Марина Алёшина
Взгляд учительницы воскресной школы
«На огромном белом свете
Очень разные есть дети:
У одних — большие ушки,
У других — кругом веснушки.
Кто-то рыж, а кто-то бел,
Кто-то в играх неумел…»1
И правда, они разные. Личности со свободной волей, что сами выберут свою дорогу. Но это — потом. А пока, если что-то в их жизни не так, — виной тому наши, взрослые ошибки.
Света
— Светка, уйди!
— Светка, не мешай!
— Светка, замолчи.
Такая она у нас, Света. В каждой бочке затычка. Выдающаяся, одарённая, знаменитая, в том смысле, что нет человека в школе, который бы её не знал.
Семья многодетная, дружная, воцерковлённая. Восьмилетняя Света — старшая, остальные — мал—мала меньше.
И за дверь её выставляли, и нотации читали, и к совести взывали: мешает вести урок, постоянно перебивает. Проблема казалась самой обычной: старшее чадо ревнует к младшим, требует внимания, и дома, и в школе.
Но было ещё что то, сбивавшее впечатление доброй души, жаждущей любви и тепла.
Заметила я не сразу: у Светы вообще не было друзей. Нет, вражды не наблюдалось тоже. Со всеми — приятельские отношения, даже немного фамильярные. Всё-таки трудно ребёнку сказать учителю: «Марина» и «ты».
А она могла.
Однажды опоздала мама, и мы остались со Светой вдвоём.
— Марина, — спросила она серьёзно, — ну почему со мной никто не хочет дружить?
Наконец-то.
— В воскресной школе?
— Нет, в такой тоже.
— Давай подумаем вместе. Может быть, причина кроется в тебе? Может быть, ты как-то не так поступаешь? Давай мы с тобой пофантазируем: что кому доброе сделать. В ответ на добро и к тебе обернутся. Глядишь, и друзей найдёшь.
Слушала она внимательно, как бы нечто неожиданное, новое.
— Да и мама, наверное, тебе то же говорит? — почти утверждаю я.
— Нет, — удивилась, — мама говорит: «Что на этих придурков внимание обращать? Думай, что их просто нет». А у нас в той школе вообще много неправославных. Козлы.
Мы проговорили до самого вечера. Было нам то весело, то грустно. Уже стемнело, когда её забрали.
Только вот… что осядет, укоренится в этом, ещё добром и мягком, сердце? Научится ли она дружить?
Понимаешь ли ты, что делаешь с ребенком, мама…
Лида
Ознакомительный урок пения. Первая встреча. Каждый может спеть любимую песню, какой бы она не была.
Когда все уже напелись (а набор в том году был неожиданный: «ПУсть всегда будет солнце», «Качели» — традиционно, остальные, к сожалению, из современной попсы), привели опоздавшую. Милая девчушка шести лет с огромными синими глазищами. Лида.
— Мы уже тут все попели. А ты — споёшь? Какие любишь песни?
— Неправославные, — отвечает совершенно серьёзно и даже сердито.
— А «Крылатые качели»? Неужели не нравятся?
— Такого не знаю.
— Разве ты не смотрела «Электроника»? Детское кино…
— Мама не разрешает кино.
— Может быть, из мультфильма есть любимая песня?
— Мама запрещает мультфильмы.
— Ничего, привыкнешь, и будешь петь с нами в храме.
Она сердится, возражает от всего сердца:
— Храм не люблю и петь там не буду.
Случай тяжелый, и словами тут вряд ли поможешь. И как же здорово, что её отдали в нашу школу, в эту кучу-малу из ста детей.
Она оживала, когда мы играли:
— Собирайся, детвора.
— Ра! Ра!
— Начинается игра.
— Ра! Ра!
— Не забудьте промолчать…
— Чать, чать…
Восторженный смех. Смеётся и Лида. Но как только начинаем: «Благослови, душе моя, Господа», снова хмурит лицо.
А потом закрутилась наша обычная жизнь: шумные перемены, борщ «на ура», каждому по три добавки макарон, рассованные по карманам конфеты, Егор громко поёт на уроке: «Если б я был султан, я б имел трёх жён», и я вывожу его из класса за ухо под всеобщий хохот…
Лида тоже втянулась, потихоньку. Сначала пела: «Вылетала первая пчёлка», потом и: «Ангелы в небе высоком живут», «Тихий свет на Маковце-горе»…
И, наконец, на Пасху, в Храме: «Христос воскресе».
И самое счастливое, с сияющим лицом, потому что сложное, но получилось, на общем празднике в школе: «Христос анэсти экнекрон».
Коля
Снова первый урок, знакомство, в тогда ещё новооткрытой школе.
— Кто хочет спеть любимую песню?
Лес рук. Мальчик лет девяти просто выпрыгивает из-за парты.
— Как зовут?
— Коля.
Пел он просто здорово:
«И уносит меня, и уносит меня
В звенящую снежную даль
Три белых коня, эх, три белых коня:
Декабрь, и январь, и фераль».
Замечательно. Способности — выше просто хороших. Усваивает слёту.
Но с поведением — полный провал. Вот поселился в этом пареньке дух протеста. Не слушался, перебивал, кое-что делал и назло.
Первая мысль: что в семье? Приходила за ним всегда только бабушка. Просила прощения, извинялась за поведение. Добрая, глубокой веры женщина.
Однаждый, проходя мимо играющих детей, я услышала слово, которому бы не звучать на территории школы.
Застигнутый, он произнёс его снова, длинно и мне в лицо.
Видно, бунт вышел на новый уровень.
В школе мы оставить его не смогли.
Бабушка просила прощения, и, смущаясь, оправдывала парня:
— Родителей-то у него нет. Всё одна.
— Разве он сирота?
— Нет, Вы не поняли. Просто ранний ребенок, не запланированный.
— И что? — Я всё не могла сообразить.
— Видите ли, родители не готовы пока к воспитанию. Вот Коля и живет со мной. Вы не подумайте, они иногда приезжают, раза два в год — точно. И денег дают, и всё у него есть…
Она ушла, опечаленная, уводя за руку внука, которого сама называла непутёвым и с которым уже в его девять не умела справляться.
Что творилось в протестующей против всего мира душе, осознавшей, что его предали самые родные?
И чем помочь, когда и сам, вроде бы давно уже взрослый, не веришь, что это правда. Просто потому, что не ведал: так — бывает.
Алёша
В первый раз его привели в младшую группу. Он и сам — шестилетка, молчаливый и стеснительный без меры.
«Алёша у нас ранимый», — сказала мама.
Он сел и забился в угол, не смог ответить ни на один вопрос, а первая же просьба что-то спеть повергла мальчика в ступор.
Явно что-то не так, причем серьёзно, и скорее всего — в семье.
Я вообще перестала его вызывать. Он вместе со всеми хлопал в ладоши, играл в музыкальные игры, даже пел, но только с другими. Любая попытка обратиться к нему лично выливалась в молчание. Он просто стоял, замкнувшись в себя и страшась произнести слово, и видно было: любое внимание для него мучительно.
А потом Алёша пропал недели на четыре.
Пришли родители. Они всегда приходили вдвоем, но смотрели в разные стороны, и каждый из них разговаривал только со мной. Друг к другу они не обращались. Весть была дурной. Алёша заболел, и мама с тревогой объясняла, что врачи не находят причины. Просто ребенку плохо и держится высокая температура.
Потом Алёша вернулся, такой же тихий. Только чаще замолкал среди пения и смотрел куда-то вбок.
Однажды мама призналась, что они с мужем на грани развода. Но странно: тем с большим вниманием каждый из них следил за сыном.
И снова он заболел. Без возможности посещать не только воскресную, но и обычную школу. Держалась высокая температура.
А родители снова как будто не понимали причины, надеясь на врачей, в поисках выхода или хотя бы источника болезни.
Конца этой истории я не знаю. Но Алёша нет-нет, да придёт на ум. Развод или разлад между родителями для стороннего человека — лишь слово, за которым — трагедия маленькой личности.
Вспоминаются радостные лица детей, хлопающих в ладоши, топающих в такт ногами, что-то поющих, и он среди них, тихо и молча смотрящий в окно.
Попытка модуляции в мажор
Закончить в миноре, говоря о детях, несправедливо.
Многие судачат: «Нынешние дети — испорченные». Неправда. Они светлые, верные, надеющиеся, живые души, как и во все времена. Вопрос только, чем это поле засеять.
Есть дружные семьи, и дети из таких семей любознательные, добрые, довольно свободные, может быть, и шаловливые. Они с удовольствием учатся, и даже, если знают, что отстают, работают над собой. С ними всегда интересно поговорить.
— Кем хочешь быть, Афоня?
— Десантником или дворником. Ещё не решил.
— Ну, а всё же?
— С дворником нашим говорил.
— И?
— Не советует.
И таких детей — большинство.
Впрочем…
«Знаете, Марина Олеговна, — сказала мне мама четверых чад, — есть такое радио. Дети могут заказать любую песню в эфире. Угадайте, что там звучит по заявкам почти постоянно? Песня мамонтенка, который ищет маму…
Пусть мама услышит,
Пусть мама придёт,
Пусть мама меня непременно найдёт!
Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были потеряны дети.»
Снова наша взрослая, такая всеобщая, такая извинительная, почти незаметная ошибка: дети из благополучных семей, чьи родители до самого вечера на работе, всё заказывают и заказывают эту песню…
1 Стихи Е. Михаленко из книги «Голос Ангела»