец Георгий благодарственный молебен отслужит.
— Да? Ну что ж, значит, надо пойти, — согласилась мама.
ГЛАВА 5
Вернувшись из школы, Настя пообедала и быстренько переделала все дела: помыла посуду, покормила голубей, навела порядок в комнате. Время было ещё не позднее, до вечера далеко. И Настя решила забежать домой к Антону — проведать его маму, которая уже выписалась из больницы. Но нельзя же идти в гости с пустыми руками!
— Мама, а что можно кушать после операции? Ну, после аппендицита?
Матушка Александра задумалась.
— Знаешь, я точно не уверена. Ты лучше преподнеси Ирине Александровне не продукты, а букет цветов. Ты ведь к ней идти собралась?
— Да. Спасибо, мам, идея беспроигрышная. Что может быть приятнее цветов? Я немножко опустошу нашу лучшую клумбу с астрами, ладно?
— Ну, разумеется, — улыбнулась матушка. А я тем временем найду красивую обёрточную бумагу — как раз недавно видела на полочке для рукоделия.
Через 15 минут Настя была готова. Букет получился потрясающий: живые цветы, аккуратно срезанные буквально минуту назад, издавали очень тонкий, свежий аромат, лепестки их были так чисты и нежны, что хотелось любоваться ими долго-долго.
— Наверняка Ирине Александровне понравится, — одобрила букет матушка. — Ну что ж, иди, доченька, поклон ей от меня.
Ещё поднимаясь по лестнице, Настя услышала звуки фортепиано. Значит, антошина мама уже принялась за репетиции. Наверное, чувствует себя гораздо лучше. И тут в музыку ворвался голос: радостный, сильный, энергичный. Словно соскучившись взаперти, он рвался на свободу. Настя ещё не слышала, как поёт Ирина Александровна, и она застыла перед дверью: так не хотелось прерывать песню.
— В юном месяце апреле
В старом парке тает снег,
И весёлые качели
Начинают свой разбег.
Настя улыбнулась. Она вспомнила, что слышала эту песню в фильме «Приключения Электроника». Там ещё был замечательный пёс по имени Ресси…
Позабыто всё на свете,
Сердце замерло в груди…
Голос повёл мелодию плавно, даже как будто с грустинкой. Но внезапно окреп, налился внутренней силой и, окрылённый, стал подниматься всё выше:
Только небо, только ветер,
Только радость впереди!
У Насти дух захватило от избытка чувств. Как сильна музыка! Слова-то незатейливые, мотив тоже простой — а как душа встрепенулась…
Переливчатый дверной звонок прервал звонкие аккорды. Ирина Александровна открыла дверь и приветливо улыбнулась:
— Это ты, Настёна? Здравствуй. Ты к Антошке, наверно? А его дома нет — убежал на стадион с Владиком.
— Да нет, я к Вам. Проведать… То есть, я имела в виду… здравствуйте! — Настя запуталась и смущённо замолкла.
Ирина Александровна рассмеялась:
— Ты чего это застеснялась? Неужто боишься меня?
— Ну что Вы, конечно, нет! — девочка уже взяла себя в руки и заговорила внятно. — Просто, понимаете, я услышала, как Вы поёте — и заслушалась. И так задумалась, что немножко растерялась. Это Вам — цветы с нашей клумбы и поклон от моей мамы.
— И о чём же ты так задумалась? — поинтересовалась антошина мама, жестом пригласив Настю в прихожую и с благодарной улыбкой принимая букет.
— Да вот… — снова несколько смутилась гостья, — знаете, я с детства любила музыку и мечтала петь. Ведь хорошая музыка так возвышает душу, она может и утешать, и радовать, и вообще… Но голоса у меня нет, к сожалению.
— Так ты мечтаешь стать певицей? Выступать на эстраде? Стать королевой видеоклипов? — добродушно-шутливо спросила Ирина.
— Ой, нет-нет, какая там эстрада и клипы, — испугалась Настя. Я мечтала бы петь в храме. Представляете — славить Бога, словно ангел…
— Славить Бога? Хм… А с чего ты взяла, что голоса у тебя нет?
— Ну, понимаете, у нас в храме собственного хора нет, так, приходящие певчие и регент из другого прихода. Она, — в смысле регент, — услышала, как я подпеваю хору на службе и сказала… В общем, посоветовала петь про себя. Я так поняла, что ни слуха, ни голоса у меня нет, только мешаю окружающим. Вот я и молчу с тех пор.
Антошина мама села за пианино и пригласила:
— Подойди-ка ближе. Можешь повторить за мной: «до-до, ре-ре, со-оль». А теперь так: «ля-а-а.». Не стесняйся, представь, как нотка летит вперёд, сквозь оконное стекло, на простор: ля-а-а, си-и-и…
Настя старательно повторяла за Ириной Александровной.
— Между прочим, вовсе не так уж и плохо, так что не грусти, — сказала та наконец. — Мы ещё вернёмся к этому разговору, хорошо? А сейчас уже чайник закипел, свистит на кухне. Пойдём, я тебя напою своим фирменным травяным чайком.
Когда Настя попрощалась и ушла, Ирина Александровна посидела, задумчиво глядя в окно, а потом стала листать записную книжку. Набрав номер, она попросила Веру Ивановну.
— Привет, Верунь! Спасибо, хорошо. Послушай, ты ещё церковным пением занимаешься? Да? Есть тут у меня к тебе дело на полмиллиона…
ГЛАВА 6
Антон и Настя сдружились так, словно были родными братом и сестрой. Теперь они часто беседовали в школе, ходили друг к другу в гости без всякого стеснения, словно к родственникам, делились тайнами, мыслями и мечтами. Девочка призналась, что мечтает петь, да не умеет. Антон поведал парочку таких страшных секретов, что их и записать нельзя: можно только намекнуть, что связаны они с футболом и другом Владом… Впрочем, ничего криминального в них не было. Настя пересказывала Антону евангельские истории и запомнившиеся моменты из житий святых или из церковной службы. Знала она и много разнообразных забавных происшествий, случавшихся со знакомыми прихожанами. Антон, в свою очередь, научил Настю играть в пинг-понг и находить на небе Полярную звезду. Оба ждали зимы, потому что Настя не умела кататься на коньках, а Антон считался мастером фигурного катания в своём большом дворе.
Одноклассники даже пытались дразнить ребят «женихом и невестой», но Настя не обижалась. С улыбкой она сказала приятелю, что это, между прочим, один из красивейших христианских образов. Глядя на неё, Антон тоже не стал обращать внимания на насмешки, отчего они быстро увяли.
Как-то само собой получилось, что Ирина Александровна, мама Антона, стала всё чаще появляться в храме. Вскоре уже стало привычным правилом для них обоих — каждое воскресенье начинать с литургии. Нередко и субботний вечер они встречали на всенощной. Настя была этому очень рада. Правда, пока до исповеди и причастия дело не дошло, но торопиться тут, по мнению отца Георгия, не стоило. Зато после литургии, если священник не спешил на требы, он частенько приглашал новых прихожан на чай — и беседы увлекали всех так, что чаю приходилось выпивать далеко не по одной чашке.
Незаметно подкралась зима: сорвала с деревьев последние листья, разрисовала окна ледяными узорами, обрадовала детей долгожданными катками и горками во дворах. Настя вполне прилично научилась держаться на коньках, но до Антона ей всё-таки было далеко. Ещё бы: он который год был центральным нападающим дворовой хоккейной сборной. На дружеской встрече с командой соседнего двора Антон исхитрился уложить в ворота противника десяток шайб. Болельщики были в восторге — а Настя скандировала «мо-ло-дец!» громче всех.
К концу зимы службы в храме стали протяжными и печальными, внутреннее убранство торжественно-траурным: начался Великий Пост. Антону с мамой священник благословил держать пост не слишком строгий, правило молитвенное тоже дал небольшое, но подробно разъяснил, как важно не гнаться за подвигами, а соблюдать постоянство. Отец Антона к зиме как раз вернулся домой и подтвердил славу профессионального строителя, соорудив во дворе великолепную ледяную горку. Сам Виктор Петрович к религии был равнодушен, но жене и сыну не мешал, не осуждал их. Вспоминая покойную тёщу, которую он глубоко уважал и считал очень хорошим человеком, антошин папа не видел в Православии ничего дурного.
***
«Всему своё время, и время всякой вещи под небом», как говорил ещё святой царь Соломон, и всему приходит конец.
Закончилась суровая зима, поплакали и исчезли сосульки, солнышко подсушило землю, появились первые нежные листочки и подснежники. Приближалась Пасха.
— А знаешь, — спросила Настя Антона по дороге из школы, — как по-гречески будет «воскресение», ведь Пасха и так называется: Светлое Христово воскресение?
— Откуда ж я знаю? — удивился Антон. Я, видишь ли, в греческом не силён. Тут бы с временами английских глаголов разобраться…
— Ну, так слушай. Слово длинное: а-на-ста-си-я, — Настя лукаво подмигнула. — Так что у меня каждое воскресенье — маленькие именины, а на Пасху — большие. А самые настоящие — четвёртое января, день памяти великомученицы Анастасии Узорешительницы.
— О, классно как! Слушай, а когда ж у меня именины? И может ли моё имя что-то значить?
— А как же, обязательно значит! Вот только ты у меня единственный знакомый Антон, так что я сразу и не скажу, что да как. Разве что знаю, что полное святое имя — не Антон, а Антоний. И самый знаменитый святой — Антоний Великий, основатель монашеской жизни. День памяти его… не помню. И даже, что имя значит, не знаю. Послушай, да это же позор! Сегодня же в святках посмотрю и тебе завтра расскажу, идёт?
— Само собой! Спасибо.
Назавтра Настя честно отчиталась о проделанной работе:
— Знаешь, Антош, в месяцеслове, слава Богу, Антониев немало. Так что надо знать, в честь кого из них ты крещён. А если не знаешь, то можешь выбрать сам: либо самого известного — древнего Антония Великого, Египетского (17 января), либо того, чей день памяти ближе ко дню твоего рождения, либо того, кто почему-либо тебе ближе остальных. Может, ты захочешь просить о покровительстве святого Антония Дымского, который носил — представляешь? — железную шапку…
— Ух ты, как интересно! Дашь почитать и выбрать?
Настя кивнула:
— Ну, конечно. Вот, я тебе книгу принесла, почитай. Да, ещё. Значит твоё имя, что ты «из рода Антониев», то есть, могущественных и знаменитых римских императоров. Только не возгордись!
— Это я-то возгордюсь… возгоржусь? Да мы, римские императоры, славимся на весь мир своей скромностью! — горячо возразил Антон. И дети весело рассмеялись.
Глава 7
Антон впервые собирался на пасхальное богослужение.
— Неужели и вправду служба идёт всю ночь? — спросил он у мамы.
— Да, до самого утра.
— Но как же люди выдерживают?
— Посмотрим. Помню, в детстве мама меня брала иногда на пасхальную службу, только я обычно засыпала на диванчике в пономарке — маленькой комнатке при храме. Но мама очень любила эту службу и рассказывала, что ей так радостно, что даже не тяжело стоять. Она всю ночь проводила на ногах, а утром возвращалась бодрая и сразу начинала готовить нам с папой и братом завтрак из освящённых продуктов. Только потом ложилась на час-два отдохнуть. Надеюсь, что мы с тобой уж как-нибудь справимся, а? Кстати, сегодня готовится небольшой сюрприз.
— Что за сюрприз, мам?
— А вот не скажу, сам увидишь.
В притворе Антона встретила Настя. Она была в белом платке, светлом платье, и личико так сияло, что невольно Антошке припомнился ангел с рождественской открытки.
— А у меня сегодня особая радость, — шепнула девочка Антону. Он кивнул. Для него тоже наступал необычный день.
Служба, действительно, оказалась очень интересной и особенной. Спать совсем не хотелось. К тому же было так непривычно и весело идти вокруг храма с горящей свечой и петь «Воскресение Твое.». вместе с таким множеством людей! А как чудесно преобразился храм! Выходили из печально, тёмного помещения, а вошли в сияющий белизной дворец! А как здорово священник читал Евангелие на шести разных языках! Антон был в восторге, хотя и заскучал немножко во время чтения пасхальных приветствий. Но ещё до этого произошло обещанное событие.
Хор радостно и слаженно пел дивный пасхальный канон. Антон далеко не все слова разбирал, но ему хотелось слушать бесконечно и подпевать весело: «Христос воскресе из мертвых!» Из самой глубины души поднималась какая-то удивительная радость, не похожая на обычную. От неё не хотелось кривляться или взбрыкивать ногами, хихикать или валяться на траве, держась за живот от смеха. Внутри словно что-то расширялось и поднимало к небу, все вокруг показались вдруг такими родными и близкими, что хотелось обнимать их и делиться радостной вестью о Воскресении. Антон забыл и думать об усталости.
Он повернулся к Насте, но только сейчас обнаружил, что её нет поблизости. Мальчик быстро оглядел храм — нигде нет.
«Куда же подевалась Настя, — волновался Антон, — ведь только что рядом шли, думал, в храме увидимся, а её здесь и нет. Не случилось ли чего: всё-таки ночь на дворе.».
— Мама, а ты Настю не видела? — не выдержал он наконец.
Мама строго взглянула на Антона: мол, что ещё за болтовня на службе? Но оказалось, что строгость эта — напускная, потому что мама тут же наклонилась к Антону и с заговорщической улыбкой прошептала:
— Взгляни-ка на клирос.
Антон удивлённо поднял брови: при чём тут клирос? Он уже знал, что клирос — это как бы балкон для певчих. Но ведь Насте нечего там делать. Он оглянулся, подняв голову, и понял наконец, о каком сюрпризе предупреждала мама и на какую радость намекала Настя. Нашлась пропажа! Настя пела в церковном хоре, и Антон даже удивился, как же это он не узнал, не почувствовал сразу, чей это голосок серебряным колокольчиком украшает пение. Теперь ему казалось, что он слышит только Настю.
— Да ведь у неё прекрасный голос! Но как же… Мама! — не мог сдержаться Антон, разрываясь между восторженной радостью за Настю и неожиданным недоумением. Мама, широко улыбаясь, тихонько сказала ему на ухо:
— Это наш с Настей сюрприз. Ведь он удался, правда?
— Это точно, — подтвердил Антон, — удался.
— Потом подробно расскажу, — пообещала мама.
Антон кивнул, перекрестился и снова сосредоточился на службе. Как раз в эту минуту настоятель вышел на амвон и троекратно возгласил пасхальное приветствие:
— Христос воскресе!
И казалось, что не только собравшиеся люди, но и сами стены и своды храма, и сияющие лики икон, и даже деревья, темнеющие за окнами — все громогласно отвечали:
— Воистину воскресе!
И чувствовал себя Антошка самым счастливым на всём белом свете. А хор всё радовал мир вечной новостью, и звенел в нём Настин голосок:
— Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!
День у Антона не заладился с самого утра. Начать с того, что он умудрился проспать: очнулся от звонка проехавшего под окнами велосипедиста, взглянул на часы — и сразу подскочил в кровати, как будто спал на батуте.
Вообще-то опаздывал он не смертельно — время умыться и одеться оставалось — но вот завтрак «накрывался мокрым полотенцем», как сказала бы Антошкина бабушка. Антон метнулся на кухню: надо хоть чего-нибудь прихватить с собой, сухим пайком. На столе его ждала записка: «Яйца и колбаса в холодильнике, хлеб в буфете, чай уже заварен. Я в парикмахерской. Мама».
— Да уж понятно, что не дядя Петя, — вслух разозлился Антон, — каждый понедельник она в парикмахерскую уходит на полдня!
Он принялся наскоро сооружать бутерброд, привычно ворча себе под нос:
— И зачем ей все время прихорашиваться? Папа уехал на целых три месяца, мне скучно дома одному — хоть со двора не приходи — а мама всегда находит, куда сегодня уйти. То ее в кино приглашают, то на танцы, то в кафе… А вернется папа — будет рассказывать, как она его ждала, да за мной присматривала. Ёлки-палки, ну никому я не нужен! — Антон дорассуждался до того, что окончательно испортил себе настроение.
Отец его, Виктор Петрович, был строителем и частенько уезжал на заработки, ведь в их маленьком городке с работой было не ахти. Мать, Ирина Александровна, подрабатывала частными уроками музыки, точнее игры на фортепиано и вокала. Но в свободное время действительно любила развлечься. А когда Антон высказывался против маминых исчезновений, она всегда возмущалась:
— Ты уже большой, мамочка тебя за ручку держать не обязана! Ты мне, между прочим, нагуляться не дал: только вышла замуж, а ты хлоп — и родился. Потом вон сколько лет вопли-сопли, пеленки-распашонки… Могу я, наконец, от вас обоих отдохнуть хоть иногда — или мне ждать до пенсии?
Папа приезжал с накопившейся усталостью, но постепенно приходил в себя и с удовольствием гонял с Антоном — в футбол или на велосипедах. Мама ворчала, что грязи полон дом, но время от времени вся семья выбиралась на берег реки, и там мама с большим азартом играла с папой и Антошкой в пляжный волейбол и плавала наперегонки. А перегнать ее было ой как непросто…
Антон обожал такие вылазки на природу; он любовался родителями и думал: как хорошо, что они такие молодые, красивые и веселые!
* * *
Антон скатился со своего третьего этажа и бегом припустил к школе — благо она всего в двух кварталах. Красный и запыхавшийся, он вломился в класс со звонком, но учительницы еще не было, так что он даже успел отдышаться и разложить на парте тетради и ручки.
Учительница английского языка, — она же классная, — Марфа Васильевна (конечно, за глаза ее называли не иначе как «Царица». А если не знаете почему, то спросите у своих родителей) вошла в класс не одна. Она привела новенькую, слухи о которой носились уже с неделю. Всем было интересно увидеть «настоящую дочь настоящего священника», как накануне тараторила, округлив глаза, Нинка Щукина.
— Это что же: попадья, значит? — усмехнулся Антон.
— Не попадья, а поповна! — авторитетно исправил его Владик.
Ну, и какая же она, поповна? Антон был не в духе, а потому посмотрел на девочку недоброжелательно. Девчонка, как девчонка: русая челка, голубые глаза, чуть вздернутый нос. Бледная какая то, невзрачная: никакой косметики — хоть бы ресницы накрасила, все ж девочки красят! — юбка, конечно, чуть не до пола — небось, ноги кривые прячет.
— Познакомьтесь, дети: это Настя Светлова, она будет учиться в нашем классе. Настя, ты хорошо видишь? Ну, садись тогда на третью парту — вон там, у окна.
Так новенькая оказалась прямо перед Антоном — он сидел на последней парте, которую его мама называла Камчаткой, а бабушка — галёркой. И тут он увидел то, что сразу не заметил: а коса-то какая знатная — тяжелая, спускается ниже пояса! Рука сама собой потянулась. Антон схватил Настю за косу и довольно-таки резко дернул — видно, утреннее раздражение рвалось наружу. В следующее мгновение он уже обдумывал, что бы такое пообиднее прошипеть в ответ на девчонкино возмущение. Но шипеть не пришлось: Настя не возмутилась. От рывка она вздрогнула и вздернула было голову, но оборачиваться не стала. Просто спокойным привычным движением взяла косу и перебросила через плечо вперед. И снова склонилась над тетрадкой, потому что Царица уже диктовала название сегодняшней темы.
Антону стало противно: это же надо, до чего забитая — даже не огрызается! Ну что ж, пусть готовится тогда к роли коврика: все ноги об нее вытирать будут.
И остаток дня Антон не обращал на новенькую внимания — хватало своих забот.
ГЛАВА 2
Незаметно пролетела учебная неделя. Последний её день начался с физкультуры. Урок проходил на школьном стадионе — ведь погода еще совсем летняя, середина сентября. Девочки, как обычно, заявились в джинсах и на каблуках, так что заниматься, собственно, не могли. Они и не собирались: столпились на беговой дорожке, освободив мальчишкам футбольное поле, и увлеченно щебетали. Лишь несколько «спортсменок» в костюмах разминались вместе с мальчиками под команды учителя физкультуры — пожилого, но подтянутого Петра Петровича. Настя оказалась в числе «спортсменок».
После разминки дежурный принес спортинвентарь: скакалки, мячи и прочее. Ребята увлеченно спорили, стоит ли натягивать сетку или лучше поиграть в волейбол без церемоний. В конце концов восторжествовала идея пляжного волейбола. Мальчики выбирали мяч получше, когда к ним подошла Настя.
Сегодня настроение у Антона было хорошее, да и за недавнюю выходку было до сих пор немножко стыдно, так что он решил не очень-то задирать новенькую. Поэтому приветствовал девочку шутливым тоном:
— Ну, здравствуй, девица-краса, русая коса!
Настя в веселом удивлении вскинула брови, но тут же подхватила игру. Сдерживая улыбку и озорно блестя глазами, она вдруг поклонилась Антону в пояс и заговорила нараспев, да так складно, будто с листа читала:
— И ты здрав буди, гой еси, Антон свет Батькович, да и вы все, добры молодцы! Невмочь мне с девицами-то боярскими перемывать честным людям белы косточки! Али примете меня в свою дружину княжескую да в команду волейбольную?
Хохот мальчишек распугал голубей и воробьев с соседних деревьев. Все держались за животы, а маленький Вовка Горобец рухнул на траву и катался, пытаясь выговорить сквозь смех:
— Ха-ха… гой еси… молодцы… ой, не могу!..
Настю единодушно приняли в игру. Антон тоже не возражал, хотя и приготовился к привычным девчоночьим капризам.
Конечно, играть с девочками — морока: то они за маникюр беспокоятся, то за макияж. А уж если ноготь сломают — стонов и ругани будет выше крыши.
Настя, однако же, вела себя совсем иначе. С ней было легко играть: она не побоялась поднять закатившийся в лужу мяч, не пищала, когда ее нечаянно — в пылу игры — толкали. Да и мяч отбивать получалось у нее получше многих мальчишек.
После урока, по пути к раздевалкам, Антон догнал Настю.
— Слушай, а ты где так научилась по-древнему шпарить?
— Я в детстве очень любила былины: помню, маму заставляла по сто раз их мне перечитывать.
— Ага, вот мне про Илью Муромца нравилось: такой крутой боец — прямо как спецназовец!
Настя улыбнулась. «Спецназовец» — придумает же!
— Ну, в былинах все, конечно, преувеличено: «Направо махнет — улица, налево — переулочек.». Но воином он был и вправду смелым и самоотверженным: настоящим русским богатырем.
— Что значит «вправду»? Это ж сказка, а Илья — выдуманный. Как оно… — собирательный образ!
— Ничего подобного! Я тебе как-нибудь о нем расскажу много интересного, а сейчас, извини, пора переодеваться.
Девочка скрылась в раздевалке, а Антон решил обязательно расспросить ее после уроков об Илье Муромце. Неужели он действительно настоящий воин, не сказочный? Вот здорово!
А девчонка-то вполне уверенно общается — не такой уж и «коврик»!
***
Едва дождавшись окончания учебного дня, Антон снова подошел к Насте. Она как раз складывала в сумку тетрадь и пенал.
— Помнишь, ты мне обещала… это… про богатыря рассказать?
Девочка серьезно кивнула:
— Конечно, помню. Только я домой спешу. Ты где живешь? Может, нам в одну сторону идти — по дороге бы и поговорили, а?
— А ты где?
— В частном секторе, рядом с церковью — мой папа там служит.
— Тогда нам по пути: моя пятиэтажка как раз между школой и этим вашим сектором.
— Вот и прекрасно!
***
Дети шагали рядом по тротуару. Настя, чуть прищурив глаза, задумчиво смотрела перед собой, стараясь вспомнить побольше о богатыре-«спецназовце».
— Кое-чему и в былинах можно верить. Например, известно, что родился Илья в городе Муроме или где-то в его окресностях. (Вот встречается же в былинах «село Карачарово») — отсюда и прозвище Муромец — в 12 веке. Целых 30 лет был парализован и не ходил — помнишь: «сидел на печи 30 лет и три года»? А потом его исцелили таинственные странники — «калики перехожие». Наверное, это Бог услышал его молитвы, и послал старцев — а может, то были ангелы? Они же объяснили будущему богатырю, для чего ему дано здоровье и большая сила: чтобы приносить пользу Родине, сражаться с врагами. И он бесстрашно боролся — и побеждал! Отважно боролся со всякими бусурманами да соловьями- разбойниками, защищал родную Русь, не думая о себе — не то что о комфорте, а о жизни даже…
— Погоди, а с чего ты все-таки взяла, что Илья Муромец — не выдумка? — перебил Антон.
— Да ведь я же его своими глазами видела!
Антон разозлился:
— Так ты мне голову морочишь! Или ты пришелец из 12-го века? Или у тебя видения с богатырями?
— Ну чего ты разошелся-то так, я еще просто не успела дорассказать, прости. Между прочим, не только в наших русских былинах осталась народная память о Муромце. В старинных германских сказаниях говорится о могучем воине, его называют «Илия Русский» — а это он и есть, наш богатырь!
Так вот, а когда Илья состарился, утомился от ратных подвигов, да ещё ведь и ранен был тяжело в грудь, — решил он сменить меч железный на меч духовный. Отправился Муромец в Печерский монастырь. Там принял постриг, и умер истинным монахом. Тело его до сих пор покоится в пещерах Киево-Печерской лавры — я вот только не помню, в Ближних или в Дальних… Бог прославил его мощи нетлением: тело не гниет, не разлагается вот уже больше восьми веков, представляешь? Мы с папой ездили в Киев, были в Лавре — какое святое, благодатное место!- и я сама видела Илию Муромца. В одной руке у него меч, а другая сложена для крестного знамения. До сих пор видны боевые раны. А когда ученые исследовали мощи, то они подтвердили, что человек был высокий (177 см, тогда это был рост выше среднего) и сильный, позвоночник изменен из-за долгого паралича, имеются серьёзные ранения: на левой руке и в области сердца… Вот так-то! Илья — не какой-то там Иванушка из сказки, а самый настоящий православный святой. А день его памяти запомнить проще простого: Новый год!
Антон слушал со смешанным чувством недоверия и восторга. Перед ним открывался какой-то совершено неизведанный, но захватывающе прекрасный мир. Для Антона подобные рассказы были внове, и ему ужасно захотелось узнать еще что-нибудь об этом сказочном мире, который, оказывается, реально существует, но так долго прятался от него, Антона.
А вот для Насти прекрасный мир был родным домом, и Антон посмотрел вдруг на нее по-новому, как на Алису из Зазеркалья.
— Слушай, Насть, ты… это… извини за косу…
— Какую косу? Ах, косу! Да я и не обижалась. И вообще — сама виновата: уселась и соблазняю соседей своей косой! — и дети весело рассмеялись.
— А вот уже и мой дом.
— Какой?
— Вон тот, с красной крышей. Его легко запомнить и узнать, потому что у нас голубятня, видишь?
— Ух ты, и много у вас голубей?
— Столько, полстолько, да еще четверть столько! Зайдешь к нам в гости — на чай? Или, вернее, на обед?
— Не, мне домой пора. Ну, пока!
— До завтра.
ГЛАВА 3
Учебный год шел своим чередом, обычные школьные радости и огорчения сменяли друг друга. Но Антон все никак не мог понять, что же так отличает Настю от других девочек, да и вообще — других людей? Почему-то этот вопрос не давал ему покоя. И тогда он начал внимательно присматриваться к Насте. Можно было бы сказать «начал следить», но ведь Антон не шпионил, просто смотрел и подмечал кое-что.
Это оказалось ужасно интересно, — наблюдать за одноклассниками со стороны, — занятнее любого телесериала. Антон старался предугадать, кто как поступит, догадаться, кто что думает в данный момент. И результаты порой получались неожиданные: иногда люди поступали точно так, как Антон и думал (ему в таких случаях казалось, что это он сам внушил им эти слова и поступки, и хотя он знал, что это вовсе не так, ему нравилось в шутку представлять себя великим гипнотизером), а иногда — совсем наоборот!
Антон очень увлекся этой игрой: он воображал себя разведчиком, незаметно собирающим информацию прямо в тылу врага.
Ага, вот и первые «жертвы» наблюдения: Вовка наклоняется к передней парте. Наверняка сейчас толкнет Катьку в спину, а она схватит линейку и треснет Вовку по голове. Точно!
Антон не выдержал и прыснул, вызвав гневный взгляд Царицы.
А Нинка сегодня явилась с новой прической: вся в закрученых локонах. На первой же перемене окажется в центре кучки «репортеров», и будет давать интервью о своей «химии».
На переменах, само собой, занимались кто чем. Настя вроде бы ничего особенного не делала, но все равно чем-то отличалась от большинства девчонок. Если бы Антон захотел одним словом выразить ее особенность, наверное, это было бы слово «естественность». Но Антон не пытался так вот однозначно формулировать результаты своих наблюдений, он просто замечал, что с Настей легко общаться и можно говорить о чем угодно. Она не перебивала и не отмахивалась, слушала внимательно и с интересом, вот только сплетен не переносила: сразу переводила разговор на что-нибудь другое. Антон ни разу не слышал от Насти грубостей, бранных слов или глупого хихиканья. И двигалась она непринужденно: ей не приходилось натягивать и одергивать вечно задирающуюся мини-юбку, изворачиваться, как бы присесть или наклониться в слишком короткой либо узкой юбке, неуклюже растопыривать пальцы, оберегая маникюр, волноваться, как достать соринку из глаза, не попортив макияж и прочее-прочее.
В то же время Настя вовсе не была занудой или угрюмой, необщительной личностью. Напротив: она любила поговорить, посмеяться, поиграть. Удивительным образом она умудрялась разговаривать и шутить, никого не обижая при этом. Со всеми была приветлива и доброжелательна, на попытки обидеть или насмешки просто не реагировала — и вскоре оказалось, что у нее со всеми в классе хорошие приятельские отношения. У Насти не было «врагов», не было и группки, к которой бы она примкнула. Она не любила проводить перемены в стрекочущих стайках девчонок, чаще всего — прогуливалась по коридору, беседуя с кем-нибудь один на один.
Училась Настя хорошо, вполне могла бы стать первой ученицей в классе, но она не стремилась к этому. Настя почти всегда знала ответ на вопрос учителя, но не подпрыгивала за партой, пытаясь вытянуть руку до потолка, не выкрикивала с места, а спокойно сидела. Если требовалось — поднимала руку, держа локоть на столе. Когда ее вызывали по журналу — вставала и так же спокойно отвечала, без всяких ужимок и захлебывания. Принципиально не подсказывала. Когда Вовка пристал к Насте на перемене с просьбами списать математику, она ответила:
— Списать не дам. И подсказывать на контрольной не стану, можешь записки не передавать. Хочешь, мы лучше с тобой позанимаемся после уроков, порешаем задачки на эту тему?
Вовка, конечно, отказался и бросился к отличнице Юле Морозовой, которая поломалась немного, морща нос, но списать все-таки дала.
Настя не участвовала в розыгрышах или насмешках над новенькими, робкими и другими «ковриками». Наоборот: всегда вступалась за них, не стесняясь перечить «крутым» одноклассникам. Она не ругалась, не скандалила, но умела в нужный момент вдруг стать серьезной и так решительно и уверенно пресечь готовящуюся или совершающуюся глупость, что её, как ни странно, часто слушались.
Иногда Антон замечал, как Настя задумчиво смотрела на спорящих, курящих, матерящихся или хвастающих ребят и девчонок. Её взгляд становился печальным и каким-то отстраненным, а губы чуть заметно беззвучно шевелились. Казалось, она переносилась мыслями далеко-далеко. Через минутку Настя вздыхала, стряхивала с себя задумчивость и продолжала заниматься своими делами.
Одевалась Настя тоже не так, как все. Она не меняла ежедневно наряды, не цепляла на себя массу украшений — только серебряное колечко на пальце да лента в косе. Не носила она ни мини-юбок, ни «голопузых» маечек, ни даже столь привычных джинсов. Вообще, в брюках её можно было увидеть лишь на физкультуре. Обычно одежда была неброская: светлая рубашка или водолазка, иногда с безрукавкой, темная юбка-то до колен, а то и до пола. Но смотрелись самые обычные вещи на ней как-то по-особому, не просто аккуратно, а даже элегантно. Может, оттого, что всегда были чистыми и выглаженными? Не только. Однажды Юлька спросила Настю, в чем секрет «симпатичности таких допотопных нарядов», и где она вообще их находит. Настя улыбнулась:
— Так ведь они сшиты точно по моим меркам, потому и сидят хорошо. Мы с мамой сами шьём. Знаешь, как это интересно?!
— О, ручная работа… Так это у тебя эксклюзив! Поня-ятно.
ГЛАВА 4
Придя из школы, Антон заметил, что мама как-то нехорошо выглядит.
— Мамочка, ты чего такая невеселая? -спросил он.
— Не знаю, сынок, что-то голова кружится. Устала, наверное.
К вечеру маме стало хуже, она выпила таблетку от головной боли и легла спать пораньше. А ночью Антона разбудили стоны, доносившиеся из маминой спальни. Мальчик ворвался в комнату:
— Мама, мама, что с тобой?
Но мама не отвечала. Она стонала, не открывая глаз, лицо раскраснелось, на лбу выступили капельки пота. Руки судорожно сжимали край одеяла.
Антон опрометью бросился к телефону, дрожащими руками набрал номер «Скорой» и каким-то чужим, писклявым голосом умоляюще прокричал в трубку:
— Скорее приезжайте, моей маме очень плохо! Спасите ее!
Сбиваясь, он продиктовал адрес, положил трубку и помчался к маме. Он гладил ее руки, волосы, приговаривая:
— Все будет хорошо, сейчас нам помогут. Все будет хорошо, правда, мамочка?
Время, казалось, остановилось. «Скорая» все не ехала, и Антоша совсем было запаниковал, но взглянув на часы, понял, что прошло-то всего несколько минут. Наконец, в дверь позвонили. На пороге стоял широкоплечий доктор с чемоданчиком и молоденькая медсестра. Антона выгнали из комнаты, чтобы не мешал, и он присел на табурет в коридоре, прислушиваясь к доносившимся из спальни голосам.
Вскоре из спальни вышла медсестра и обратилась к Антону:
— Мальчик, а есть в доме еще кто-нибудь из взрослых? Твои папа или бабушка?
— Нет, папа в командировке, а бабушка далеко живет. А что?
— Ничего, ты уже большой, сам справишься. Понимаешь, придется нам твою маму в больницу забрать. Ты поможешь ей собрать необходимые вещи?
Антон растерянно кивнул. Он, словно во сне, открывал шкаф, складывал в пакет халат, тапочки и прочие вещи, перечисленные медсестрой, а сам все никак не мог осознать, что же происходит. Неужели маму сейчас увезут? Что с ней? А вдруг… вдруг она умрет?
Эта мысль ужасно напугала мальчика, и он просто застыл на месте. Медсестра подхватила пакет с вещами, что-то успокаивающее прощебетала Антону, оставила записку с адресом больницы, захлопнула дверь за санитарами с носилками — а мальчик так и не пошевелился.
Наступила тишина. Квартира опустела, а за окнами чернело ночное небо. И даже звезд не было видно: погода стояла пасмурная. Антон почувствовал себя страшно одиноким. Он включил телевизор и сел в кресло с пультом. На одних каналах люди хохотали, на других — дрались или убивали друг друга. Нет, это вовсе не утешало. Антону стало еще хуже, и он раздраженно выключил «ящик».
Вернувшись в свою комнату, мальчик сел на кровать и задумался. На душе было так тяжело! Очень хотелось как-то помочь мамочке, но что он мог сделать?
Случайно взгляд остановился на иконе, висевшей на стене. Это была старинная Владимирская икона Богоматери. Антону она досталась от бабушки, которая до самой смерти молилась всегда перед этим образом. Бабушка что-то рассказывала внуку и о самой Богородице, и о ее иконах, но мальчик уже ничего не помнил — мал был тогда, да и слушал не очень внимательно. Сейчас он увидел икону словно в первый раз, и ему захотелось рассмотреть ее поподробнее. Подойдя ближе, он долго смотрел на лик Богородицы с такими скорбными и мудрыми глазами, на Христа-младенца, так нежно обнимающего маму за шею… Антон вдруг почувствовал, что они живые, слышат его, понимают и могут помочь. Он упал на колени и стал молиться. То есть, он не думал о том, что делает — просто изливал свое горе перед Богоматерью, рассказывал о своей единственной любимой мамочке, умолял спасти ее…
Мальчик и не заметил, сколько прошло времени, только выплакался и постепенно успокоился. На душе полегчало и непонятно почему появилась уверенность, что все обойдется. Бросив взгляд на часы, Антон удивился: было уже три часа ночи. Он быстренько нырнул под одеяло и провалился в сон.
На следующий день в школу Антошка не пошел. Наскоро проглотив пару бутербродов, он помчался в больницу. В хирургическое отделение его не пустили, попросив подождать в приемном покое, пока выйдет лечащий врач. Антон устроился на низеньком диванчике и нетерпеливо ждал, повторяя про себя: «Господи, помоги! Господи, ну пусть все будет хорошо, пожалуйста!»
Лечащий врач пришел минут через десять. Доктор оказался веселым и разговорчивым.
— Ага, вот и наш герой! — приветствовал он Антона. — Молодец, парень, вовремя «скорую» вызвал.
— Что с мамой? — тихо спросил Антон.
— Аппендицит. Но я это не сразу понял. Сложный случай: процесс гнойный, а отросток спрятался, как партизан. Оперировать надо срочно, а мы с коллегами диагноз поставить не можем, представляешь? — врач явно наслаждался возможностью поговорить на любимую тему. Антон слушал внимательно, и доктор радостно продолжал:
— Решили мы, короче говоря, до утра подождать. Утро-то вечера, как говорится, мудренее, верно? И тут, представляешь, наш главный хирург, — ни с того ни с сего, — решает посреди ночи дополнительный обход сделать. Мы его, знаешь, очень уважаем: хирург от Бога! Так вот, в три часа ночи он делает обход и особенно интересуется новенькими. Осмотрел мамку-то твою — и давай на нас шуметь: «Срочно на стол! Это же аппендицит, а не колики, утром перитонит получите!». Короче, оказался и вправду аппендицит, причем еще бы пара часов — и… Врач осекся, увидев испуганное, побледневшее лицо мальчика, и скороговоркой закончил:
— Операция прошла хорошо, главный сам контролировал.
— А можно мне к маме?
— Сегодня не пустят: она после операции должна в реанимационном отделении побыть. А завтра-послезавтра мы ее в обычную палату переведем, тогда и посетить можно будет.
Антон уже поблагодарил веселого доктора, распрощался и вышел из больницы, а в мыслях все переваривал услышанное. Значит, мама могла умереть? Ее спас случайный осмотр опытного врача, который в три часа ночи…
— Стоп! Три часа ночи! — вслух воскликнул Антон. На него удивленно оглянулась проходившая мимо старушка, и он замолчал.
Неужели случайно получилось так, что маму спасли именно тогда, когда он молился и просил об этом? Значит, Бог по-настоящему услышал и помог? Да ведь это так поразительно!
Антон был в каком-то радостном потрясении. Он прибежал домой и снова бросился к иконе со слезами. Только теперь он плакал от счастья и молитва была не просьбой, а благодарением и хвалой. Словно камень свалился с души!
После школы к Антону забежала Настя — узнать, почему не был на уроках и передать задания на дом.
— Ты что, заболел?
— Да не я, мама у меня в больнице, — уныло сообщил Антон.
— Ой, почему?
Мальчик рассказал, что случилось с мамой, но об иконе, молитве и чуде промолчал: это показалось слишком личным делом. Поделиться ему хотелось только с мамой. Скорее бы она вернулась домой!
— А что ты будешь вечером один-то дома делать? — спросила Настя.
Антошка пожал плечами. Чем заняться, он не представлял. Ничего не хотелось. Настя предложила:
— Слушай, пойдём к нам! Родители будут рады. Поужинаешь с нами, если захочешь — можешь и заночевать. Уроки сделаем, голубятню посмотришь. А главное — давай вместе помолимся за твою маму. Сегодня будний день, всенощной службы в нашем храме не будет, к сожалению. Зато мой папа свободен — и он с радостью отслужит молебен о здравии Ирины Александровны.
Мальчик подумал немного и согласился. Конечно, он немножко стеснялся, но было так приятно, что о нём и о маме искренне переживают и заботятся: словно Настя и её семья — антошкины родственники.
Прежде всего Настя привела Антошу в церковь. Храм был совсем пустой и какой-то таинственный от тишины и предзакатного золотисто-розового освещения. Настя перекрестилась, поцеловала икону, лежащую на небольшом наклонном столике в центре храма. Антон ещё не знал, как и что тут называется. А потом девочка куда-то исчезла, пообещав скоро возвратиться, и оставила приятеля одного.
Антон присел на скамью у стены и медленно огляделся. Необычное место, особенное. Тишина-то какая… Пылинки в золотом луче танцуют. Вокруг лица, лица, спокойно смотрящие с икон, мудрые глаза, благословляющие руки. «Совсем не похоже на музей, — подумал Антон, — где я смотрю на картины. Тут смотрят на меня.». Он почувствовал внезапно, что не один здесь. Скользнул глазами по храму — никого нет. Но чувство присутствия — живого, близкого — только усилилось. Антон запрокинул голову — и встретил кроткий взгляд огромных глаз. Под куполом изображён был Христос с раскрытой книгой в руке. «Аз есмь свет миру» — с трудом разобрал Антошка непривычные буквы.
***
Через два дня Антон навестил маму в больнице. Оказалось, что больше всего мама беспокоилась о нём:
— Как же ты один, сынок? Тебе не страшно? Что ж ты кушаешь? Как…
— Ну, мама, что ты так волнуешься, — Антон даже слегка обиделся, — я давно уже не малыш в памперсах. Всё у меня хорошо, я себе бутеры готовлю и чай. И даже посуду мою, — похвастался, не удержавшись.
— «Бутеры»… — грустно улыбнулась мама. Да разве можно ребёнку на одних бутербродах сидеть? Давай я соседке записку напишу, попрошу готовить хоть супчик тебе, а?
— Не, не надо. Я у Насти обедаю. И на ужин мне её мама, тётя Александра, всегда передаёт кучу еды. А бутеры у меня на завтрак идут или с собой, в школу.
— Это какая Настя?
— Светлова. Ну, священника дочка. А папа её, отец Георгий, такой классный! Он всегда забавные истории рассказывает, в шахматы мы с ним резались…
— Значит, ты не скучаешь, не голодаешь? Над тобой шефство взяли? — задумчиво проговорила мама. — Как хорошо, что есть на свете добрые люди! Ты им передай, что я очень, очень благодарна.
Знаешь, сынок, я тут сон видела. Приснилась мне твоя бабушка. А я испугалась ужасно: слышала, что мёртвые не к добру снятся, к себе могут позвать. Я и шепчу ей с перепугу: «Мам, ты только ничего мне не говори, мне помирать нельзя, Антошку жалко». А она кивает, улыбается и так ласково на меня смотрит… И мне стало почему-то спокойно: и операция пройдёт без осложнений, и здоровье восстановится — я как-то в этом уверена сейчас. Как думаешь, глупости это всё или нет?
Антон серьёзно ответил:
— Точно не глупости. Ты послушай, что я тебе расскажу.
И он подробно описал события последних дней. Ирина Александровна помолчала.
— Мама, бабушка-то твоя, богомольная была, верующая. В церковь ходила, молилась всё… А я как-то совсем и не задумывалась об этом. Всегда находятся более срочные насущные дела. Говоришь, можно в храм зайти, свечку поставить?
— Да я там теперь каждый день бываю, уже привыкать стал. И тебе всё покажу, когда придёшь. Настя говорит, как выйдешь из больницы, отец Георгий благодарственный молебен отслужит.
— Да? Ну что ж, значит, надо пойти, — согласилась мама.
ГЛАВА 5
Вернувшись из школы, Настя пообедала и быстренько переделала все дела: помыла посуду, покормила голубей, навела порядок в комнате. Время было ещё не позднее, до вечера далеко. И Настя решила забежать домой к Антону — проведать его маму, которая уже выписалась из больницы. Но нельзя же идти в гости с пустыми руками!
— Мама, а что можно кушать после операции? Ну, после аппендицита?
Матушка Александра задумалась.
— Знаешь, я точно не уверена. Ты лучше преподнеси Ирине Александровне не продукты, а букет цветов. Ты ведь к ней идти собралась?
— Да. Спасибо, мам, идея беспроигрышная. Что может быть приятнее цветов? Я немножко опустошу нашу лучшую клумбу с астрами, ладно?
— Ну, разумеется, — улыбнулась матушка. А я тем временем найду красивую обёрточную бумагу — как раз недавно видела на полочке для рукоделия.
Через 15 минут Настя была готова. Букет получился потрясающий: живые цветы, аккуратно срезанные буквально минуту назад, издавали очень тонкий, свежий аромат, лепестки их были так чисты и нежны, что хотелось любоваться ими долго-долго.
— Наверняка Ирине Александровне понравится, — одобрила букет матушка. — Ну что ж, иди, доченька, поклон ей от меня.
Ещё поднимаясь по лестнице, Настя услышала звуки фортепиано. Значит, антошина мама уже принялась за репетиции. Наверное, чувствует себя гораздо лучше. И тут в музыку ворвался голос: радостный, сильный, энергичный. Словно соскучившись взаперти, он рвался на свободу. Настя ещё не слышала, как поёт Ирина Александровна, и она застыла перед дверью: так не хотелось прерывать песню.
— В юном месяце апреле
В старом парке тает снег,
И весёлые качели
Начинают свой разбег.
Настя улыбнулась. Она вспомнила, что слышала эту песню в фильме «Приключения Электроника». Там ещё был замечательный пёс по имени Ресси…
Позабыто всё на свете,
Сердце замерло в груди…
Голос повёл мелодию плавно, даже как будто с грустинкой. Но внезапно окреп, налился внутренней силой и, окрылённый, стал подниматься всё выше:
Только небо, только ветер,
Только радость впереди!
У Насти дух захватило от избытка чувств. Как сильна музыка! Слова-то незатейливые, мотив тоже простой — а как душа встрепенулась…
Переливчатый дверной звонок прервал звонкие аккорды. Ирина Александровна открыла дверь и приветливо улыбнулась:
— Это ты, Настёна? Здравствуй. Ты к Антошке, наверно? А его дома нет — убежал на стадион с Владиком.
— Да нет, я к Вам. Проведать… То есть, я имела в виду… здравствуйте! — Настя запуталась и смущённо замолкла.
Ирина Александровна рассмеялась:
— Ты чего это застеснялась? Неужто боишься меня?
— Ну что Вы, конечно, нет! — девочка уже взяла себя в руки и заговорила внятно. — Просто, понимаете, я услышала, как Вы поёте — и заслушалась. И так задумалась, что немножко растерялась. Это Вам — цветы с нашей клумбы и поклон от моей мамы.
— И о чём же ты так задумалась? — поинтересовалась антошина мама, жестом пригласив Настю в прихожую и с благодарной улыбкой принимая букет.
— Да вот… — снова несколько смутилась гостья, — знаете, я с детства любила музыку и мечтала петь. Ведь хорошая музыка так возвышает душу, она может и утешать, и радовать, и вообще… Но голоса у меня нет, к сожалению.
— Так ты мечтаешь стать певицей? Выступать на эстраде? Стать королевой видеоклипов? — добродушно-шутливо спросила Ирина.
— Ой, нет-нет, какая там эстрада и клипы, — испугалась Настя. Я мечтала бы петь в храме. Представляете — славить Бога, словно ангел…
— Славить Бога? Хм… А с чего ты взяла, что голоса у тебя нет?
— Ну, понимаете, у нас в храме собственного хора нет, так, приходящие певчие и регент из другого прихода. Она, — в смысле регент, — услышала, как я подпеваю хору на службе и сказала… В общем, посоветовала петь про себя. Я так поняла, что ни слуха, ни голоса у меня нет, только мешаю окружающим. Вот я и молчу с тех пор.
Антошина мама села за пианино и пригласила:
— Подойди-ка ближе. Можешь повторить за мной: «до-до, ре-ре, со-оль». А теперь так: «ля-а-а.». Не стесняйся, представь, как нотка летит вперёд, сквозь оконное стекло, на простор: ля-а-а, си-и-и…
Настя старательно повторяла за Ириной Александровной.
— Между прочим, вовсе не так уж и плохо, так что не грусти, — сказала та наконец. — Мы ещё вернёмся к этому разговору, хорошо? А сейчас уже чайник закипел, свистит на кухне. Пойдём, я тебя напою своим фирменным травяным чайком.
Когда Настя попрощалась и ушла, Ирина Александровна посидела, задумчиво глядя в окно, а потом стала листать записную книжку. Набрав номер, она попросила Веру Ивановну.
— Привет, Верунь! Спасибо, хорошо. Послушай, ты ещё церковным пением занимаешься? Да? Есть тут у меня к тебе дело на полмиллиона…
ГЛАВА 6
Антон и Настя сдружились так, словно были родными братом и сестрой. Теперь они часто беседовали в школе, ходили друг к другу в гости без всякого стеснения, словно к родственникам, делились тайнами, мыслями и мечтами. Девочка призналась, что мечтает петь, да не умеет. Антон поведал парочку таких страшных секретов, что их и записать нельзя: можно только намекнуть, что связаны они с футболом и другом Владом… Впрочем, ничего криминального в них не было. Настя пересказывала Антону евангельские истории и запомнившиеся моменты из житий святых или из церковной службы. Знала она и много разнообразных забавных происшествий, случавшихся со знакомыми прихожанами. Антон, в свою очередь, научил Настю играть в пинг-понг и находить на небе Полярную звезду. Оба ждали зимы, потому что Настя не умела кататься на коньках, а Антон считался мастером фигурного катания в своём большом дворе.
Одноклассники даже пытались дразнить ребят «женихом и невестой», но Настя не обижалась. С улыбкой она сказала приятелю, что это, между прочим, один из красивейших христианских образов. Глядя на неё, Антон тоже не стал обращать внимания на насмешки, отчего они быстро увяли.
Как-то само собой получилось, что Ирина Александровна, мама Антона, стала всё чаще появляться в храме. Вскоре уже стало привычным правилом для них обоих — каждое воскресенье начинать с литургии. Нередко и субботний вечер они встречали на всенощной. Настя была этому очень рада. Правда, пока до исповеди и причастия дело не дошло, но торопиться тут, по мнению отца Георгия, не стоило. Зато после литургии, если священник не спешил на требы, он частенько приглашал новых прихожан на чай — и беседы увлекали всех так, что чаю приходилось выпивать далеко не по одной чашке.
Незаметно подкралась зима: сорвала с деревьев последние листья, разрисовала окна ледяными узорами, обрадовала детей долгожданными катками и горками во дворах. Настя вполне прилично научилась держаться на коньках, но до Антона ей всё-таки было далеко. Ещё бы: он который год был центральным нападающим дворовой хоккейной сборной. На дружеской встрече с командой соседнего двора Антон исхитрился уложить в ворота противника десяток шайб. Болельщики были в восторге — а Настя скандировала «мо-ло-дец!» громче всех.
К концу зимы службы в храме стали протяжными и печальными, внутреннее убранство торжественно-траурным: начался Великий Пост. Антону с мамой священник благословил держать пост не слишком строгий, правило молитвенное тоже дал небольшое, но подробно разъяснил, как важно не гнаться за подвигами, а соблюдать постоянство. Отец Антона к зиме как раз вернулся домой и подтвердил славу профессионального строителя, соорудив во дворе великолепную ледяную горку. Сам Виктор Петрович к религии был равнодушен, но жене и сыну не мешал, не осуждал их. Вспоминая покойную тёщу, которую он глубоко уважал и считал очень хорошим человеком, антошин папа не видел в Православии ничего дурного.
***
«Всему своё время, и время всякой вещи под небом», как говорил ещё святой царь Соломон, и всему приходит конец.
Закончилась суровая зима, поплакали и исчезли сосульки, солнышко подсушило землю, появились первые нежные листочки и подснежники. Приближалась Пасха.
— А знаешь, — спросила Настя Антона по дороге из школы, — как по-гречески будет «воскресение», ведь Пасха и так называется: Светлое Христово воскресение?
— Откуда ж я знаю? — удивился Антон. Я, видишь ли, в греческом не силён. Тут бы с временами английских глаголов разобраться…
— Ну, так слушай. Слово длинное: а-на-ста-си-я, — Настя лукаво подмигнула. — Так что у меня каждое воскресенье — маленькие именины, а на Пасху — большие. А самые настоящие — четвёртое января, день памяти великомученицы Анастасии Узорешительницы.
— О, классно как! Слушай, а когда ж у меня именины? И может ли моё имя что-то значить?
— А как же, обязательно значит! Вот только ты у меня единственный знакомый Антон, так что я сразу и не скажу, что да как. Разве что знаю, что полное святое имя — не Антон, а Антоний. И самый знаменитый святой — Антоний Великий, основатель монашеской жизни. День памяти его… не помню. И даже, что имя значит, не знаю. Послушай, да это же позор! Сегодня же в святках посмотрю и тебе завтра расскажу, идёт?
— Само собой! Спасибо.
Назавтра Настя честно отчиталась о проделанной работе:
— Знаешь, Антош, в месяцеслове, слава Богу, Антониев немало. Так что надо знать, в честь кого из них ты крещён. А если не знаешь, то можешь выбрать сам: либо самого известного — древнего Антония Великого, Египетского (17 января), либо того, чей день памяти ближе ко дню твоего рождения, либо того, кто почему-либо тебе ближе остальных. Может, ты захочешь просить о покровительстве святого Антония Дымского, который носил — представляешь? — железную шапку…
— Ух ты, как интересно! Дашь почитать и выбрать?
Настя кивнула:
— Ну, конечно. Вот, я тебе книгу принесла, почитай. Да, ещё. Значит твоё имя, что ты «из рода Антониев», то есть, могущественных и знаменитых римских императоров. Только не возгордись!
— Это я-то возгордюсь… возгоржусь? Да мы, римские императоры, славимся на весь мир своей скромностью! — горячо возразил Антон. И дети весело рассмеялись.
Глава 7
Антон впервые собирался на пасхальное богослужение.
— Неужели и вправду служба идёт всю ночь? — спросил он у мамы.
— Да, до самого утра.
— Но как же люди выдерживают?
— Посмотрим. Помню, в детстве мама меня брала иногда на пасхальную службу, только я обычно засыпала на диванчике в пономарке — маленькой комнатке при храме. Но мама очень любила эту службу и рассказывала, что ей так радостно, что даже не тяжело стоять. Она всю ночь проводила на ногах, а утром возвращалась бодрая и сразу начинала готовить нам с папой и братом завтрак из освящённых продуктов. Только потом ложилась на час-два отдохнуть. Надеюсь, что мы с тобой уж как-нибудь справимся, а? Кстати, сегодня готовится небольшой сюрприз.
— Что за сюрприз, мам?
— А вот не скажу, сам увидишь.
В притворе Антона встретила Настя. Она была в белом платке, светлом платье, и личико так сияло, что невольно Антошке припомнился ангел с рождественской открытки.
— А у меня сегодня особая радость, — шепнула девочка Антону. Он кивнул. Для него тоже наступал необычный день.
Служба, действительно, оказалась очень интересной и особенной. Спать совсем не хотелось. К тому же было так непривычно и весело идти вокруг храма с горящей свечой и петь «Воскресение Твое.». вместе с таким множеством людей! А как чудесно преобразился храм! Выходили из печально, тёмного помещения, а вошли в сияющий белизной дворец! А как здорово священник читал Евангелие на шести разных языках! Антон был в восторге, хотя и заскучал немножко во время чтения пасхальных приветствий. Но ещё до этого произошло обещанное событие.
Хор радостно и слаженно пел дивный пасхальный канон. Антон далеко не все слова разбирал, но ему хотелось слушать бесконечно и подпевать весело: «Христос воскресе из мертвых!» Из самой глубины души поднималась какая-то удивительная радость, не похожая на обычную. От неё не хотелось кривляться или взбрыкивать ногами, хихикать или валяться на траве, держась за живот от смеха. Внутри словно что-то расширялось и поднимало к небу, все вокруг показались вдруг такими родными и близкими, что хотелось обнимать их и делиться радостной вестью о Воскресении. Антон забыл и думать об усталости.
Он повернулся к Насте, но только сейчас обнаружил, что её нет поблизости. Мальчик быстро оглядел храм — нигде нет.
«Куда же подевалась Настя, — волновался Антон, — ведь только что рядом шли, думал, в храме увидимся, а её здесь и нет. Не случилось ли чего: всё-таки ночь на дворе.».
— Мама, а ты Настю не видела? — не выдержал он наконец.
Мама строго взглянула на Антона: мол, что ещё за болтовня на службе? Но оказалось, что строгость эта — напускная, потому что мама тут же наклонилась к Антону и с заговорщической улыбкой прошептала:
— Взгляни-ка на клирос.
Антон удивлённо поднял брови: при чём тут клирос? Он уже знал, что клирос — это как бы балкон для певчих. Но ведь Насте нечего там делать. Он оглянулся, подняв голову, и понял наконец, о каком сюрпризе предупреждала мама и на какую радость намекала Настя. Нашлась пропажа! Настя пела в церковном хоре, и Антон даже удивился, как же это он не узнал, не почувствовал сразу, чей это голосок серебряным колокольчиком украшает пение. Теперь ему казалось, что он слышит только Настю.
— Да ведь у неё прекрасный голос! Но как же… Мама! — не мог сдержаться Антон, разрываясь между восторженной радостью за Настю и неожиданным недоумением. Мама, широко улыбаясь, тихонько сказала ему на ухо:
— Это наш с Настей сюрприз. Ведь он удался, правда?
— Это точно, — подтвердил Антон, — удался.
— Потом подробно расскажу, — пообещала мама.
Антон кивнул, перекрестился и снова сосредоточился на службе. Как раз в эту минуту настоятель вышел на амвон и троекратно возгласил пасхальное приветствие:
— Христос воскресе!
И казалось, что не только собравшиеся люди, но и сами стены и своды храма, и сияющие лики икон, и даже деревья, темнеющие за окнами — все громогласно отвечали:
— Воистину воскресе!
И чувствовал себя Антошка самым счастливым на всём белом свете. А хор всё радовал мир вечной новостью, и звенел в нём Настин голосок:
— Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!