Марина Алёшина


Рис. Тамары Твердохлеб

В младшей группе на парапете стояла большая фарфоровая кошка. Один глаз хитрый, прищуренный, другой — открытый, удивлённый. И однажды, то ли ей полетать захотелось, то ли замечталась она, но почему-то на пол свалилась. Полголовы с ухом и глазом откололось. Лежит, растерянно в потолок смотрит.

А рядом — Томочка, Анечка и Петечка.

— Не ты ли, Томочка, ближе всех стояла? — прищурился Петя.

— Что ты! Анечка — гораздо ближе, — ответила Тома, и глаза у неё сделались круглые-прекруглые.
А Вера Сергеевна сказала:

— Что ж, дорогие мои! Вот вам три часа. И пусть мужественный, честный и смелый человек мне наедине, на ушко, признается. Потому что всё равно тайное станет явным.

И ушла.

А Петя забеспокоился, и снова — к Томочке.

— Что надумала? Я всегда считал: смелая ты и честная.

— Так-то оно так, — хмурится Тома, — да вот беда: признаваться мне не в чем. Ты бы лучше Анечку порасспрашивал.

Но Анечка надулась. Смотрит в пол и молчит.

А все остальные то на одного глянут, то на другого, то на третьего.

И вот усадила Вера Сергеевна детишек на стульчики в рядок и сказала:

— Милые лисички! Любимые хитрюги! Дорогие моему сердцу штирлицы! Наступил момент истины. Сейчас виновник объявится сам. Потому что через три часа у того, кто обманул, уши делаются оранжевого цвета.

Тут и Петя с Аней, и другие дети повернулись и посмотрели на Томочку.

А она покраснела как рак, ойкнула…

И изо всех сил зажала уши руками.