Мечтали лучшие сыны России,
И вместе с ними Лев Толстой,
Что только через просвещенье
Стать благородней может род людской.
Но вот заметное противоречье!
Чем больше просвещён,
Тем должен быть умней.
Откуда же тогда увечье? –
Не к мыслям интерес,
А к плоти всё сильней.
Как много есть на свете отрешённых
От нравственных понятий – хоть кричи!
Рисуют женщин обнажённых,
Чтоб на продажу отнести.
Холодной осенью однажды в полдень,
Художник вынес на продажу полотно.
И каждый сам себе был волен
Остановиться у него.
А с полотна нагая незнакомка
В отчаяньи смотрела на людей,
Когда подшучивали громко
Студенты относительно грудей.
Конечно, должен был
Предвидеть всё художник,
Открыв свой холст с красавицей нагой!
Уж, право, лучше бы сапожник
Развесил башмаки для публики хромой!
Зарделась дева от стыда пожаром.
Как защитить ей
От порочных взглядов честь?
Она надеялась кому-то стать наградой
И верила, что в нашем мире
Благородство есть!
Она смотрела из другого мира,
Где красота, изящество, душевный свет,
Где каждый может стать кумиром
И быть счастливым триста лет.
Но вдруг с её ресниц упали слёзы.
Она с улыбкой подняла глаза.
И люди замерли в различных позах.
И молнией сверкнули небеса.
Художник вдруг, услышав голос Божий,
Подумал: «Это неспроста!»
Но было поздно – образ нежный ожил!
И вдруг сошёл с холста...
Босые ноги юной девы
Беззвучно оставляли след.
И женщина какая-то несмело
На плечи ей накинула свой плед.
И вдруг её не стало в этом мире!
Услышал Бог её мольбу!
И по подошве ног – до боли нежных –
Одна дорога лишь прочла её судьбу!
Художник долго гладил холст осиротевший,
Который белым стал, как будто мел.
И в горести ушёл весь поседевший,
Но жаловаться Богу не посмел!