Иерей Константин Корепанов
Сегодня мы поговорим о смирении. И не о том, как именно надо смиряться, - об этом, наверное, вам уже все уши прожужжали, - а будем о нём говорить с несколько иной стороны.
Что является основой смирения? - Люди этого не понимают. - Отсюда - главная проблема восприятия образа того, что называется смиренномудрием. Смирение, - основа смирения, - это адекватная самооценка.
То есть, нам кажется, что человек, который смиряется - напускает на себя некий вид: "ой, простите, ой, благословите!" Большинство людей именно это понимают под смирением и так себя ведут. Это - игра.
Выясняется, как много людей играют. Вы даже не представляете, как много людей играют. Играют в христианство, играют в молитву, играют в смирение, играют в послушание - самая жуткая и опасная игра. Это всё очень вредно для человека и создаёт негативный образ церковной жизни. Внешний человек сразу распознаёт, что перед ним лицемерие и люди притворяются. Вы же понимаете, например: ребёнку можно сказать: "Иди ко мне, крошечка, я тебе шоколадку дам" ,- и он прибежит радостный, довольный, - а его цап-царап - и в машину. Он ведь ребёнок, он доверчивый. А взрослому человеку сказать: "Иди сюда, я тебя по головке поглажу и шоколадку дам", - это на него не действует: он же понимает, что люди вовсе не такие, какими они притворяются. И, когда он чувствует притворство, - это отталкивает его еще дальше.
И вот, у нас смирение - чаще притворное. Мы смиряемся перед человеком, который нам нравится, который нам нужен, которого мы боимся, а перед всеми остальными мы не смиряемся и не понимаем, зачем это нужно... почему я должен смиряться перед ним, если он негодяй? Перед начальником - понятно, - куда деваться: не смиришься - премии не даст, - а вот перед этим чего я буду смиряться - я ему вот сейчас за всю свою жизнь отомщу, за все свои смирения. И это - не смирение.
Поэтому, чтобы эта игра в смирение прекратилась, человек должен просто адекватно себя оценить, он должен познать себя: какой он на самом деле есть. Этот процесс самопознания человека тесно связан и есть производное от покаяния. Смирение - это знание самого себя, самопознание. Когда человек просто знает себя, какой он есть, он без притворства признаёт большинство людей гораздо лучшими, чем он сам.
Почему? Это просто: себя он знает изнутри, - и как очень плохого человека, - а людей знает как бы в их лучших проявлениях, потому что, - какие люди внутри, что они чувствуют, - что они думают, он не знает; он знает, что думает он сам, - а что думаете вы , он не знает, - поэтому он видит вас в ваших лучших проявлениях, а себя - в самых худших проявлениях.
Вот, скажем, - вы, наверное, замечали за собой, - заходит человек в храм помолиться. Стоит и молится. Но тут же его взгляд падает на какую-нибудь бабушку, которая шуршит пакетом, - и он ее осуждает. И, оттого, что он ее осудил, ему становится противно: "Что же, - я в храм пришел молиться о своих грехах, - а какую-то несчастную бабушку, которая запуталась в пакете, я осуждаю." Он это видит. Но все снаружи видят: вот он молится. Именно в этом смысл приведенного примера: мы видим свои внутренние проявления и знаем, какие мы на самом деле, - а других видим во внешних проявлениях, - и они кажутся нам хорошими и человечными.
Сравнивая таким образом себя с другими, мы начинаем видеть, что это сравнение всегда будет не в мою пользу. Это - сама по себе основа смирения. Но - это только начало правильных рассуждений о смирении. Суть природы смирения гораздо глубже, гораздо серьезнее и, если хотите, гораздо страшнее. Страшнее именно тем, что человек, который никак не может смириться, обрекает себя на очень страшное состояние безбожного бытия.
Почему? Смирение - это природа Бога. Многие, - даже по двести лет ходящие в храм, думают: "я должен смиряться перед таким сильным, царственным, могучим, суровым Богом. А как не смиряться: посмей только не смириться - накажет." То есть люди представляют, что смирение - это некое задавленное, затюканное, замордованное состояние, в которое я должен как-то войти, такое состояние на себя напустить, чтобы показать, что я Бога боюсь, - и Он будет мною доволен. - Ну, - как мы себе представляем, например, сурового, злого начальника, который любит, чтобы перед ним ходили на цыпочках, стояли, послушно склонив голову, и выполняли все его указания.
А на самом деле Бог от нас требует смирения не потому, что это нужно Ему, чтобы мы со смирением к Нему относились, - а потому, что смирение - это есть, собственно, Его природа. И только тогда, когда мы смиримся, - только тогда мы сможем жить с Ним. А гордому с Ним невозможно жить: гордость противоположна смирению, и гордость отталкивается от смирения, как оттолкнулся в свое время сатана. Подобное тянется к подобному, подобное познается подобным, подобное переливается в подобное. Вы не можете, например, соединить железо, магнит, кусок стали - и воду. Вы не можете их соединить. Но апельсиновый сок смешать с яблочным соком - запросто сможете. Они перемешаются так, что разделить их мы не сможем. Точно такой же механизм: наше смирение уподобляет нас Богу и делает нас с Ним одним целым, - и мы можем жить вместе, потому что мы научились Его смирению. И Он говорит об этом точно так же: "Научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем, - и обрящете покой душам вашим".
Почему же Бог смирен? Бог - и смиренный? Как Его Симеон Новый Богослов назвал: "мой негордый Бог". Он правда негордый. Он, например, не считает Себя главным. Вообще никак. Кто главный в Троице? Они равны Все, втроем. Там нет главного. Там никто никем никого не подавляет, никто не требует к себе никакого поклонения или еще чего-то. Бог дарит бытие миру, - то есть Он именно дарит это бытие, Он приводит мир в состояние существования. Для чего? Для того, чтобы этот мир Ему поклонялся? Нет. Как сегодня мне один человек написал: "Он хочет, чтобы подобных Ему стало больше." Бог наполняет мир богами, чтобы богов стало больше. Он не собирается требовать от нас поклонения, Ему не нужно поклонение. Он просто хочет, чтобы таких существ, как Он, во вселенной стало больше. А это значит, что они станут такими богами только потому, что Он их сделает ими, Он поможет им стать такими, - поэтому мы часто в богослужебных книгах и в молитвослове можем встретить выражение "независтный Бог", "независтная любовь". Он не ревнует, делая нас подобными Себе. Он не завидует нам. Если мы будем неизмеримо лучше, чем мы есть сейчас, - у Него будет только одно состояние: радость. Если мы сможем делать то, что делает Он, - у Него будет только одно состояние - радость: наконец-то у нас получилось. Если когда-нибудь наступит такое состояние, что человек - любой из вас - сможет создать Солнце или Землю, Вселенную - Он будет ликовать от того, что у людей это получилось. Никакой зависти у Него не будет. Если вы сможете сотворить животных, научитесь от Него, - и у вас получится, - Он будет только рад за вас.
Мы - нет. Мы не умеем радоваться чужим победам, - только своим. Особенно, если какой-то человек делает то, что я умею делать, и вдруг начинает делать это лучше, чем я, - у нас сразу возникает зависть, обида, состояние ущемленности. Когда он делает хорошо одно, а я делаю другое хорошо, - я, например, на клиросе пою, а он иконы пишет, - а третий машину водит хорошо, четвертый строит, - мы можем не завидовать. Но, стоит появиться человеку, который поет лучше, чем я, - и у меня возникает зависть. - Или рисует лучше, чем я, - или дома строит быстрее, лучше и качественнее, чем я, - мы сразу начинаем завидовать. Мы можем побороть это чувство, можем не побороть, - но это чувство в нас возникает. Это значит, что мы внутренне горды, мы очень ревниво относимся к своим способностям. При нас хвалят человека, который, с нашей точки зрения, не достоин похвалы, а нас при этом не похвалили. Нет, мы трезвые, здоровые люди, нормальные, не психически больные, но мы относимся к этому с болезненностью: "Ну как так? Что же, - я ведь не против, чтоб его похвалили, - но меня что, трудно было похвалить, что ли? Что, язык оторвется? Я ведь не самый ужасный человек на свете! Сказал бы, - ведь доброе слово и кошке приятно. Похвалил бы, - но нет, не похвалил..." И обидно.
А у Него - нет обиды. Ему не обидно было, например, сделать человека подобным Ему, - а человек даже не поблагодарил Его - ну и что? Никакой ревности или обиды у Бога нет по этому поводу. Он не завидует, не ревнует, Он готов нам отдать все больше и больше, и больше - только для того, чтобы нам было хорошо, - а Он будет радоваться. Он делает не просто мир, - какой-то там мир, - Он делает мир свободных существ, где любое свободное существо может сказать Богу: " я Тебя видеть не хочу!" - а Он не обижается: "Не хочешь? А что хочешь? Скажи Мне, что ты хочешь, - и Я сделаю, что ты хочешь." И делает человеку то, что тот хочет. И в этом не будет радости, не будет даже приятности, а будет просто мука и боль, но Бог все равно исполнит это желание человека. Потому что Ему не обидно от того, что человек отказался от Него. Он хочет сделать человеку хоть что-то, насколько это возможно,- хоть каким-то образом наполнить мир человека миром и радостью.
Мы этого не понимаем, правда же? Вообще не понимаем: у нас ведь получается, что мы всегда считаем Бога очень суровым существом. Конечно, это гипербола, мы так не визуализируем, но сердце наше так чувствует. Мы представляем себе Бога очень суровым существом с плотно сжатыми губами, строго смотрящим за каждым нашим прегрешением, и, как только мы сделаем что-то не так, Он сразу бьет нас по рукам: "Не смей! Это запрещено!" Если послушать, что мы говорим о Боге другим людям, то это будет именно такая картина. Мы не рисуем эту картину, но мы чувствуем именно так.
А как мы себя чувствуем? Вот, приходит человек на исповедь и говорит: "Батюшка, такой страшный грех, - ну просто страшный! Я наелся мяса!" "Как наелся? Что случилось?" "Да как наелся: пришли на корпоратив, мне поставили суп, борщ, - вроде, он на мясе был, - вот я и наелся. Что мне будет за это?" "Так ты даже не ел мяса?" "Ну как? Борщ-то ведь мясной был! Потому что я запах-то чувствую, что мясной! Колбасу я, конечно, не ел, - запрещено, но вот суп не углядел - и съел мясной. Как теперь быть?"
То есть ты в себе думаешь, что Бога волнует, съел ты этот борщ или не съел? С мясом он был или без мяса? Ты думаешь, что это правда Его волнует? И Он тебя сейчас накажет? Или, например, человек спрашивает: "Вот, у нас будет большой корпоратив всех туристических агентств Екатеринбурга. Меня начальник попросил спеть песню. Что мне за это будет? Отказать не могу, но мне хотя бы знать, настроиться: что мне за это будет от Бога?"
В нашей повседневной жизни мы воспринимаем Бога надсмотрщиком с бамбуковой палкой, который ходит и бьет за малейшее отклонение: шаг влево, шаг вправо считается побегом, - а прыжок на месте - попытка к бегству. Понимаете, - вы сами это озвучиваете, постоянно. И это идет не из детства, как некоторые здесь говорят.
Почему же так происходит? Я вам, быть может, рассказывал, как я впервые столкнулся с этой реальностью, и запомнил это на всю жизнь. Я был в восьмом классе, учился в 22-й школе, и мы поехали в Горький, на родину Алексея Максимовича. Понятно, что ни о каком Боге я знать не знал тогда ничего, - а то, что мне там тогда сказали, я запомнил на всю жизнь. Мы пошли в музей Горького. В то советское время дом его еще стоял, деревянный. Я помню эту картину, у меня музей стоит перед глазами. Экскурсовод, - храни ее Бог, - если она еще жива, - нам что-то рассказывает, - куда-то повела через двор, чтобы нам снаружи что-то показать, и в момент выхода со двора она продолжает свой поставленный рассказ: она рассказывает, что его бабушка постоянно говорила ему эти слова: «Если сделаешь так-то, - Бог тебя накажет.» И Алексей Максимович с детства записал в своих дневниках, что в тот момент он возненавидел Бога.
Мне это запомнилось. Я не был верующим, и никаких выводов из этого не сделал, но она так ярко это рассказала, а мне это так врезалось в память, что потом, когда я уже стал верующим, я до ужаса боялся сказать кому бы то ни было слова: «Бог тебя накажет».
Ну а вы только посмотрите вокруг: кого наказывает Бог? кого?
Вот, человек проехал на красный свет, - и что? На него свалился светофор? Или тут же из-за угла выбежал гаишник, чтобы его остановить? … (из зала): - Нет, пришло «письмо счастья.» - Так это разве наказание? Это — всего лишь следствие исполнения закона. Это никакое не наказание: мы же подразумеваем, что Бог накажет. Это государство наказывает, а не Бог. Просто соблюдение правил, - вот и все.
Или вот если человек обозвал маму последними словами, - он что, - тут же выпал из окна? Нет, проживет еще долго, - несчастливо, но долго. И не заболеет, и никакого рака у него не будет. Понимаете? Или вы не встречали таких людей?
(из зала) : - «Может, у его детей...». - Нет, да что вы, - упаси вас Бог так думать! Это же тогда Бог, кроме того, что Он жестокий, - Он еще и несправедливый?
- Бывает! - Хорошо, смотрим. Вы когда-нибудь видели, кто становится бесноватым? Это самые отъявленные негодяи мира? Насильники маленьких девочек? Грабители вдов? Самые страшные воры, ворующие миллионы? Злые, безжалостные, жестокие люди? Вовсе нет. Заболевают как раз совсем другие люди, которые, в сущности, не такие плохие. А самые худшие люди живут, и с ними ничего не происходит. И вы таких людей знаете, если не первый год живете на свете. И каждый знает. То есть, на самом деле, нет наказания, - во-первых, оно не следует автоматически за каким-то страшным делом, - иначе бы нам маньяков, которые издеваются над детьми, сажать вообще бы не пришлось, - их бы Бог наказывал. Они ведь делают страшнейшее преступление, издеваясь над беззащитным человеком.
А сколько было историй в девяностые годы, когда по деревням ходили бандиты, вламывались в дома бабушек и брали их иконы. Вот - у нас в слободе, где я был, бабушка была; - ночью пришли, ее связали, к стулу привязали, избили — ей 80 лет! - Бить-то за что? Иконы все забрали и вынесли. Но бить-то за что? Ну, привязали, - ладно, - чтобы не мешала, - но бить-то бабушку! - Нет, - ничего с ними не случилось. Они спокойно утащили эту икону, никто их потом не нашел, хотя милиция искала, пыталась найти, - а может, и не пыталась, - по крайней мере, делала вид, что пытается. Никого не нашли. Хотя, в принципе, одна из икон была огромная, метр шестьдесят высотой, - храмовая икона. Не просто какие-то иконы, а из разоренных храмов.
И таких вещей очень много. То есть, на самом деле, когда мы думаем, что Он наказывает, - это просто наше внутреннее мироощущение. Мы себе таким Его представляем.
Он пришел, умер на Кресте, дал слова Евангельские, - Он все сделал, чтобы изменить этот стереотип, - а мы упорно считаем Его злым дядькой с палкой. Это беда, - таким Его считали люди до Ветхого Завета. Они считали Его таким, - и потому не могли прийти к Нему всем сердцем. Для того, - в том числе, для того — Он воплощается, чтобы привлечь нас к Нему: что может быть беззащитнее голого, распятого на кресте человека, залитого кровью, в которого плюют, над которым смеются и которого никто не защищает? Что может быть беззащитнее? Что может быть униженнее? Он не постыдился быть обнаженным, Он не постыдился быть слабым только для того, как Он Сам говорит, привлечь нас к Себе, - чтобы мы перестали, наконец, видеть в Нем дядьку с палкой.
Ведь Крест-то не для того, чтобы нас осудить, а для того, чтобы нас спасти. Он «разрывает на Кресте рукописание наших грехов» - как в молитве об этом сказано. Он пригвоздил наш грех ко Кресту только для того, чтобы мы перестали перед Ним вести себя так, как будто Он — злой дядя, чтобы мы пришли и обняли. Он так и говорит: «Когда вознесен буду, всех привлеку к Себе.» Это — раскрытые объятия, которые Он раскрыл для нас, чтобы мы пришли. А мы по-прежнему думаем, что Он наказывает, потому что мы никак не можем поверить в то, что Он любит. А любовь всегда смиренна. Он - смиренный Бог, и поэтому Он не наказывает нас.
Он может наказать, - может, но только в одном-единственном случае: когда это нам крайне необходимо, и мы поймем эту необходимость. Как историческое предание гласит о Малюте Скуратове: он чем-то заболел, запереживал, завещание стал составлять, хотя легкая была болезнь, вроде простуды. Бабушка его ему говорит: "Чего это ты испугался? " - "Ну как? Вдруг умру, - нужно завещание писать, нужно покаяние..." - "Да не переживай ты: проживешь долго и умрешь без всяких болезней." Он обрадовался: "С чего ты так решила?" - "За твои грехи болезни нет - вот и все. Ты что, решил легко отделаться - поболеть, - и все? Нет, ты столько натворил, что никакими болезнями ты за грехи не расплатишься." Эта мысль очень трезвая: ведь Бог наказывает только тех, кого любит. И только тех, которые, - именно потому, что их любит Бог, - способны понять, почему Он их наказывает.
Почему наказание отца воспринимается иначе, чем наказание чужого дяди? Ведь дело не в количестве ударов ремнем или количестве подзатыльников, а в том, что отец любит, и ребенок понимает, что возмущает отца. А чужой дядя не любит, и непонятно, что он делает, - хотя причинно-следственная часть понятна: ребенок поцарапал на чужой машине капот. Чужой дядька подошел и дал ему подзатыльник. И разве ребенок что-нибудь понял? Озлобился - да, но ничего не понял. Его душа не получила приращения любви. Когда же это сделает отец, ребенок получает приращение любви.
Я слышал историю, - мужчина один рассказывал, когда мы сидели за "круглым столом": "Меня отец наказал один раз в жизни, - я не буду говорить, за что, - но, когда он узнал, что я сделал, он пришел, взял ремень и выпорол меня. Потом бросил ремень и пошел в комнату. Когда я вошел в комнату, он ревел. И с тех пор я не смел сделать ничего, зная, что это плохо. Не потому, что мне было страшно, что меня ударят, а потому, что я понял, какая мука для отца, когда он наказывает своего ребенка".
Когда Священное Писание говорит: "Не стыдись, не бойся наказывать своего ребенка", - оно к кому обращается? К монстрам, для которых бить собственного ребенка - удовольствие? К отцам. Вы что, правда думаете, что любому отцу выпороть своего ребенка - это только наслаждение? Тогда вы не видели отцов. Отец делает это, потому что он - отец. Он знает, что он делает, и почему он делает, и никто никогда не узнает, кроме отца, какая боль у него внутри. Именно к таким людям с поддержкой обращается Священное Писание: "Вы правильно делаете".
Бог говорит: "Я - ваш Отец. Я знаю, как Мне больно вас наказывать, но так надо. Только так вы можете исправиться. Я наказываю вас только тогда, когда наказание необходимо, именно необходимо. Будь Моя воля, Я бы вас не наказывал никогда. Но это нужно. Я наказываю вас только тогда, когда вы понимаете, для чего вам это делается." И в этом смысле уверенность всякого священника, уверенность Церкви, когда она говорит о наказании Божием, - когда вы уверены, что это - наказание Божие, - вы всегда получаете внутреннее свидетельство того, за что вы получили наказание, - и что нужно сделать теперь, чтобы жизнь стала другой.
Почему я своей жизнью довел Бога до того, что Он был вынужден применить ко мне наказание? Значит, где-то рядом есть помощь и утешение, - как ребенок, который осознал свою вину, бежит к родителю и говорит: "Отец, прости!" - Отец не будет второй раз брать ремень, чтобы добить ребенка, он принимает это прощение, потому что ради этого все и делалось. Поэтому наказывать имеет право только любящий человек, и только тогда, когда он знает, что наказуемый любит его.
Наказание - это таинство двух людей, и никто никогда в Церкви не накажет человека, если не уверен в его любви, что он поймет, что тот тоже любит , - иначе это просто превращается в экзекуцию, где один издевается над другим и никому это никакой пользы не приносит. Наказание имеет смысл только там, где действует любовь, потому что при этом страдают оба. И Христос, Бог наш, страдал вместе с нами, потому что, как сказано в Библии, "наказание мира на Нём, ранами Его мы исцелились." И поэтому так важно понимать, что Он создает свободных существ, зная, что они могут не выбрать Его, - и Он не будет их наказывать. Он знает, что Он не сможет их наказать никогда. Почему? - Потому что они Его не любят. А Он может наказать только тех, кто Его любит. - Тех, кто Его не любит, он не может наказать, потому что это - нечестно. И ад, - как бы вы его ни представляли, - это не наказание, это - то, что они выбрали сами, это - тот рай, который им нравится, но в котором нет единственной полноты жизни, - это место, в котором нет Бога.
Это ужасно: жить в месте, где нет Бога, где нет Источника жизни, Источника любви. Все остальное есть, - только Бога нет. И там будет "плач и скрежет зубов". Но это - не наказание. Просто люди не любят Его, и Он не хочет обременять их Своим присутствием: "Не хотите жить со Мной, - живите без Меня. Живите, как хотите. Я не буду больше вам надоедать." - И это оказывается самой страшной мукой, которая только возможна. Что им Он может сделать еще? Что Он может им сделать в мире, который наполнен Им самим? Что Он может для них сделать? - Только убрать Свое присутствие, сделать его максимально незаметным, - чтобы его не было. Как? Чтобы они могли просто жить без Него? Но все лучшее вместе с Богом исчезает из этого мира, потому что Он - источник всего лучшего, Он - источник любви и жизни, - и света, и разума. Так где они тогда оказываются? Это немыслимая область, - Бог не хочет, чтобы человек об этом размышлял: он хочет, чтобы человек размышлял о любви, учился любви, - и тогда, очищая нас уроками, которые мы называем наказаниями, - чтобы мы не оказались лишенными возможности Богообщения и не оказались бы вне того состояния, для которого Он нас создал.
По духу и букве Священного Писания, каждому отцу дается опыт, потому что каждый отец, - неважно, - священник ли он, или просто отец своей семьи, - он - всего лишь проекция Отца небесного, - как бы образ, как бы тень небесного Отца, - и, насколько человек это понимает, насколько это сознает, насколько входит в опыт отцовства, - настолько ему открывается то, что чувствует небесный Отец. И вы понимаете, какая мука - создавать свободное, живое существо, о котором ты знаешь, - не то, что оно может тебя выбрать, а может и не выбрать, - а ты знаешь наверняка, что оно тебя не выберет. Это мы, рождая нашего ребенка, надеемся, что он пойдет за нами по ступеням к добру, свету, любви. Он может и не пойти, - но мы надеемся, - а Бог знает, кто пойдет, а кто - не пойдет. Но это не мешает Ему творить бытие, потому что Он знает, как дать живому существу что-то вместо Себя. - "Ну, - не хочешь быть со Мной, - Я дам тебе что-то, что тебе хоть какую-то радость принесет. Пусть временную, ненадежную, противную, - но что же Я могу для тебя еще сделать, если Я тебе не нужен?"
Как сыну, который уходит от отца, блудному сыну, Отец говорит: "Ну, - не хочешь жить со мной, - бери хоть имущество, - ладно. Толку не будет, - но, если ты хочешь, - возьми хоть это." Вот так Он скажет; - причем, Он знает наверняка о том, как будет, - и это никак не влияет на Его любовь к этим существам, о которых Он заведомо знает, что они отвернутся. Какое же это смирение - буквально, перед нашей волей! Он смиряется перед нашей волей: "Как хотите." - Каждому из нас: "Как хочешь."
Льюис в своей замечательной книжке когда-то сказал, что есть только два состояния человека: есть люди, которые говорят Богу: "Да будет воля Твоя!" - и есть люди, которым Бог говорит: "Да будет воля твоя" - и все. В обоих этих случаях - совершенное смирение. Он не заставляет нас исполнять то, что Он хочет. Поэтому Он отпустил мир на все четыре стороны. Он не стал требовать от всего мира, чтобы все поклонялись Ему: "Как хотите, - так и поклоняйтесь. Но Я буду давать вам еду и буду давать вам мудрецов, - и буду давать вам законы, - и Мне не важно, почитаете ли вы Меня, - или не почитаете." - А потом Он долго ищет человека, от которого можно произвести народ, много раз приклоняется к нему: "Ну, как, Авраамушка, ты готов? Чтобы от тебя произошел народ, который будет жить со Мной? Это больно, со Мной жить тяжело, потому что Мне придется запрещать вам то, что принесет вам беду."
Отсюда все эти испытания Авраама и долгие потом испытания его сына и его внука, - пока, наконец, Бог, спустя много лет, заключает с народом завет. Ему приходится делать этому народу больно, - но иначе не может спастись человечество, не сможет прийти Христос. Он народ не наказывает, Он его ограждает.
Если, например, - как у Сэлинджера, - если над пропастью стоит колючая проволока, и человек бежит на эту колючую проволоку и царапается от нее, - ему больно. Если бы проволоки не было, ему больно бы не было, - он бы просто свалился в пропасть и разбился бы. Боли бы он не почувствовал: он бы просто умер. Эта колючая проволока оградила народ израильский от того, что несет ему смерть. Народу больно, - да. Но из-за этого он выжил, из-за этого произошли те события, пришли к нам апостолы и принесли нам весть о Христе.
Поэтому надо понимать, какой Он смиренный. Это же христианская вера. Это не вера в какого-то Индру, Вишну, Осириса, - или, прости, Господи, - Сварога или Даждьбога, - или Перуна, Одина, которые действительно, - чуть что - сразу за топор хватаются. Это - совсем другой Бог, "негордый Бог", смиренный Бог, тихий, - который не молнии и землетрясения посылает, - который врачует, который любит, который позволяет нам над Собой глумиться, когда Он висит на Кресте. И ни слова никому не говорит. И никто из тех, кто глумился у Креста, не поражен был ни проказой, ни мочекаменной болезнью, ни раком, ни инфарктом, не был изъеден червями заживо, - ничем, - и они спокойно, тихо умерли в свое время. Хотя они убили Бога, - зная, что убивают Мессию.
И, когда мы стоим перед Ним, - почему это важно, - почему Крест всегда стоит в храме, - именно для того, чтобы мы никогда не забыли, какому Богу мы призваны служить, чьи Раны мы носим на себе, когда носим крест, чью Кровь мы пьем; - чтобы мы учились этому смирению, - не потому, что мы грешники. Мы - грешники, которым надо смиряться, - но ведь и праведники смиряются, хотя они и не грешники. Какие грехи были у Антония Великого? Он с детства в храме, в 16 лет ушел в пустыню девственником, никогда ничего не украл, сестру отдал замуж, половину имущества отдал ей, а остальное раздал нищим. Какой грех совершил Алексей, Божий человек? Какой грех совершил Серафим Саровский - с нашей точки зрения?
Но это же необыкновенно смиренные люди. Вот, приходят к Антонию Великому люди, - ну, - знали, что старенький уже, - далеко за девяносто, - семьдесят лет было его пребывания в пустыне, - и люди приходят, чтобы поучиться мудрости, и говорят: "Отче!" - как мы бы теперь пришли, - надо же что-то спросить. Была бы тогда, к примеру, - рыночная экономика, - мы спросили бы, какую машину купить, - чтобы благочестивей по пустыне ездить. Но они спросили другое, они спросили: "Что делать: нас обижают, - а мы гневаемся, злимся, - сразу ссора возникает." И он отвечает: "Сказано же: если тебя обидели, - подставь щеку, как написано в Евангелии." - "Да ты что, батюшка! Что ты такое говоришь, - мы такого никогда не сделаем, не можем так!" - "Ну, тогда - отвечает Антоний, - когда вас обижают, - молчите, - просто терпите и ничего не возражайте". - "Нет, мы так не можем: как не возражать?" - Он говорит: "Ну, ладно, - тогда, - если вас обижают, - старайтесь хотя бы уйти в сторону, и там, - если уж не можете молчать, - идите, выговоритесь. А если выговариваете что-то, - хотя бы не унижайте человека." - "Нет, отче, мы не можем! Как не унижать? Он меня унизил, а я его не могу унижать?" - "Ну, ладно, - если унижаешь, - хотя бы в драку не лезь, руки не распускай." - "Нет, отче, мы не можем руки не распускать." - Он тогда говорит, обращаясь к келейнику: "Слушай, - дай им каши, - пусть идут: они слабые. Если вы одного не можете, а другого не хотите, - что я вам сделаю?"
Он же не осудил их. Он же не стал кричать: "Да как вы смеете называться монахами? Да как вы смеете еще и христианами называться? Да о чем вы думаете: кресты понапялили на себя и не можете обиду снести? Ну-ка давайте снимайте все кресты! Нечего тут делать: носить кресты они будут и монахами называться! Прочь все от меня в Александрию! Чтобы духу вашего не было в пустыне! Не хочу с вами одним воздухом дышать!" - Имел вполне право так сказать. - Приди эти люди к отцу Андрею Ткачеву, - он бы так и сказал.
А Антоний так не сказал. Он ничем их не осудил, не укорил, и даже из хижины своей не выгнал: накормил, напоил и отпустил с миром. Что он может для них сделать? - Бог ведает. Почему он такой? Да потому, что он все эти семьдесят лет в пустыне под Богом жил, и всю жизнь в этой пустыне учился у Него смирению. А у него ученик был, - похлеще его еще, - Павел Препростый. Он вообще ничего не знал, - ничего не умел и ничего не знал. Неграмотный, - читать не умел, писать не умел, ничего никогда не имел, - просто узнал, что в пустыне живет какой-то подвижник и пришел к нему служить.
То, как он просился к нему, - это особая история. Короче, вместе они не живут, - он где-то в километре от Антония: Антоний к себе его не пустил, - и он живет отдельно. И вот, он молился, молился, - и к нему бес пришел: "Сейчас я буду тебя искушать!" Тот говорит: "Да не надо меня искушать: я человек слабый, хилый, ничего не читал, ничего не знаю. Не надо меня искушать: я слабый человек." - "Вот, ты слабый, - я тебя и буду искушать." - "Ну, - я тогда Богу помолюсь!" - "Богу помолишься? Да ты молиться не умеешь!" - "Точно, - я же не умею молиться... А я Антонию скажу!" - "Ах ты, такой-сякой! Из-за смирения твоего ухожу!" Вот так, примерно: то есть, человек вообще ничего не понимал, - но вот мысль о том, что смирение - основа всего, - в его простенькой головке жила, и это - Павел Препростый. Таким образом, получается, что Антоний прожил всю жизнь просто сращиваясь с Богом всеми структурами, всеми фибрами, как говорится, своей души, своего тела, своего духа. Он настолько проникся Богом, что стал таким же смиренным, как Он. Хотя не было никакого греха - с нашей точки зрения.
Мария Египетская пришла в пустыню, чтобы пореветь о своих грехах. - Ну, - поревела она семнадцать лет, - что дальше-то делать? А посмотрите, какое смирение! Смирение не потому, что она грешница, - а потому, что она - дочь Божья. Она во всем уподобилась Ему, Богу. Она живет с Ним. Она переходит Иордан не потому, что она грешница, не потому, что она когда-то каялась, - а потому, что она знает: ну, если надо перейти, - то Бог переведет. Она во всем абсолютно подобна Ему и во всем абсолютно Ему доверяет.
У вас, наверное, сокращенное житие, - но там тоже немножко есть об этом: вот, они встретились и начали соревноваться в смирении. "Благослови меня, мать", - говорит Зосима. - Она говорит: "Нет, - ты меня благослови!" - "Нет, ты меня благослови!" - "Нет, ты меня благослови!" - Он говорит: "Нет, мать, ты - великая подвижница, - ты меня благослови!" Она говорит: "Ты - священник, - ты меня благослови!" - "Нет, ты же здесь такого достигла! Прошу, - ты меня благослови!" - И что? - Она берет и благословляет. Она знает, что не имеет на это права: как она может благословить священника? А ей нет до этого дела, - но, если надо уступить, - она уступит. Вообще-то это он должен был уступить, но он не настолько смиренный, как она, - а она - уступила. - "Ну, хорошо, - благословить, - так благословить." - И благословляет его именем Бога. И вовсе не думает: "А как это я так могу?" - Она просто смиренно к этому относится. - И это необыкновенно красиво, необыкновенно!
И сравните это с нашей современной ситуацией, когда каждый пытается настоять на своем и никто не хочет смириться, - в хорошем ли, в плохом ли, - никак. Если мы начнем соревноваться в смирении, мы никуда не пойдем: мы встанем в дверях и будем друг другу уступать, пока не озвереем и не начнем друг друга колошматить. А все начинается именно с этого, - поэтому важно понимать, что смирение - это не состояние грешника, - это даже не состояние человека. Настоящее смирение - это состояние Бога. И Он нам так и говорит: "Научитесь от Меня!" И мы хотим этому научиться и пытаемся этому научиться, именно соединяясь с Ним.
И в этом плане грехи - это вторичная вещь, потому что даже не нагрешивший до смерти человек, - и тот найдет всегда, как жить в смирении. Для этого не нужны великие и страшные грехи; а состояние смирения - это то, что необходимо человеку.
И, наоборот, - если бы мы стали сравнивать, - то мы бы увидели, что сатана - это полная противоположность Богу. Это непокорность и гордыня, и все, подобные ему, делают именно то, что делает он. Бунт, мятеж, прекословие, сопротивление, непослушание. Что такое "дьявол"? Слово "дьявол" как переводится? "Клеветник". А знаете, что за этим словом стоит? Он - укоритель и обличитель. Он обличает и укоряет. Это он приходит и говорит: "Что, спастись захотел? Ты знаешь свои грехи, - а? Ишь какой нашелся! А помнишь, ты пятнадцать лет назад что сказал? А у меня все записано! Так что не думай, - ни на какого Бога не надейся!" И человеку приходят такие мысли: "Ох, стыд-то какой! Правда ведь, надежды нет никакой спастись!" - И он не понимает, что это не Бог его обличает, - ибо Бог так никогда не обличает. Это - сатана. Он всегда укоряет и обличает нас, он всегда старается надавить на наши самые слабые стороны. Он ходит и записывает за нами наши грехи.
А мы порой ведем себя точно так же. "Вот, идет он по квартире, - я наблюдаю за ним: только подождите, - я ему все выскажу! Подожди-подожди! Вот пост пройдет, Пасха пройдет, - я тебе скажу! - всё тебе скажу! У меня тут всё записано!" И думаем, что мы этакие правдоискатели, - хотя в сути своей мы похожи на него. Он записывает за нами грехи, - не Бог. Не Бог записывает грехи, - сатана записывает. У Бога нет ничего, это же общехрестоматийный пример, идущий с первого тысячелетия после Рождества Христова: приходит на суд человек, приходит ангел, - и приходит бес, - специально наговаривает на человека: "Вот, он то сделал, - вот, он то сделал" - и сказать человеку нечего. И в двадцатом веке в святогорских историях на Афоне точно такое же продолжение: монах приходит, - а там ему список предъявляют. А мы за своими ближними порой такой же список записали, в чем они виноваты. И, конечно, человек кается в каких-то грехах - у сатаны список стирается, пустеет, - он злится поэтому. Но смысл-то в том, что нам не надо уподобляться сатане, не надо нам ходить и замечать человеческие недостатки.
Запомните, если сможете запомнить: Бог, - если уж говорить о немощах наших, - Бог ищет, за что бы нас спасти. За что бы нас спасти, а не за что бы нас погубить. За что погубить, искать не надо: это легко сделать. Но за что бы и как нас спасти. Вот, что Он "думает" - если это представить по-человечески. Сидит и думает: "Как бы спасти этого человека? Что такое бы в нём найти? Как же так, должна же быть какая-то, - вон, вижу, - чёрточка есть, - вот Я эту искорку в нём раздую и спасу, когда там огонёчек появится достаточный. Я его спасу".
А мы думаем, - мы ходим по миру и думаем: "Этот, понятно, погибнет, - и этот погибнет, - да и вообще не на что надеяться: все погибнут. А я? Ну, я, конечно, грешник, но я - спасусь. Все погибнут, а я спасусь".
А праведный человек, Богом живущий, - на самой вершине своего духовного развития думает: "Все спасутся: как можно погибнуть с таким Богом? Но я, конечно, погибну, потому что у меня такие грехи, что не дай Бог никому." Это его мысли. На самом деле, он знает милость Божью, но, - раз он знает эту милость в отношении себя, - он знает, что Бог силен спасти каждого. И поэтому такой праведный человек, придя на Страшный Суд, видит удивительную картину: он стоит перед судящим Богом, перед необъятным пламенем, - и весь сгорает в собственном стыде и нечистоте. А всех прочих людей, - сколько бы их ни было, - от какого-нибудь Ирода до Чикатило, - объятых пламенем Божественной любви. Это будет последняя картина, которую он увидит.
Вот и всё. А если он попытается проникнуть в то, что там, внутри себя, чувствует Гитлер, - это будет в осуждение. Тогда погибнет он. Что будет с Гитлером, он так и не узнает. Сам погибнет, потому что судит. Судить может только Бог.
Вот этому надо учиться. Надо жить со смиренным Богом, учась у Него смирению.