Наталия Климова

Прибежал как-то в келью аввы Артемона один из иноков по имени Гурий. Пал он к ногам старца и стал причитать:

— Отче, что же с монахами нынче делается?! Осуждают друг друга на каждом шагу!

Поднял его авва Артемон и стал утешать:

— Да какая же разница, монах или мирянин?.. Человек во все века грешил одинаково. Нужно каяться перед Господом и бороться со страстями! Бог поможет тебе, сыне!

— Так это не я осуждаю, отче! — возмутился Гурий. — Это брат Иона грешит против молодых послушников. Я сам слышал, как он их нерадивыми называл. Забыл, наверное, наш Ионушка, что сам поспать любит на послушании! Надо что-то делать, отче! Надо его наказанием спасать! А то ведь христианин из него никудышный получается… Погибнет же!

— Давай помолимся о нем, сыне, — ласково сказал авва Артемон, — а наказать не могу, потому что люблю.

— Ладно, — разочарованно ответил инок и ушел к себе.

Не прошло и пары дней, как снова Гурий к духовнику пришел:

— Пока ты молишься, отче, Иона уже начальства да власти критиковать начал! Тоже мне, умник нашелся! Сам-то небось только о митре и мечтает, бесстыдник… Все же, мне кажется, ты зря не наказываешь осуждающего, отче! Тысячу поклонов такому монаху надо назначить, да поста строгого дней сорок…

— Прошу тебя, сыне, давай еще о нем помолимся, — попросил авва Артемон. — Не хочу я никого наказывать. Быть может, одумается осуждающий.

Хмыкнул Гурий и, ничего не ответив, вернулся на свое послушание. А утром, не успело еще солнце взойти, как он снова у старца принялся наказание для Ионы выпрашивать:

— Это уже просто попустительство! Ты, авва, словно очевидного греха не замечаешь! Нельзя монахом быть и своего ближнего осуждать! Сейчас я расскажу тебе, что Иона перед службой сказал! Вот попробуй после этого опять его простить и не наказывать…

Но авва Артемон неожиданно резко оборвал инока:

— Ничего не говори, сыне. Знаю я все грехи, которыми Иона грешен, ибо он каждый раз успевает раньше тебя приходить и каяться. Видит Бог: я люблю тебя, как и говорил тебе не раз. Но теперь ступай к себе в келью да тысячу поклонов положи. Про пост напоминать тебе не буду, ты же сам сказал, что сорок дней при таком грехе положено…

Стоял Гурий, не шелохнувшись, только слезы по лицу его катились. Понял он, что сам в осуждение впал, за жизнью брата наблюдая. Понял, что ему до кающегося Ионы еще очень далеко… Да только что теперь поделаешь? Сам епитимью «назначил» — самому и выполнять!