Марина Алёшина
Рис. Тамары Твердохлеб
В младшей группе на парапете стояла большая фарфоровая кошка. Один глаз хитрый, прищуренный, другой — открытый, удивлённый. И однажды, то ли ей полетать захотелось, то ли замечталась она, но почему-то на пол свалилась. Полголовы с ухом и глазом откололось. Лежит, растерянно в потолок смотрит.
А рядом — Томочка, Анечка и Петечка.
— Не ты ли, Томочка, ближе всех стояла? — прищурился Петя.
— Что ты! Анечка — гораздо ближе, — ответила Тома, и глаза у неё сделались круглые-прекруглые.
А Вера Сергеевна сказала:
— Что ж, дорогие мои! Вот вам три часа. И пусть мужественный, честный и смелый человек мне наедине, на ушко, признается. Потому что всё равно тайное станет явным.
И ушла.
А Петя забеспокоился, и снова — к Томочке.
— Что надумала? Я всегда считал: смелая ты и честная.
— Так-то оно так, — хмурится Тома, — да вот беда: признаваться мне не в чем. Ты бы лучше Анечку порасспрашивал.
Но Анечка надулась. Смотрит в пол и молчит.
А все остальные то на одного глянут, то на другого, то на третьего.
И вот усадила Вера Сергеевна детишек на стульчики в рядок и сказала:
— Милые лисички! Любимые хитрюги! Дорогие моему сердцу штирлицы! Наступил момент истины. Сейчас виновник объявится сам. Потому что через три часа у того, кто обманул, уши делаются оранжевого цвета.
Тут и Петя с Аней, и другие дети повернулись и посмотрели на Томочку.
А она покраснела как рак, ойкнула…
И изо всех сил зажала уши руками.