Прот. А. Ткачкв
Что изменило для нас Воскресение Христово? Это величайшее событие взорвало всю жизнь человечества — и то, что после жизни. Мы получили надежду, смысл и радостный ответ на самые сложные вопросы.
Булгаков, известный многим по роману «Мастер и Маргарита», дружил с Ильфом, не менее известным благодаря «Двенадцати стульям». Однажды, когда Ильф был серьёзно болен, Михаил Афанасьевич пришёл развлечь и ободрить друга. Он много говорил, рассказывал истории, в частности, одну, случившуюся с ним в Грузии.
В каком-то министерстве с дикой аббревиатурой в названии Булгакову и его спутникам пообещали помощь с транспортом. Товарищ, обещавший содействие, попросил подождать его, а в это время к Булгакову подошёл улыбающийся человек и спросил: «Как дела?» Булгаков говорит: «Нормально. Сейчас дадут машину, и поедем на вокзал». Товарищ, лучезарно улыбаясь, говорит: «А потом?» — «Потом до порта и — на пароход». Тот опять: «А потом?» Булгаков, начиная смущаться: «Потом опять на поезд». — «А потом?» — «Потом с пересадками — до Москвы». — «А потом?» Булгаков, совсем растерявшись: «Потом с утра — в редакцию, в театр, по делам, в общем». — «А потом?»
«Уж не знаю, чем бы всё закончилось, — говорит Булгаков, — но подошёл тот самый, обещавший содействие, товарищ и говорит: “Оставьте этого болвана. Он иностранец и по-нашему знает только две фразы”».
Булгаков засмеялся, ожидая такой же реакции от Ильфа. Но Ильф серьёзно посмотрел на товарища и спросил: «А что потом, Миша?» Болезнь Ильфа была серьёзной. Быть может, дыхание ангела смерти уже холодило ему затылок. Там, где легкомысленное сердце не замечало метафизики, для Ильфа уже звучали вечные вопросы. «Что потом?»
Милосердный Боже! Каким холодом веет от этого вопроса для тех, кто не верит в жизнь будущего века! Заставьте неверующего человека вслушаться сердцем в эти два слова — что потом? — и скрипач опустит смычок, водитель заглушит мотор, профессор захлопнет книгу. Переместите мысль о смерти с задворков сознания в центр, и в памяти оживут строчки Лермонтова: «И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая шутка».
Но что я слышу? Не все скрипачи опустили смычки. Кто-то продолжает играть струнный концерт Альбинони. Не все водители заглушили моторы. Кто-то, притормозив на секунду, бодро поехал дальше. Не все профессора покинули кафедры. Остались и те, кто окрепшим голосом продолжил чтение лекций.
Откуда у них эта сила и желание жить дальше, если два слова — что потом? — доведённые до сознания, должны были положить в гроб любой оптимизм и, словно двумя гвоздями, прибить над ним крышку?
О, уверяю вас, у них есть секрет. Не от бесчувствия и не от бессмыслия они продолжают привычный труд. Драма смерти внятна их сердцу более, чем многим другим. Но, остановившись на малое время, они произнесли волшебные слова и исцелились от страха. «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав», — вот что произнесли они, и, словно вурдалак при свете утренней зари, словно хандра при звоне колоколов, исчезла для них безмерная печаль и бессмыслица.
Христос воскрес, и апостолы, в день Распятия похожие на распуганных овец, лишившихся Пастыря, стали подобны львам. Царственным рыком бесстрашной проповеди они огласили Вселенную.
Христос воскрес, и мученики тысячами и десятками тысяч стали встречать смерть с улыбкой. Девушки спешили под меч радостнее, чем под венец, и дети опережали сильных мужчин в храбрости.
Христос воскрес, и реки премудрости потекли от уст святителей и проповедников, ещё недавно живших во тьме греха и невежества, но омывшихся, но оправдавшихся, но освятившихся именем Иисуса Христа и Духом Бога нашего.
Пустыни заселились монахами, потому что Христос воскрес!
Погасли костры в демонских капищах, и сами капища превратились в храмы Божии, потому что Христос воскрес!
Женщина уравнялась с мужчиной, господин обнял слугу, личность стала важней, чем народ или государство, потому что Христос воскрес!
Сверху донизу разорвалась завеса в Храме. Благодать Божия, не желая быть частной собственностью одного народа, и притом — неблагодарного, сообщила себя всем, кто полюбил воплощённую Истину.
Сверху донизу треснули стены ада, и несметные души, как птицы, влетели в Небесное Царство, куда раньше всех вошёл спасённый верой и очищенный страданием благоразумный разбойник.
И я, без всякой нитки оказавшийся в лабиринте, потерявший сам себя и чувствующий себя никому не нужным, вдруг узнаю, что и я не забыт. Мало того, любим и известен Ему по имени. Во вселенской пасхальной оратории несколько нот предназначены и для моего голоса.
Жить — это значит жить вечно! И нет никакого страха в словах «что потом?» Потом будет город, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. Потом будет голос, говорящий: се скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними. И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. Потом узрят лице Его, и имя Его будет на челах их.
Вот что будет потом, и то, что будет это, так же несомненно, как то, что Бог — свят. Но не завтра это будет, и не наше дело — рассуждать о временах и сроках. Идти нужно по указанному пути. Песня дорожная у нас уже есть: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».
Булгаков, известный многим по роману «Мастер и Маргарита», дружил с Ильфом, не менее известным благодаря «Двенадцати стульям». Однажды, когда Ильф был серьёзно болен, Михаил Афанасьевич пришёл развлечь и ободрить друга. Он много говорил, рассказывал истории, в частности, одну, случившуюся с ним в Грузии.
В каком-то министерстве с дикой аббревиатурой в названии Булгакову и его спутникам пообещали помощь с транспортом. Товарищ, обещавший содействие, попросил подождать его, а в это время к Булгакову подошёл улыбающийся человек и спросил: «Как дела?» Булгаков говорит: «Нормально. Сейчас дадут машину, и поедем на вокзал». Товарищ, лучезарно улыбаясь, говорит: «А потом?» — «Потом до порта и — на пароход». Тот опять: «А потом?» Булгаков, начиная смущаться: «Потом опять на поезд». — «А потом?» — «Потом с пересадками — до Москвы». — «А потом?» Булгаков, совсем растерявшись: «Потом с утра — в редакцию, в театр, по делам, в общем». — «А потом?»
«Уж не знаю, чем бы всё закончилось, — говорит Булгаков, — но подошёл тот самый, обещавший содействие, товарищ и говорит: “Оставьте этого болвана. Он иностранец и по-нашему знает только две фразы”».
Булгаков засмеялся, ожидая такой же реакции от Ильфа. Но Ильф серьёзно посмотрел на товарища и спросил: «А что потом, Миша?» Болезнь Ильфа была серьёзной. Быть может, дыхание ангела смерти уже холодило ему затылок. Там, где легкомысленное сердце не замечало метафизики, для Ильфа уже звучали вечные вопросы. «Что потом?»
Милосердный Боже! Каким холодом веет от этого вопроса для тех, кто не верит в жизнь будущего века! Заставьте неверующего человека вслушаться сердцем в эти два слова — что потом? — и скрипач опустит смычок, водитель заглушит мотор, профессор захлопнет книгу. Переместите мысль о смерти с задворков сознания в центр, и в памяти оживут строчки Лермонтова: «И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая шутка».
Но что я слышу? Не все скрипачи опустили смычки. Кто-то продолжает играть струнный концерт Альбинони. Не все водители заглушили моторы. Кто-то, притормозив на секунду, бодро поехал дальше. Не все профессора покинули кафедры. Остались и те, кто окрепшим голосом продолжил чтение лекций.
Откуда у них эта сила и желание жить дальше, если два слова — что потом? — доведённые до сознания, должны были положить в гроб любой оптимизм и, словно двумя гвоздями, прибить над ним крышку?
О, уверяю вас, у них есть секрет. Не от бесчувствия и не от бессмыслия они продолжают привычный труд. Драма смерти внятна их сердцу более, чем многим другим. Но, остановившись на малое время, они произнесли волшебные слова и исцелились от страха. «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав», — вот что произнесли они, и, словно вурдалак при свете утренней зари, словно хандра при звоне колоколов, исчезла для них безмерная печаль и бессмыслица.
Христос воскрес, и апостолы, в день Распятия похожие на распуганных овец, лишившихся Пастыря, стали подобны львам. Царственным рыком бесстрашной проповеди они огласили Вселенную.
Христос воскрес, и мученики тысячами и десятками тысяч стали встречать смерть с улыбкой. Девушки спешили под меч радостнее, чем под венец, и дети опережали сильных мужчин в храбрости.
Христос воскрес, и реки премудрости потекли от уст святителей и проповедников, ещё недавно живших во тьме греха и невежества, но омывшихся, но оправдавшихся, но освятившихся именем Иисуса Христа и Духом Бога нашего.
Пустыни заселились монахами, потому что Христос воскрес!
Погасли костры в демонских капищах, и сами капища превратились в храмы Божии, потому что Христос воскрес!
Женщина уравнялась с мужчиной, господин обнял слугу, личность стала важней, чем народ или государство, потому что Христос воскрес!
Сверху донизу разорвалась завеса в Храме. Благодать Божия, не желая быть частной собственностью одного народа, и притом — неблагодарного, сообщила себя всем, кто полюбил воплощённую Истину.
Сверху донизу треснули стены ада, и несметные души, как птицы, влетели в Небесное Царство, куда раньше всех вошёл спасённый верой и очищенный страданием благоразумный разбойник.
И я, без всякой нитки оказавшийся в лабиринте, потерявший сам себя и чувствующий себя никому не нужным, вдруг узнаю, что и я не забыт. Мало того, любим и известен Ему по имени. Во вселенской пасхальной оратории несколько нот предназначены и для моего голоса.
Жить — это значит жить вечно! И нет никакого страха в словах «что потом?» Потом будет город, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. Потом будет голос, говорящий: се скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними. И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. Потом узрят лице Его, и имя Его будет на челах их.
Вот что будет потом, и то, что будет это, так же несомненно, как то, что Бог — свят. Но не завтра это будет, и не наше дело — рассуждать о временах и сроках. Идти нужно по указанному пути. Песня дорожная у нас уже есть: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».