Как тебе молится, как тебе плачется,
друг мой старинный, мой преданный друг?
Имя твоё в списках мира не значится,
ты уже вышел за суетный круг.
Ты уже выше, чем кедры ливанские,
выше, чем мачты морских кораблей.
Лёг ты, как семя на пашни крестьянские,
дабы цвести средь небесных полей.
Не забывай обо мне, погибающем
в топкой трясине, в пучине скорбей,
друге твоём, окаянно блуждающем
в городе мёртвых, в театре теней.
Как тебе верится, что тебе видится,
будет ли в небе свинцовом просвет?
Или безумно в пучину низринется
род человеческий? Дашь ли ответ?...
Вот и посланье твоё долгожданное.
Лист разверну. Что же пишет мой друг?
Слёзы твои оросили послание,
слёзы сложились в слова вместо букв.
Как тебе молится, как тебе плачется,
мой сотаинник, мой искренний брат?
Солнце за скалы афонские прячется.
Ночь. Но по кельям монахи не спят.
Сладко им молится, горько им плачется.
Ярко лучина во мраке горит.
Друг мой сердечный, весна не кончается
даже зимой, если сердце не спит.
Инок Всеволод (Филипьев)
друг мой старинный, мой преданный друг?
Имя твоё в списках мира не значится,
ты уже вышел за суетный круг.
Ты уже выше, чем кедры ливанские,
выше, чем мачты морских кораблей.
Лёг ты, как семя на пашни крестьянские,
дабы цвести средь небесных полей.
Не забывай обо мне, погибающем
в топкой трясине, в пучине скорбей,
друге твоём, окаянно блуждающем
в городе мёртвых, в театре теней.
Как тебе верится, что тебе видится,
будет ли в небе свинцовом просвет?
Или безумно в пучину низринется
род человеческий? Дашь ли ответ?...
Вот и посланье твоё долгожданное.
Лист разверну. Что же пишет мой друг?
Слёзы твои оросили послание,
слёзы сложились в слова вместо букв.
Как тебе молится, как тебе плачется,
мой сотаинник, мой искренний брат?
Солнце за скалы афонские прячется.
Ночь. Но по кельям монахи не спят.
Сладко им молится, горько им плачется.
Ярко лучина во мраке горит.
Друг мой сердечный, весна не кончается
даже зимой, если сердце не спит.
Инок Всеволод (Филипьев)