Праздник Перенесения Нерукотворенного Образа Спасителя из Эдессы в Константинополь не принадлежит к числу двунадесятых. Это не удивительно: событие, официально празднуемое в нем, носит локальный характер, далеко отстоит от нас и по времени, и по месту. И тем не менее, трудно, если не невозможно, найти епархию нашей Церкви, где бы не было хотя бы одного, а чаще нескольких храмов, посвященных этому событию.
Конечно, привлекает удивительная история об исцелении от проказы языческого царя Авгаря от образа Спасителя, чудесно отобразившегося на куске холста. Хотя об этом нет в Евангелии, и наиболее древнее известное нам упоминание об этом событии находится в Церковной истории Евсевия Кесарийского (4 век). Но предание это, приобретшее особое звучание в эпоху иконоборческих споров, с тех пор считалось в нашей Церкви авторитетным и заслуживающим полного доверия.
Событие это важно еще и потому, что оно представляет собой один из первых случаев обращения языческого мира ко Христу еще при жизни Самого Господа, когда Он Сам говорил, что Он послан только к погибшим овцам Дома Израилева (Мф. 16: 24). Конечно, и из Евангелия мы видим, как тянулся языческий мир к Господу. Капернаумский Сотник и Сотник, стоявший при Кресте и исповедавший Христа Сыном Божиим, хананейская жена, с необыкновенной горячностью умолявшая Господа об исцелении ее дочери, по отношению к которой были сказаны Господом вышеприведенные слова, полуязычница Самарянка, первая получившая Откровение об истинном почитании и поклонении Богу.
Но сказание о прокаженном языческом царе, бывшем родом "из мест чужих и дальних", "услышавшем о дивных Христовых чудесах, и исповедавшего Христа Спаса Богом, Сущим в Небесах, Сошедшим в мир дольний, Ставшим одним из нас" (Свт. Николай Сербский), — это событие для времени земной жизни Господа действительно необыкновенное, из ряда вон выходящее. Естественно, что почитание Нерукотворенного Образа Спасителя, то скрываемого в годы лихолетья, то вновь обретаемого в судьбоносные моменты, как во время осады Эдессы персидским царём Хозроем, не прекращалось.
И, конечно, это понятно: ведь Нерукотворенный Образ, как и Туринская плащаница, был одним из немногих оставшихся нам предметов, содержавших память о телесном соприкосновении с Господом, Вознесшимся от нас Душой и Телом. Отсюда и желание найти Ему наиболее безопасное место пребывания, которым казался тогда Царьград и которое впоследствии оказалось столь не безопасным. Так что подлинник Образа был утрачен в века лихолетья. И тем не менее, этот Образ, списки с Которого со времени победы над иконоборчеством, стали размещаться в каждом храме, "уверял всех, что Господь Иисус Христос есть Вочеловечившийся Бог наш" (слава на хвалитех на утрени 16 августа ст. ст.).
И все-таки, думается, что почитание этого дня в нашей Церкви, чествуемого как 3-й Спас, как бы последний, итоговый праздник в честь Господа, нельзя сводить только к воспоминанию исторических или, если угодно, квазиисторических событий, связанных с Нерукотворным Образом Спасителя. Ведь Нерукотворный Образ — это не только тот, который изобразился на Убрусе, но это и каждый из нас. Каждый из нас представляет собой Нерукотворный образ Божий, хотя в большинстве случаев замалеванный до неузнаваемости злохудожеством мира. Но в глубине души каждого из нас этот Образ живет, не заглушен, как главное неотъемлемое сокровище наше, как живущее в нас семя новой, вечной жизни.
День Нерукотворного Образа Спасителя — это праздник каждого из нас, получившего некогда этот Образ Великой милостью Бога. В сущности, это праздник всех: и христиан православных, и христиан инославных, и мусульман, и иудеев, и буддистов, и индуистов, и мучеников за веру, и гонителей Церкви.
Поэтому особый смысл приобретает посвящение храмов Нерукотворному Образу, когда они расположены на кладбищах. В этом случае это посвящение кажется поистине богодухновенным. Ведь на каждом кладбище собрана вся Церковь, не такая, какая она есть, но какой она быть должна по смыслу молитвы "о соединении всех", составляющего одно из первых прошений на каждой литургии.
Ведь мир иной, не то, что наш мир. Хотя мы почти ничего достоверно о нем не знаем, но не неуместно, кажется, предположить, что заблуждавшиеся в истине и даже гнавшие ее горько раскаиваются в этом, но изменить ничего не могут. Но есть Церковь с ее таинствами, с ее ежедневным принесением в бесчисленном числе мест Жертвы Христовой "о всех и за вся". И кто знает, может быть, усопшие, даже и не христиане, ощущают ее действие гораздо сильнее нас.
Так и представляется кладбищенский храм, особенно расположенный на горе, как наш, Образом Самого Главы Христа. Ведь в каждом храме таинственно совершается то, что совершал Христос в Своей Жизни, а главное — самой своей земной Жизнью с человеками. А все погребенные на кладбище — это, как бы, само Тело Его. Хотя, быть может, тело в ряде случаев изуродованное, иссохшее, если только такое выражение допустимо.
И как весной, при таянии снегов, ручьи стекают с вершины Храмовой горы к ее подножию, и орошают землю, также и ручьи Животворящей Крови Христовой таинственно стекают из храма, от Престола Благодати и невидимо орошают могилы погребенных на кладбище умерших. Водные ручьи стекают весной. Для ручьёв же благодати определенного времени нет. Они стекают всегда и животворят всегда.
Да. Подчеркнем еще раз: какой глубокий смысл в посвящении кладбищенского храма Нерукотворному Образу Господа: Храм — как Сам Господь — Глава Церкви, а все погребенные на нем, независимо от веры или неверия, праведности или неправедности в земной жизни, есть Тело Его, воспринимающее возрождение к Жизни от Него.
И хотя мы ничего из этого в настоящее время не видим, но именно ради создания такой Церкви, объединяющей всех, Христос вочеловечился, умер и воскрес. Вот, думается, какой духовный смысл заключается в празднике, скромно именующемся Днём Перенесения Нерукотворенного Образа Спасителя из Эдессы в Константинополь. Вот, в чем, кажется, заключается сокровенная причина его глубокого почитания Церковью и Церковным народом.