Протоиерей Николай Агафонов
Серьговский в смятенных чувствах сидел в отделе контрразведки штаба. Как помочь отцу Пахомию? У него не было и тени сомнения в том, что тот его не выдаст. Но имеет ли он моральное право оставить священника на мучения фашистам. Ведь по сути дела отец Пахомий, подставив себя, спас его. Серьговский поймал себя на мысли, что он рассуждает о морали, когда для разведчика существует одна мораль: цель оправдывает средства. Другой морали для него инструкциями не предусмотрено. Имеет ли он право рисковать выполнением задания ради спасения человека? Не имеет, — подсказывал холодный рассудок разведчика. Имеет — говорило его сердце. И впервые в своей жизни Серьговский послушал свое сердце, вопреки здравому рассудку. Когда он принял это безрассудное решение, ему стало легко и радостней на душе. Он даже тихо засмеялся и тут же в его голове родился план, смелый, отчаянный, но безрассудный, как и его решение.
Рабочий день подошел к концу и пунктуальные во всем немцы ровно в шесть часов стали расходиться. В отделе должен остаться только дежурный офицер и охрана. Серьговский заранее отпечатал на гербовом бланке требование к начальнику тюрьмы выдать ему отца Пахомия на два часа, для следственного эксперимента. Он старательно подделал подпись Кюхельмана, теперь необходимо поставить печать. Ровно в восемнадцать часов все сотрудники выходят, а в восемнадцать десять дежурный офицер обходит кабинеты с проверкой. Значит у него в запасе только десять минут, чтобы достать печать из сейфа Кюхельмана. Ровно в шесть вечера Серьговский вышел из своего кабинета, но направился не к выходу, а в кабинет Кюхельмана. Открывать замки любой сложности он специально обучался в Москве у лучшего медвежатника России, которого специально из Бутырок привозили к ним в учебный центр каждый день в течение месяца. Дверь в кабинет открыл за пять секунд. С замком сейфа пришлось повозиться. Когда он уже шел на выход, его в коридоре встретил дежурный офицер.
— Что-то вы сегодня задержались, господин капитан.
Серьговский, козырнув офицеру, пожаловался:
— Кюхельман столько работы навалил, что скоро будем ночами здесь просиживать.
— Сегодня я буду за вас ночью отдуваться, а вы пропустите за меня рюмочку пунша.
— Это я как раз иду в бар и с удовольствием это сделаю, — засмеялся Серьговский.
Пока было еще светло, он действительно решил зайти в бар. Там за столиком с картами он увидел Кюхельмана. Тот подозвал его к себе.
— Не хотите ли составить нам компанию в преферанс?
— Нет, господин майор, у меня что-то разболелась голова, хочу пропустить рюмочку бренди и идти спать.
— Это у вас после допроса. Хотя, надо заметить, выдержка у вас завидная. Я бы, наверное, не сдержался так, если бы мне плюнули в лицо. Хорошо, идите отдыхать, завтра вы мне нужны свежим, будет много работы. Сегодня прилетает начальник штаба с совещания из Берлина, так что вскоре, думаю, начнем выдвигаться на восточный фронт.
Это известие бросило в пот Серьговского. Вот оно, ради чего он сюда прибыл, и потому священником придется пожертвовать. Разум делал последние отчаянные попытки убедить Серьговского не слушаться сердца. Серьговский вышел из бара, вновь раздираемый сомнениями. До начала сумерек у него был почти час времени. Он зашел к себе домой.
Хозяйка дома, пани Залковская, предложила ему чашечку кофе. Он в знак согласия кивнул головой и молча сел в кресло. Когда она принесла ему кофе, Серьговский вдруг обратился к ней с вопросом:
— Я вижу, пани Катрин, вы человек религиозный. Ответьте мне на вопрос, допустимо ли с христианской точки зрения замучить пытками одного человека, чтобы через это спасти многих?
— Как это? — не поняла вопроса женщина.
— Идет война, — начал он свое объяснение,— в плен попадает вражеский солдат. Он знает военные секреты, благодаря которым бой можно провести более успешно и тем самым сохранить жизни сотням людей. Но этот человек не хочет рассказывать эти секреты. Можно ли его с христианской точки зрения пытать, чтобы спасти жизни сотням своих солдат.
— Я поняла вопрос, — сказала пани Залковская, — и замолчала, обдумывая ответ. — Думаю, — начала она, — что пытать и убивать беззащитного человека нельзя, даже ради спасения тысяч людей и вот почему. Пока он в бою идет на тебя с оружием, он враг твоего Отечества, и христианский, и воинский долг велит остановить его, тоже с помощью оружия. А значит это уже не убийство. Но как только он попал к тебе в плен, он уже не может причинить вреда твоей стране, а значит он не враг, а человек, находящийся всецело в твоей воле. Он, как и ты, создан по образу Божью. Ты обязан исполнить заповедь любви, даже к врагу, так учит Господь. Ты должен позаботиться о нем, вылечить и накормить его. Если он совершил преступления во время войны, тогда судить по закону, а не пытать. Представьте себе, если бы ученый врач мучил людей, ставя на них жестокие опыты, и в результате этого достиг бы очень хороших результатов. Эти результаты бесчеловечных экспериментов на людях позволили бы потом спасать жизни тысячи больных. Спрашивается, можно ли, ради этого, оправдать палача в белом халате? Простите, что так долго и путано объясняла, но вопрос очень сложный.
— Спасибо, пани Катрин, вы очень хорошо все объяснили. Я пойду, у меня еще есть дела.
— Помоги вам Бог в ваших делах, я уверена, что вы пойдете делать доброе дело.