Н.М. Коняев



Как войдешь в храм, справа на стене - образ св. Николая Чудотворца. Лика почти не различить - краски запеклись буровато-коричневой темнотою. Но глаза смотрят ясно, живо и очень добро. И меня сразу потянуло к этому образу.
Что-то простое, надежное и необходимое было в нем - как в куске хлеба.

- Так это и есть Никола Хлебный, - пояснила мне монахиня.

- Никола Хлебный? - удивился я. - Первый раз такое название иконы слышу.

- И мы не слышали, пока икону не принесли, - сказала матушка и выдвинула вделанный в киот ящичек для свечей.

- Смотрите.

В ящичке лежали узкие полоски бумаги.
Странно... Вся моя родня долгие, бесконечно долгие годы жила по хлебным карточкам. Столько разговоров, столько преданий я слышал, но сами карточки не видел ни разу.
В чердачном хламе порою попадались непригодившиеся билеты в кино, талоны на мануфактуру, даже вышедшие из употребления мелкие денежные купюры, но карточки на хлеб - никогда. Первый раз в жизни видел я их.

Одна карточка была выписана на имя Елизаветы Ефимовны Хмелевой - ей полагалось получать в ноябре 1941 года по четыреста граммов хлеба. Вторая - на имя Марии Петровны Павловой, получавшей в ноябре 1941 полную норму - восемьсот граммов.
Ноябрьскими карточками ни Елизавете Ефимовне Хмелевой, ни Марии Петровне Павловой не суждено было воспользоваться.

16 октября немецкие войска начали наступление в направлении Грузино, Будогощ, Тихвин и 8 ноября овладели городом, пытаясь сомкнуть второе кольцо блокады вокруг Ленинграда.

На стене висел темный образ свт. Николая.

- Как он сюда попал? - спросил я.

- Не знаю, - покачала головою монахиня в ответ на мои слова. - Женщины, которые образ этот церкви пожертвовали, такую историю рассказывали...

- Какую же?

- Сами они ее слышали в детстве от взрослых. Все так и было: и немцы наступали, и в оккупацию женщины, которым принадлежали карточки, попали. А есть нечего. Ведь карточки эти немцы не отоваривали. Хоть с голоду помирай. Поплакала Елизавета Ефимовна (ей и принадлежал образ), засунула свою хлебную карточку в свечной ящик, помолилась святому Николаю Чудотворцу и спать легла. А утром смотрит: на столе хлеб. Четыреста граммов кусок.

Тут как раз соседка заходит, Мария Петровна.

—Это ты, Маша, хлеба принесла? - спрашивает Елизавета Ефимовна.

- Нет, - говорит та. - Откуда? Сама без хлеба сижу.

Рассказала ей Елизавета Ефимовна о чуде, и Мария Петровна упросила положить и ее хлебную карточку в свечной ящик.

- Вот так и прожили женщины оккупацию, - завершая рассказ, проговорила монахиня. - Как уж получилось это - неведомо, а только каждое утро в доме по куску хлеба находили. Святитель Никола Хлебный кормил их. Недолго, правда, и были-то они в оккупации - месяц только. Уже в декабре наши войска освободили Тихвин.

Монахиня перекрестилась, взяла полоски бумаги из моих рук, бережно вложила в свечной ящик.

- Правило веры и образ кротости, - запела она, - воздержания учителя яви тя стаду твоему Яже вещей Истина. Сего ради стяжал еси смирением высокая, нищетою богатая. Отче священноначальниче Николае, моли Христа Бога спастися душам нашим.

- Святителю Николае, моли Бога за мя, грешнаго, - прошептал я, осеняя себя крестным знамением и глядя в светящиеся добротой и мудростью из темно-коричневой, хлебной теплоты лица глаза святителя.

Рассказ Н.М. Коняева, секретарь Союза писателей России, председатель Православного общества Санкт-Петербурга.