Архимандрит Тихон (Агриков)
«Он же сказал им в ответ: истинно гово¬рю вам, не знаю вас» (Мф. 25: 12).
Господь наш Спаситель сказал притчу о десяти де¬вах, пять из которых были мудрые, а пять — глупые. Но все они — и мудрые, и глупые — ждали Жениха и хотели войти с Ним на брак. Мудрые делали добрые де¬ла, потому светильники в их руках горели светлым ог¬нем, а глупые ничего доброго не делали, и потому их светильники угасали.
В самую полночь пришел Жених, и девы с горящи¬ми свечами встретили Его и вошли с Ним в Царский Чертог для пира. А глупые девы тем временем пошли еще на базар купить себе масла, чтобы возжечь свои угасшие светильники. Вернувшись, они узнали, что Же¬них уже пришел, и двери Чертога закрыты навсегда. Они стали со слезами просить и стучать, чтобы им от¬ворили и впустили их в Чертог, но Жених сказал им, что Он их совсем не знает и поэтому не пустит их и дверей им не откроет.
О, бедные и несчастные девы! Для чего же вы тог¬да хранили свое девичье целомудрие? Для того ли, что¬бы проспать час прихода Жениха и быть не допущен¬ными до брака? Ведь вы же девы, вы же сами обрекли себя на это девство. Вы сами отвергли всех земных же¬нихов ради одного Небесного Жениха, так что же вы спите? Зачем дремота закрыла ваши чистые девичьи очи? Зачем ваши длинные ресницы не бодрствуют и не вздрагивают от стыда? Почему же Господь вас называ¬ет глупыми девами, когда вы сберегли для Него свое девство и отвергли счастье замужества? Неужели вы, бедные и достойные сожаления девы, теперь и замуже¬ства лишились и девством не увенчались? Да неужели же ваш девственный подвиг всей жизни напрасен и не будет принят Господом-Женихом Нетленным?!
— И за что вы нас так срамите? — говорит одна из глупых дев. — Вы думаете, что мы и в самом-то деле глупые?
— Конечно глупые, — отвечает им истинный хри¬стианин, — ведь Сам Иисус Христос называет вас та¬кими.
— Нет, — отвечает вторая дева. — А мир наобо¬рот называет нас очень мудрыми.
— Да какие же вы мудрые, когда все проспали, и в Чертог вас не пустили?
— А на что нам Чертог Небесный, — говорит тре¬тья дева, — у нас чертог зелшой есть, более веселый, по¬тешный и светлый.
— Ну, тогда зачем же вы стучите в двери Чертога, когда вас не пускают?
— Больше не будем стучать, — отвечает четвертая дева, — и пусть себе веселятся они по-своему, а мы пойдем в земные гаремы, бары и будем там не менее счастливы.
— Девы, слушайте меня, — кричит пятая глупая дева. — Пусть нас называют глупыми и юродивыми, но мы не хуже тех богомолок и фанатичек, которые попали в Чертог. Пошли в мир, он нас полюбит и оценит, будем есть, пить, веселиться, а женихов и там хватит нам.
И пошли они всей гурьбой в мир, освещенный ис¬кусственным светом. Светильники веры и добрых дел они бросили, одежды свои белые девичьи заменили пестрыми мирскими. Начальник мира — дьявол — похва¬лил их поступок и одарил каждую деву обманчивыми мирскими благами...
Так истинно мудрые девы, хранящие любовь, чис¬тоту, смирение, верность Христу, в глазах мира сего ста¬ли «безумными», а юродивые (ленивые, сонливые, бес¬печные) миром названы теперь наоборот весьма муд-рыми и счастливыми...
Но как долго продлится это счастье? И насколько это счастье счастливое?..
«Ты говоришь: я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды, а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр. 3: 17).
А ты, «глупая дева», осмеянная миром и дьяволом, ты понурила свою бедную головку? Или и твой светильничек гаснет? Или и твоя вера и любовь ко Христу — Жениху своему Нетленному — угасает?
Или и тебя тянет, как веревками, к себе мир грешный и прелюбодейный ? А может быть, дева Христова, тебе прискучили однообразные молитвы и нудные поклоны, церковные службы, где одни старушки, а ты ведь мо¬лодая, красивая, умная; надоело тебе прятаться да ук¬рываться, да всех обманывать неверием, лицемерить?..
Что это, Христова невеста, ты призавяла и поблек¬ла? Где твой прежний молитвенный жар и рвение? Где твои ночные стояния и пощения? Помнишь, как ты раньше бежала в храм, презирая стыд и насмешки тол¬пы? Помнишь, как ты отдавала последнюю копейку ни¬щему, не рассуждая, кто он, пьяница или вор. По¬мнишь, с каким трепетом и страхом приходила ты к священнику под благословение святое! И на исповеди, помнишь, как трепетало твое сердце, когда ты избира¬ла себе духовного отца и со слезами просила его святых молитв о себе? Помнишь ли, мудрая дева во Христе, с какой жаждой ты ловила первые наставления, которые давал тебе духовный твой отец?
Вот плачешь ты теперь, вспоминая все это потерян¬ное и расхищенное духовное сокровище... И как не плакать об этом, ведь это не простой картежный проигрыш! Нет! Это проигрыш сокровища нетленного, ни¬чем незаменимого и... возвратимого ли? И возможно ли его вернуть?
«И дано было ей облечься в виссон, чистый и свет¬лый; виссон же есть праведность святых» (Откр. 19: 8).
Что же ты, милая душа, не облекла себя в это дра¬гоценное чистое одеяние? Говоришь, я — девушка, и мои одежды чистые, или я — монахиня, и мантия моя не осквернена.
Идет вот она — дева мудрая, невеста Христова — по шумному и многолюдному городу, идет, бедненькая, как настоящая сиротка. Среди этой шумной толпы она совершенно одинокая, совершенно чужая всем. Сколь¬ко людей окружают ее, сколько женщин, девушек про¬ходит мимо нее. А она — одна, совершенно одинокая; ну, как в пустыне среди жгучих ветров, и некому доб¬рого слова сказать, не от кого его услышать!..
Вот она, бедненькая, вошла в метро. Вагон трогает¬ся, ей хочется перекреститься. Она колеблется. Если от¬крыто сделать на себе крестное знамение, вся публика разом увидит это и ужаснется, косо глянут на нее, а иные засмеются, иные брезгливо отвернутся. Что де-лать? «Нет! — решает бедная сиротка про себя, — луч¬ше сделаю крест и молитовку в уме сотворю». Так она про себя и помолилась. Но душа ее все равно не была спокойна. Она чувствовала, что сделала не совсем хорошо, что народа устыдилась больше, чем Христа. Оправдывая себя за такой поступок, Христова невеста и успо¬каивалась, и тревожилась. Ей даже стыдно было за свое малодушие, но как же она могла поступить иначе?
И вот так она едет в метро, едет в автобусе, едет в железнодорожном вагоне — одинокая, будто пришиб¬ленная, будто в чем-то виновная пред всеми. Если ее спросят, она кротко ответит. Если в автобусе или еще где толкнут, она молча подвинется дальше. Всегда она напряженная, молчаливая, как будто носит в себе ка¬кую-то великую тайну...
И получается, что в своей родной стране, в своем родном городе, в своем родном селе она чужая, и люди все, а их много-много везде, тоже будто ей все чужие, не родные, какие-то далекие. А если хотите проверить, что это так, то попробуйте вы открыть свою душу лю¬бому попавшему вам человеку, и вы сразу поймете, что для него вы простой чудак или не совсем нормальный, или, но меньшей мере, слабоумный придурок.
Вот и живет дева Христова, как в пустыне, хотя кругом нее толпы людей, родных, даже семейных, близ¬ких. И среди них она одинокая, и семейные-то не хо¬тят понять ее правильно.
— Дура наша Нинка, больше никто, — в один го¬лос говорят они. — Наладила в церковь и никуда боль¬ше дороги не знает.
— Опять собираешься в монастырь? — кричит за¬мужняя сестра Нинке.
— А куда же больше? — отвечает девушка.
— Чай вон подруги твои знают куда ходить.
— Нет у меня подруг, все замуж повышли.
— А ты что? — уже насмешливо язвит сестра.
— А я вот одна буду.
— До каких же пор все будешь одна-то? Я вот 19-ти лет вышла.
— Ну, а что же толку-то?
— Ах ты, лентяйка такая, — уже со злом кричит сестрица, — только с монахами и возишься, вешаешь¬ся на каждого да свечки ставишь, — пошла родная се¬стра поносить бедную девушку всякими словами, даже про аборты вспомнила, о которых Нинка не имеет ни¬какого понятия.
Обидно стало девушке, она, бедная, заплакала и вышла из родной семьи в широкий мир. И вот снова она идет одна. Кругом шум, разговоры, смех, шутки, а она — одинокая, и некому согреть ее бедное сиротское сердце, и ей самой не хочется говорить никому ни еди¬ного слова.
...«И истощатся воды в море... И оскудеют реки и каналы»... (Ис. 19: 5—6).
Что это такое? Наверное, здесь говорится не толь¬ко про обычную воду, которая высохнет в морях и ре¬ках, но и о любви, которая иссякнет в сердцах челове¬ческих, и люди будут жить рядом и не скажут друг дру¬гу доброго слова...
Господь наш Спаситель сказал притчу о десяти де¬вах, пять из которых были мудрые, а пять — глупые. Но все они — и мудрые, и глупые — ждали Жениха и хотели войти с Ним на брак. Мудрые делали добрые де¬ла, потому светильники в их руках горели светлым ог¬нем, а глупые ничего доброго не делали, и потому их светильники угасали.
В самую полночь пришел Жених, и девы с горящи¬ми свечами встретили Его и вошли с Ним в Царский Чертог для пира. А глупые девы тем временем пошли еще на базар купить себе масла, чтобы возжечь свои угасшие светильники. Вернувшись, они узнали, что Же¬них уже пришел, и двери Чертога закрыты навсегда. Они стали со слезами просить и стучать, чтобы им от¬ворили и впустили их в Чертог, но Жених сказал им, что Он их совсем не знает и поэтому не пустит их и дверей им не откроет.
О, бедные и несчастные девы! Для чего же вы тог¬да хранили свое девичье целомудрие? Для того ли, что¬бы проспать час прихода Жениха и быть не допущен¬ными до брака? Ведь вы же девы, вы же сами обрекли себя на это девство. Вы сами отвергли всех земных же¬нихов ради одного Небесного Жениха, так что же вы спите? Зачем дремота закрыла ваши чистые девичьи очи? Зачем ваши длинные ресницы не бодрствуют и не вздрагивают от стыда? Почему же Господь вас называ¬ет глупыми девами, когда вы сберегли для Него свое девство и отвергли счастье замужества? Неужели вы, бедные и достойные сожаления девы, теперь и замуже¬ства лишились и девством не увенчались? Да неужели же ваш девственный подвиг всей жизни напрасен и не будет принят Господом-Женихом Нетленным?!
— И за что вы нас так срамите? — говорит одна из глупых дев. — Вы думаете, что мы и в самом-то деле глупые?
— Конечно глупые, — отвечает им истинный хри¬стианин, — ведь Сам Иисус Христос называет вас та¬кими.
— Нет, — отвечает вторая дева. — А мир наобо¬рот называет нас очень мудрыми.
— Да какие же вы мудрые, когда все проспали, и в Чертог вас не пустили?
— А на что нам Чертог Небесный, — говорит тре¬тья дева, — у нас чертог зелшой есть, более веселый, по¬тешный и светлый.
— Ну, тогда зачем же вы стучите в двери Чертога, когда вас не пускают?
— Больше не будем стучать, — отвечает четвертая дева, — и пусть себе веселятся они по-своему, а мы пойдем в земные гаремы, бары и будем там не менее счастливы.
— Девы, слушайте меня, — кричит пятая глупая дева. — Пусть нас называют глупыми и юродивыми, но мы не хуже тех богомолок и фанатичек, которые попали в Чертог. Пошли в мир, он нас полюбит и оценит, будем есть, пить, веселиться, а женихов и там хватит нам.
И пошли они всей гурьбой в мир, освещенный ис¬кусственным светом. Светильники веры и добрых дел они бросили, одежды свои белые девичьи заменили пестрыми мирскими. Начальник мира — дьявол — похва¬лил их поступок и одарил каждую деву обманчивыми мирскими благами...
Так истинно мудрые девы, хранящие любовь, чис¬тоту, смирение, верность Христу, в глазах мира сего ста¬ли «безумными», а юродивые (ленивые, сонливые, бес¬печные) миром названы теперь наоборот весьма муд-рыми и счастливыми...
Но как долго продлится это счастье? И насколько это счастье счастливое?..
«Ты говоришь: я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды, а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр. 3: 17).
А ты, «глупая дева», осмеянная миром и дьяволом, ты понурила свою бедную головку? Или и твой светильничек гаснет? Или и твоя вера и любовь ко Христу — Жениху своему Нетленному — угасает?
Или и тебя тянет, как веревками, к себе мир грешный и прелюбодейный ? А может быть, дева Христова, тебе прискучили однообразные молитвы и нудные поклоны, церковные службы, где одни старушки, а ты ведь мо¬лодая, красивая, умная; надоело тебе прятаться да ук¬рываться, да всех обманывать неверием, лицемерить?..
Что это, Христова невеста, ты призавяла и поблек¬ла? Где твой прежний молитвенный жар и рвение? Где твои ночные стояния и пощения? Помнишь, как ты раньше бежала в храм, презирая стыд и насмешки тол¬пы? Помнишь, как ты отдавала последнюю копейку ни¬щему, не рассуждая, кто он, пьяница или вор. По¬мнишь, с каким трепетом и страхом приходила ты к священнику под благословение святое! И на исповеди, помнишь, как трепетало твое сердце, когда ты избира¬ла себе духовного отца и со слезами просила его святых молитв о себе? Помнишь ли, мудрая дева во Христе, с какой жаждой ты ловила первые наставления, которые давал тебе духовный твой отец?
Вот плачешь ты теперь, вспоминая все это потерян¬ное и расхищенное духовное сокровище... И как не плакать об этом, ведь это не простой картежный проигрыш! Нет! Это проигрыш сокровища нетленного, ни¬чем незаменимого и... возвратимого ли? И возможно ли его вернуть?
«И дано было ей облечься в виссон, чистый и свет¬лый; виссон же есть праведность святых» (Откр. 19: 8).
Что же ты, милая душа, не облекла себя в это дра¬гоценное чистое одеяние? Говоришь, я — девушка, и мои одежды чистые, или я — монахиня, и мантия моя не осквернена.
Идет вот она — дева мудрая, невеста Христова — по шумному и многолюдному городу, идет, бедненькая, как настоящая сиротка. Среди этой шумной толпы она совершенно одинокая, совершенно чужая всем. Сколь¬ко людей окружают ее, сколько женщин, девушек про¬ходит мимо нее. А она — одна, совершенно одинокая; ну, как в пустыне среди жгучих ветров, и некому доб¬рого слова сказать, не от кого его услышать!..
Вот она, бедненькая, вошла в метро. Вагон трогает¬ся, ей хочется перекреститься. Она колеблется. Если от¬крыто сделать на себе крестное знамение, вся публика разом увидит это и ужаснется, косо глянут на нее, а иные засмеются, иные брезгливо отвернутся. Что де-лать? «Нет! — решает бедная сиротка про себя, — луч¬ше сделаю крест и молитовку в уме сотворю». Так она про себя и помолилась. Но душа ее все равно не была спокойна. Она чувствовала, что сделала не совсем хорошо, что народа устыдилась больше, чем Христа. Оправдывая себя за такой поступок, Христова невеста и успо¬каивалась, и тревожилась. Ей даже стыдно было за свое малодушие, но как же она могла поступить иначе?
И вот так она едет в метро, едет в автобусе, едет в железнодорожном вагоне — одинокая, будто пришиб¬ленная, будто в чем-то виновная пред всеми. Если ее спросят, она кротко ответит. Если в автобусе или еще где толкнут, она молча подвинется дальше. Всегда она напряженная, молчаливая, как будто носит в себе ка¬кую-то великую тайну...
И получается, что в своей родной стране, в своем родном городе, в своем родном селе она чужая, и люди все, а их много-много везде, тоже будто ей все чужие, не родные, какие-то далекие. А если хотите проверить, что это так, то попробуйте вы открыть свою душу лю¬бому попавшему вам человеку, и вы сразу поймете, что для него вы простой чудак или не совсем нормальный, или, но меньшей мере, слабоумный придурок.
Вот и живет дева Христова, как в пустыне, хотя кругом нее толпы людей, родных, даже семейных, близ¬ких. И среди них она одинокая, и семейные-то не хо¬тят понять ее правильно.
— Дура наша Нинка, больше никто, — в один го¬лос говорят они. — Наладила в церковь и никуда боль¬ше дороги не знает.
— Опять собираешься в монастырь? — кричит за¬мужняя сестра Нинке.
— А куда же больше? — отвечает девушка.
— Чай вон подруги твои знают куда ходить.
— Нет у меня подруг, все замуж повышли.
— А ты что? — уже насмешливо язвит сестра.
— А я вот одна буду.
— До каких же пор все будешь одна-то? Я вот 19-ти лет вышла.
— Ну, а что же толку-то?
— Ах ты, лентяйка такая, — уже со злом кричит сестрица, — только с монахами и возишься, вешаешь¬ся на каждого да свечки ставишь, — пошла родная се¬стра поносить бедную девушку всякими словами, даже про аборты вспомнила, о которых Нинка не имеет ни¬какого понятия.
Обидно стало девушке, она, бедная, заплакала и вышла из родной семьи в широкий мир. И вот снова она идет одна. Кругом шум, разговоры, смех, шутки, а она — одинокая, и некому согреть ее бедное сиротское сердце, и ей самой не хочется говорить никому ни еди¬ного слова.
...«И истощатся воды в море... И оскудеют реки и каналы»... (Ис. 19: 5—6).
Что это такое? Наверное, здесь говорится не толь¬ко про обычную воду, которая высохнет в морях и ре¬ках, но и о любви, которая иссякнет в сердцах челове¬ческих, и люди будут жить рядом и не скажут друг дру¬гу доброго слова...