Протоиерей Александр Рябков
О Пасхе из детства и о своих первых шагах в Церкви порталу «Православие и мир» рассказывает протоиерей Александр Рябков, клирик храма святого великомученика Димитрия Солунского в Санкт-Петербурге.
Я вырос в провинции. И православие, пусть, может, не очень осознанно и глубоко, но вошло в мою жизнь с самых первых лет.
Благодаря моей бабушке, вера словно накрепко была «вмонтирована» в саму нашу жизнь. Конечно, это было народное, отчасти обрядовое православие, но была в нем и искренность, и теплота, и какая-то редкая в наше время открытость Богу.
Особенно ярко в детстве мне запомнилась Пасха.
Детство для меня – это Пасха. Бабушкина избушка, в которой всегда к Светлому Празднику были напечены куличи, приготовлена творожная пасха. Мы шли все вместе в храм, а угощение ждало нас дома.
Потом пришло время школы и учебы в художественном училище – и в те годы вера во мне ослабела, приходилось много учиться, работать… и храм я позабыл. И в какой-то момент, уже подростком, я почувствовал, что я уже вне Церкви. Нет, я не порывал с Церковью, но она стала занимать очень мало места в моей жизни.
Мое возвращение в Церковь случилось уже в те годы, когда бабушки не было в живых. Храм моего детства праздновал свое столетие. Придя на торжество, я познакомился с очень большим количеством молодых людей – это были семинаристы, иподиаконы архиерея и просто дети священников, приехавших в гости к настоятелю.
Вдруг я для себя открыл, что современные молодые люди могут быть верующими! Они не были карикатурными «поповскими сынками», ни в коем случае. Они были веселыми, открытыми, живыми. Но, что интересно, при этом очень отличались от всех подростков, которых я знал прежде, — моих сверстников по школе, по училищу.
Они были будто иные. Эти молодые люди, которые плотнее и глубже меня принадлежали к церковной жизни, к традиционному православию – открылись мне тогда именно своей инаковостью. Мне захотелось быть с ними, быть похожим на них.
И тут произошел перелом. Неожиданно для всех я бросил художественное училище, в то же лето начал готовиться к поступлению в семинарию – и поступил. Это было самое яркое в моей жизни чудо – то, что с помощью Божией я смог резко перевернуть свою жизнь. Мне кажется, что так смело и уверенно преодолевать в жизни препятствия у меня с той поры уже не получалось. А в тот год будто Господь вел меня за руку: я не слушал, как меня отговаривали от «рискованного» шага; меня не убеждали, на первый взгляд, логичные и рациональные доводы тех, кто был против моего поступления в семинарию. У меня была цель и вера в то, что я все делаю правильно.
Церковь всегда была для меня родным домом, но вернулся в него я именно через ровесников. Конечно, самыми первыми людьми, которые открыли мне веру, были все-таки бабушка и крестивший меня священник. Но иное, особое, что называется «жизнь с избытком» я увидел именно в тех молодых ребятах.
Поступив в семинарию, я еще более убедился, что мои верующие друзья-семинаристы –не восторженные фанатики, а крепко стоящие на ногах, нормальные, цельные люди. Я обрел верную дружбу, которой мне до того не хватало и которая до сих пор продолжается. Я узнал новый мир, о котором прежде не ведал. Именно общение с людьми укрепляло меня в воцерковлении. Люди давали мне силу.
- Когда Вы впервые столкнулись с тем, что церковные люди — не без греха, смутило ли Вас это открытие?
- У меня никаких иллюзий по этому поводу не было. Были и конфликты, разумеется, и споры, но инаковость моих друзей всегда почему-то перевешивала их неизбежные недостатки и слабости. Я видел несовершенство людей, я видел даже несовершенство тех, кто еще вчера привели меня в Церковь и кого я полюбил. Но Бог дал мне, юноше, максималисту, какую-то мудрость не требовать от моих друзей невозможного. Я знал, что уже не могу и не хочу возвращаться в тот мир, из которого вышел.
- Какой была Ваша первая Пасха?
- Все-таки это Пасха детская, с бабушкиными куличами. Да, в церковных праздниках моих семинарских лет была глубина и осознанность, но вот именно волшебная, особенная, самая радостная и светлая, первая Пасха – из детства.
Каждый год с приближением дня Христова Воскресения приходят ко мне детские воспоминания о первом, драгоценном для меня Празднике.
В маленьком городке в средней полосе России, где я родился и вырос, была одна действующая церковь. Ребенком я был на ночной службе только один раз — именно там.
Ночь. Кладбищенский храм окружен могилами и крестами. Множество народа толпится вокруг — крестный ход. В темноте мерцают огоньки свечей, колеблемые ветром. Я хочу спать. Мне интересно, но и страшновато — будто попал в одну из сказок, что мне рассказывала бабушка. А потом светает. Разгорается день, и уже — солнечное утро, прогалины в последнем весеннем снегу.
Мы всей семьей идем к нашему скромному кладбищенскому храму, в котором меня крестили. Внутри пахнет воском и ладаном. Горят свечи и лампады, их свет смешивается с солнечными лучами, падающими на пол сквозь узкие решетчатые окна. Торжественно и тихо.
На кладбище много людей. Здесь уже не страшно, как было ночью во время крестного хода. В ветвях высоких деревьев играет солнце, шумят птицы. Люди обнимаются и целуются. Все друг друга поздравляют. Всем радостно.
Повидав много знакомых, посетив родные могилы, мы идем в гости к бабушке в ее скромный домик — и меня ждет продолжение Праздника.
В этом доме, где под семейной иконой Богородицы родились, выросли и ушли в вечность четыре поколения моей семьи, как-то более пасхально, чем в типовой пятиэтажке. Светло, чисто, пахнет ванилью. В единственной комнатке, залитой солнцем, на серванте в ряд выставлены куличи с белыми от сахарной глазури головами. У печи в кухне — ароматные пасхи. Творожная, сметанная и самая вкусная — из топленого молока. Стол накрыт. Вся семья в сборе. Приехали и дальние гости. Все друг друга любят. Все обиды прощены. Мы прощены Богом. Я полон радости! Сейчас, уже будучи взрослым, я думаю, что очень часто наши взрослость, образованность и излишняя серьезность закрывают от нас главное содержание Пасхи – Радость.
Я вырос в провинции. И православие, пусть, может, не очень осознанно и глубоко, но вошло в мою жизнь с самых первых лет.
Благодаря моей бабушке, вера словно накрепко была «вмонтирована» в саму нашу жизнь. Конечно, это было народное, отчасти обрядовое православие, но была в нем и искренность, и теплота, и какая-то редкая в наше время открытость Богу.
Особенно ярко в детстве мне запомнилась Пасха.
Детство для меня – это Пасха. Бабушкина избушка, в которой всегда к Светлому Празднику были напечены куличи, приготовлена творожная пасха. Мы шли все вместе в храм, а угощение ждало нас дома.
Потом пришло время школы и учебы в художественном училище – и в те годы вера во мне ослабела, приходилось много учиться, работать… и храм я позабыл. И в какой-то момент, уже подростком, я почувствовал, что я уже вне Церкви. Нет, я не порывал с Церковью, но она стала занимать очень мало места в моей жизни.
Мое возвращение в Церковь случилось уже в те годы, когда бабушки не было в живых. Храм моего детства праздновал свое столетие. Придя на торжество, я познакомился с очень большим количеством молодых людей – это были семинаристы, иподиаконы архиерея и просто дети священников, приехавших в гости к настоятелю.
Вдруг я для себя открыл, что современные молодые люди могут быть верующими! Они не были карикатурными «поповскими сынками», ни в коем случае. Они были веселыми, открытыми, живыми. Но, что интересно, при этом очень отличались от всех подростков, которых я знал прежде, — моих сверстников по школе, по училищу.
Они были будто иные. Эти молодые люди, которые плотнее и глубже меня принадлежали к церковной жизни, к традиционному православию – открылись мне тогда именно своей инаковостью. Мне захотелось быть с ними, быть похожим на них.
И тут произошел перелом. Неожиданно для всех я бросил художественное училище, в то же лето начал готовиться к поступлению в семинарию – и поступил. Это было самое яркое в моей жизни чудо – то, что с помощью Божией я смог резко перевернуть свою жизнь. Мне кажется, что так смело и уверенно преодолевать в жизни препятствия у меня с той поры уже не получалось. А в тот год будто Господь вел меня за руку: я не слушал, как меня отговаривали от «рискованного» шага; меня не убеждали, на первый взгляд, логичные и рациональные доводы тех, кто был против моего поступления в семинарию. У меня была цель и вера в то, что я все делаю правильно.
Церковь всегда была для меня родным домом, но вернулся в него я именно через ровесников. Конечно, самыми первыми людьми, которые открыли мне веру, были все-таки бабушка и крестивший меня священник. Но иное, особое, что называется «жизнь с избытком» я увидел именно в тех молодых ребятах.
Поступив в семинарию, я еще более убедился, что мои верующие друзья-семинаристы –не восторженные фанатики, а крепко стоящие на ногах, нормальные, цельные люди. Я обрел верную дружбу, которой мне до того не хватало и которая до сих пор продолжается. Я узнал новый мир, о котором прежде не ведал. Именно общение с людьми укрепляло меня в воцерковлении. Люди давали мне силу.
- Когда Вы впервые столкнулись с тем, что церковные люди — не без греха, смутило ли Вас это открытие?
- У меня никаких иллюзий по этому поводу не было. Были и конфликты, разумеется, и споры, но инаковость моих друзей всегда почему-то перевешивала их неизбежные недостатки и слабости. Я видел несовершенство людей, я видел даже несовершенство тех, кто еще вчера привели меня в Церковь и кого я полюбил. Но Бог дал мне, юноше, максималисту, какую-то мудрость не требовать от моих друзей невозможного. Я знал, что уже не могу и не хочу возвращаться в тот мир, из которого вышел.
- Какой была Ваша первая Пасха?
- Все-таки это Пасха детская, с бабушкиными куличами. Да, в церковных праздниках моих семинарских лет была глубина и осознанность, но вот именно волшебная, особенная, самая радостная и светлая, первая Пасха – из детства.
Каждый год с приближением дня Христова Воскресения приходят ко мне детские воспоминания о первом, драгоценном для меня Празднике.
В маленьком городке в средней полосе России, где я родился и вырос, была одна действующая церковь. Ребенком я был на ночной службе только один раз — именно там.
Ночь. Кладбищенский храм окружен могилами и крестами. Множество народа толпится вокруг — крестный ход. В темноте мерцают огоньки свечей, колеблемые ветром. Я хочу спать. Мне интересно, но и страшновато — будто попал в одну из сказок, что мне рассказывала бабушка. А потом светает. Разгорается день, и уже — солнечное утро, прогалины в последнем весеннем снегу.
Мы всей семьей идем к нашему скромному кладбищенскому храму, в котором меня крестили. Внутри пахнет воском и ладаном. Горят свечи и лампады, их свет смешивается с солнечными лучами, падающими на пол сквозь узкие решетчатые окна. Торжественно и тихо.
На кладбище много людей. Здесь уже не страшно, как было ночью во время крестного хода. В ветвях высоких деревьев играет солнце, шумят птицы. Люди обнимаются и целуются. Все друг друга поздравляют. Всем радостно.
Повидав много знакомых, посетив родные могилы, мы идем в гости к бабушке в ее скромный домик — и меня ждет продолжение Праздника.
В этом доме, где под семейной иконой Богородицы родились, выросли и ушли в вечность четыре поколения моей семьи, как-то более пасхально, чем в типовой пятиэтажке. Светло, чисто, пахнет ванилью. В единственной комнатке, залитой солнцем, на серванте в ряд выставлены куличи с белыми от сахарной глазури головами. У печи в кухне — ароматные пасхи. Творожная, сметанная и самая вкусная — из топленого молока. Стол накрыт. Вся семья в сборе. Приехали и дальние гости. Все друг друга любят. Все обиды прощены. Мы прощены Богом. Я полон радости! Сейчас, уже будучи взрослым, я думаю, что очень часто наши взрослость, образованность и излишняя серьезность закрывают от нас главное содержание Пасхи – Радость.