Марина Желтова



Слепому подарили краски, но не со злобы – шутки ради,
И видели, как от бедняги привычный уходил покой;
Он молча трогал каждый тюбик, и кистью свои пальцы гладил,
И осторожно прикасался к холсту дрожащею рукой.

И устыдились, и жалели, что поступили так жестоко,
Что поглумиться захотели. А он – поверил и пошел.
Пошел, не ведая, не видя, пошел, не зная – веря только,
Что холст и краски появились, чтоб стало очень хорошо.

Но он в своей бессветлой жизни не видел ни одной картины.
И он никак не мог осмыслить само понятие «цвета».
И мир внутри него цветущий, нетронутый мирской рутиной,
Показывал ему незримо, что жизнь совсем – совсем не та.

Совсем не та, что нам рисуют и предлагают в это верить,
Совсем не та, но он не видит, он только слышаньем живет.
И он давно привык по звукам, по запахам, по боли мерить
Происходящее снаружи, всё чувствуя наоборот.

Без школ, пособий и уроков, наставниками не измучен,
Он выливал в картинах душу, он отдавал – не рисовал.
Он отдавал себя, не глядя; не так, как мог бы быть научен;
Не так, как мог бы это видеть, а так, как сердцем понимал.

В его картинах солнце – грело. В его ручьях – сводило ноги.
И там, где рисовал он слезы, там боли было с океан.
И даже ветер был соленым у моря с берегом пологим,
И даже теплым первомаем совсем по-детски пах тюльпан.

И звуки! Сколько было звуков! Звучало всё, но лишь – чуть слышно.
Гудели тучи, пели птицы, журчали нежно ручейки,
Шумели клены и березы, и друг о дружку бились вишни,
Стеклянным звоном наполняя фруктовый садик у реки.

И все смотрели, восхищаясь. Один художник знаменитый
Слез не скрывая, тихо плакал, сливаясь с шумною толпой.
Воспитанник хорошей школы, любимый многими, маститый,
Он понял, что впервые в жизни он пожалел, что не слепой.