Право на двойку

Дима Соколов идёт в школу. 1 сентября 1982 г.

1 сентября 1982 года я пошел в школу. Обыкновенную школу. Бывают школы обыкновенные и необыкновенные. Я пошел в обыкновенную. Потому что мне повезло.

Это была средняя школа №18 подмосковного города Электросталь. В руках у меня был букет из трех гладиолусов. В этот день половина первоклашек Советского союза несла в руках гладиолусы, а еще половина — либо астры, либо георгины, самые недорогие сезонные цветы. В те времена вообще все цветы были сезонными: весной — мимозы и нарциссы, летом — тюльпаны и гвоздики, зимой — вообще ничего.

Наш район на молодежном сленге назывался «Шанхай». Несколько квадратных километров четырехэтажных хрущевок из серого кирпича, зажатых с одной стороны заводом ЭЗТМ, с другой — свалкой завода ЭЗТМ, с третьей — воинской частью, с четвертой — враждебным районом «Центр». В 150-тысячном городе молодежь, как и положено, враждовала по географическому признаку, причем врагами, как правило, были соседние районы, а дальние друг друга терпели и даже заключали союзы. «Шанхай», «Центр», «Семь ветров», «Клюшки», «Четверка».

В обыкновенной восемнадцатой школе я провел восемь прекрасных лет. Тогда не было всех этих конкурсов «Учитель года», рейтингов учебных заведений и прочих антипедагогических глупостей, поэтому если ученик отвечал на двойку, ему ставили двойку. Никто не боялся педофилов, поэтому в первый же свой учебный день я пошел домой один и со следующего дня спокойно ходил в школу без родителей. Со второго класса мы с Эдиком Каширским уже сами бегали на свалку завода ЭЗТМ за биточками для игры в баночки. Знаете, что такое баночки? Это обыкновенные пробки от пивных бутылок. У каждого нормального подростка в городе Электросталь имелся целый банк самых разных пробок, которые он выигрывал, проигрывал, выменивал, а иногда даже воровал. Не буду вдаваться в подробности этой увлекательной и очень полезной игры, скажу лишь, что это был прекрасный опыт товарно-денежных отношений. Наибольшего успеха во взрослой жизни среди моих одноклассников добились те, кто лучше всех играл в баночки.

Справедливости ради надо признать, что необыкновенных школ в Электростали в ту пору не было совсем. Как и в большинстве городов страны. Мода на необыкновенные школы пришла к нам из Москвы в конце 1980-х. В одну из них я даже нечаянно угодил, когда нам дали новую квартиру в другом районе, на «Семи ветрах». Разумеется, я взвыл там в первый же месяц и через полгода сбежал в соседнюю — пятую. У нее и вовсе была репутация школы не для слабонервных, но мне там почему-то очень понравилось. Она была даже еще более обыкновенная, чем 18-я. Помню, первым уроком у меня в этой школе была биология, в классе стоял адский галдеж, урок никто не слушал. А знаете, почему? Потому что препод по биологии у нас и правда была так себе. Замученная жизнью, несчастная женщина, совершенно не умеющая преподавать. Зато, например, историю у нас вела такая талантливая учительница, что мы ее слушали, выпучив глаза, и полкласса ходило после уроков на факультативные занятия. Один из моих одноклассников потом даже на ней женился.

Знаете, чем хороша обыкновенная школа? Тем, что в ней у ребенка больше прав. Не каких-то там придуманных в недрах Госдумы общечеловеческих прав, а нормальных — детских. У него, например, есть право учиться хорошо или плохо. И если он учится хорошо, то он делает это не потому, что все вокруг учатся хорошо, а потому что ему действительно интересно. У него есть право слушать хорошего преподавателя и не слушать плохого, а иногда даже доводить его до слез — потому что нечего быть плохим преподавателем. Ребенок в обыкновенной школе имеет право драться, а не выслушивать идиотские нравоучения продвинутых педагогов о том, что все конфликты можно решить словами. Он имеет право сбежать с уроков, когда по какой-либо причине находиться в школе невыносимо — ну, да, вызовут родителей, но не выгонят из хорошей школы в обыкновенную. Наконец, ребенок здесь имеет право на трудный возраст — обыкновенный педагог, в отличие от необыкновенного, поймет и потерпит.

Обыкновенная школа выращивает более свободного и приспособленного к жизни гражданина. В ней нет аквариумных условий, которые он потом никогда не найдет в реальной жизни. В ней нет среди харизматичных преподавателей и директоров тех, кто вьет веревки из неокрепших сознаний. В обыкновенной школе тебя не заражают бациллой интеллектуального высокомерия: даже если ты сильно умный — ты учишься быть таким, как все. Я, например, если не считать трехлетнего перерыва на пубертатный период, всегда был отличником и ботаном. Но в обыкновенных школах ботаны бывают свои и чужие. Свои — это те, которые только учатся хорошо, а в остальном — нормальные пацаны. Дают списать, ходят в качалки, играют после уроков в футбол, мотаются в Москву на Курский вокзал за кассетами «Ласкового мая». А чужие — это чмошники, которые из ложно понятого чувства собственного достоинства ни с кем не общались, на переменах стояли, прижавшись к подоконнику, и сбегали в гетто продвинутых гимназий, как только они появились. Лично для меня это была первая серьезная моральная задача, которую удалось решить — как хорошо учиться, не вляпавшись при этом в ересь чмошничества.

Офтальмолог Святослав Федоров однажды сказал мне в интервью: «Чтобы у человека во взрослом возрасте был хороший иммунитет, в детстве он должен съесть ведро грязи». Я смотрю на своих знакомых, которые выросли в необыкновенных школах, и вижу, что у них этого ведра не было. Впрочем, дело, конечно, не только в грязи. Дело еще и в том, что среди многих так себе учителей у нас в обыкновенных школах были очень сильные преподаватели — их тогда еще не сгоняли в продвинутые лицеи, они были равномерно распределены по всему школьному миру.

Недавно я был в Южной Корее и узнал, что там в сфере образования идет постоянная ротация кадров, педагогам не дают работать в одной и той же школе более 3–5 лет. Я спросил, почему, и когда услышал ответ, не поверил собственным ушам: «Как почему? Чтобы в школах не складывались сильные педагогические коллективы. Все дети в нашей стране должны получать одинаковое образование».

Спасибо вам, Вера Васильевна, Маргарита Борисовна, Тамара Владимировна, Людмила Григорьевна, Елена Петровна и многие-многие другие. Отдельное спасибо трудовику Василию Петровичу Грозе — за то, что научил работать на токарном станке и чуть было не вдохновил меня поступать в ПТУ. А также физруку Сергею Фахрутдиновичу, который умел кидаться в нас свистком так, что мы потом нисколько не обижались.