Галина Минеева
Монастырь
Однажды Джолька повела нас с Алёнкой далеко за деревню. Сами мы не решались, побаивались, а с собакой не страшно. Нам сказали деревенские ребятишки, что за речкой, в развалинах, привидение живёт: кричит, свистит и хохочет. Хоть и не верилось, а хотелось посмотреть — что же там хохочет.
Бабушке мы ничего не сказали, только у Савельича Джольку попросили, он спросил — для чего. Мы сказали, что хотим на развалины посмотреть. Он опустил одну косматую бровь вниз, другую поднял вверх, он всегда так делал, когда у него бывали сомнения, вздохнул, и сказал: «Ну, ну, идите...».
Несётся впереди нас весёлая собака, язык высунула, оглядывается — поспеваем ли мы. Конечно, не поспеваем, хоть и стараемся не отставать.
А кругом... будто ни разу и не видели — красота! С большака свернули на торную, но уже травкой затянутую дорогу, пошли тише — задохнулись от бега. Слева хлеба колосятся: шумнёт ветерок, а колосья в ответ ему: ш-ш-ш-скор... ш-ш-ш-скор... Справа — берёзовые колки зелёным ожерельем, травяными полянками разделённые, а далеко-далеко впереди — развалины. Алёнка тараторит без роздыху о своей подруге Людмилке, какие у неё классные мультяшки есть, вовсе не американские страшилки с уродцами, а наши, красивые и весёлые.
Вот и пришли. Джолька носом покрутила, и — вперёд. Мы замешкались. Посмотрели друг на друга, и засмеялись — такие у нас озабоченные лица оказались.
И ничего страшного. Никаких пугалок — свистелок-тарахтелок, обыкновенные ямы, колдобины, заросшие травой, разбитые стены, пустые кринки, бутылки и покосившийся какой-то теремок. Пахло полынью, коноплей, крапивой, дикой малиной.
Всё быстро оббежали, но ничего особо интересного для себя не нашли. Забрались в малинник, в самую гущину, и ягоды едим… но всё равно, немного не по себе — словно за нами кто-то наблюдает... Слышим, Джолька залаяла-заповизгивала, к себе зовет.
Подходим, и видим: трудится наша бедняга где-то внизу, на дне большой ямы. В этой ямине стенка недавно обвалилась, и деревенские женщины повадились для обмазки печей здесь глину брать.
Джолька старается вовсю — ухватилась зубами за какой-то ремешок, упёрлась передними лапёшками, тянет-потянет, а то, что в земле, не поддаётся. Нам сразу стало интересно, и мы кинулись ей на подмогу — стали разрывать землю и потягивать этот сыромятный ремешок… нет, и нам не поддаётся, глина твердая и плотная, как камень.
Алёнка притащила черепок, но он быстро сломался, она принесла новый. Что с этими черепками сделаешь, иду сам на поиски. Отыскал старый-престарый чугунный пестик и обломок лопаты. Постукиваю пестиком по железке, отколупываю землю, а Алёнка черепком отгребает. Смотрим — угол небольшого плоского ящичка... тут Джолька заработала лапами, только земля фонтанчиком. Алёнка кричит-радуется:
— Клад... клад нашли!..
Я молчу — мало ли какие доски могут быть зарыты... но нет, и вправду — ящичек...
— Андрюшка! Это же клад! — волнуется Алёнка, — вот здорово!.. интересно, что там?..
Сознаюсь честно, что и я волновался, хоть и не поддавался девчоночьим эмоциям.
— Ты не торопись радоваться, Алёна, может быть здесь какой-нибудь рабочий инструмент, бабушка говорила, что давным-давно здесь была какая-то артель...
— А что такое артель? — Алёнка хоть и спрашивает, но своим черепком очищает ящик.
— Не знаю... придём, спросим...
Очень осторожно, затаив дыхание, подцепляем первую досточку, отрываем её... Джолька от нетерпения срывается на визг, тычется мордой между нами, мы её отгоняем, она обиженно садится неподалёку, но надолго её терпения не хватает, не хватает и нашего: легко выбиваю пестиком прогнившие дощечки.
Что-то твёрдое, завернуто в толстое серое полотно. И оно распадается. А под ним в вощёной бумаге... икона! Мы с Алёнкой — таращим глаза от удивления, сидим и смотрим… потом прижали её к груди, и не помним, как и домой прибежали.
Показываем бабушке, а та — охнула, присела на лавку, и давай креститься, давай приговаривать:
— Да милые вы мои дятёночки, какой радости Пресвятая Богородица вас сподобила!.. ить эту икону искали сколько годов... и кто только не искал... а вот, явилась вам... счастье-то какое, счастье-то какое... В ранешное-то время там Знаменский монастырь был… монахинь которых постреляли партейны люди, которых в каторгу сослали, а монастырь разорили…
Плачет от радости бабушка, икону протирает чистым полотенцем, целует, снова протирает, глядит не наглядится. Мы истуканчиками стоим и ждём. А она бедная, так перерадовалась, что и забыла про нас.
- Баа-а! — даём о себе знать, а почему она в земле была зарыта?..
— Счас, счас, детоньки мои милые, скажу, — приговаривает бабушка, устраивая икону на божнице.
Но переволновавшаяся баба Тася в тот день нам так ничего и не рассказала, слегла — сердце прихватило, только просила, чтобы завтра привели к ней отца Емельяна.
Продолжение следует…
Однажды Джолька повела нас с Алёнкой далеко за деревню. Сами мы не решались, побаивались, а с собакой не страшно. Нам сказали деревенские ребятишки, что за речкой, в развалинах, привидение живёт: кричит, свистит и хохочет. Хоть и не верилось, а хотелось посмотреть — что же там хохочет.
Бабушке мы ничего не сказали, только у Савельича Джольку попросили, он спросил — для чего. Мы сказали, что хотим на развалины посмотреть. Он опустил одну косматую бровь вниз, другую поднял вверх, он всегда так делал, когда у него бывали сомнения, вздохнул, и сказал: «Ну, ну, идите...».
Несётся впереди нас весёлая собака, язык высунула, оглядывается — поспеваем ли мы. Конечно, не поспеваем, хоть и стараемся не отставать.
А кругом... будто ни разу и не видели — красота! С большака свернули на торную, но уже травкой затянутую дорогу, пошли тише — задохнулись от бега. Слева хлеба колосятся: шумнёт ветерок, а колосья в ответ ему: ш-ш-ш-скор... ш-ш-ш-скор... Справа — берёзовые колки зелёным ожерельем, травяными полянками разделённые, а далеко-далеко впереди — развалины. Алёнка тараторит без роздыху о своей подруге Людмилке, какие у неё классные мультяшки есть, вовсе не американские страшилки с уродцами, а наши, красивые и весёлые.
Вот и пришли. Джолька носом покрутила, и — вперёд. Мы замешкались. Посмотрели друг на друга, и засмеялись — такие у нас озабоченные лица оказались.
И ничего страшного. Никаких пугалок — свистелок-тарахтелок, обыкновенные ямы, колдобины, заросшие травой, разбитые стены, пустые кринки, бутылки и покосившийся какой-то теремок. Пахло полынью, коноплей, крапивой, дикой малиной.
Всё быстро оббежали, но ничего особо интересного для себя не нашли. Забрались в малинник, в самую гущину, и ягоды едим… но всё равно, немного не по себе — словно за нами кто-то наблюдает... Слышим, Джолька залаяла-заповизгивала, к себе зовет.
Подходим, и видим: трудится наша бедняга где-то внизу, на дне большой ямы. В этой ямине стенка недавно обвалилась, и деревенские женщины повадились для обмазки печей здесь глину брать.
Джолька старается вовсю — ухватилась зубами за какой-то ремешок, упёрлась передними лапёшками, тянет-потянет, а то, что в земле, не поддаётся. Нам сразу стало интересно, и мы кинулись ей на подмогу — стали разрывать землю и потягивать этот сыромятный ремешок… нет, и нам не поддаётся, глина твердая и плотная, как камень.
Алёнка притащила черепок, но он быстро сломался, она принесла новый. Что с этими черепками сделаешь, иду сам на поиски. Отыскал старый-престарый чугунный пестик и обломок лопаты. Постукиваю пестиком по железке, отколупываю землю, а Алёнка черепком отгребает. Смотрим — угол небольшого плоского ящичка... тут Джолька заработала лапами, только земля фонтанчиком. Алёнка кричит-радуется:
— Клад... клад нашли!..
Я молчу — мало ли какие доски могут быть зарыты... но нет, и вправду — ящичек...
— Андрюшка! Это же клад! — волнуется Алёнка, — вот здорово!.. интересно, что там?..
Сознаюсь честно, что и я волновался, хоть и не поддавался девчоночьим эмоциям.
— Ты не торопись радоваться, Алёна, может быть здесь какой-нибудь рабочий инструмент, бабушка говорила, что давным-давно здесь была какая-то артель...
— А что такое артель? — Алёнка хоть и спрашивает, но своим черепком очищает ящик.
— Не знаю... придём, спросим...
Очень осторожно, затаив дыхание, подцепляем первую досточку, отрываем её... Джолька от нетерпения срывается на визг, тычется мордой между нами, мы её отгоняем, она обиженно садится неподалёку, но надолго её терпения не хватает, не хватает и нашего: легко выбиваю пестиком прогнившие дощечки.
Что-то твёрдое, завернуто в толстое серое полотно. И оно распадается. А под ним в вощёной бумаге... икона! Мы с Алёнкой — таращим глаза от удивления, сидим и смотрим… потом прижали её к груди, и не помним, как и домой прибежали.
Показываем бабушке, а та — охнула, присела на лавку, и давай креститься, давай приговаривать:
— Да милые вы мои дятёночки, какой радости Пресвятая Богородица вас сподобила!.. ить эту икону искали сколько годов... и кто только не искал... а вот, явилась вам... счастье-то какое, счастье-то какое... В ранешное-то время там Знаменский монастырь был… монахинь которых постреляли партейны люди, которых в каторгу сослали, а монастырь разорили…
Плачет от радости бабушка, икону протирает чистым полотенцем, целует, снова протирает, глядит не наглядится. Мы истуканчиками стоим и ждём. А она бедная, так перерадовалась, что и забыла про нас.
- Баа-а! — даём о себе знать, а почему она в земле была зарыта?..
— Счас, счас, детоньки мои милые, скажу, — приговаривает бабушка, устраивая икону на божнице.
Но переволновавшаяся баба Тася в тот день нам так ничего и не рассказала, слегла — сердце прихватило, только просила, чтобы завтра привели к ней отца Емельяна.
Продолжение следует…