Юрий Левитанский



Время белых стихов, белизна, тихий шаг снегопада,
морозная ясность прозрачного зимнего дня,
византийская роспись крещенских морозов
на стеклах души, как резьба, как чеканка —
по белому белым — дыши не дыши — не оттает уже
ни единый штришок на холодном стекле.

Время белых стихов, эти белые строки,
как белые рощи, зиянье резной белизны,
где случайные рифмы, как редкие вспышки
рубиновых ягод рябин, хоронящихся в тень,
как снегирь, как синичка — на кончике ветки —
внезапно — тень-тень! — хотя речь тут совсем не о рифме,
нет, дело не в рифме, и речь тут идет не о ней.

Время белых стихов, эти строки,
всего только время и сроки, мгновенье и час
обостренного зренья, последних прозрений,
последних надежд и последних утрат,
это возраст души, это воздух предгорий
и горных вершин, Эверест, Арарат,
где останки ковчега под снегом
с последним ночлегом так просто уже рифмовать.

Это строгие строки классической прозы,
и белые розы у вас на окне, и внезапные слезы,
причина которых не страх перед черною бездной
и горным обваломи, куда-то несущихся, лет,
а щемящий восторг перед чудом творенья
и чудом явленья на свет,
перед этой счастливой удачей —
однажды случайно возникнуть,
явиться и быть.

Здравствуй, белое пламя, мой белый костер,
догораю на белом костре,
не прощаюсь, прощаю, и вы меня тоже простите,
я вам говорю, вы, которые здесь уже были, и вы,
кто еще только будете, вы меня тоже простите,
смиренно прошу, потому что вы жили,
а вы еще будете жить, а я жив, я хожу по земле,
я живу, я дышу.

И объемлет меня все плотней мое белое пламя,
мой белый огонь, этот вечно кружащийся рой,
рой цветов, поцелуев, улыбок, исписанных наспех листков
и совсем еще девственно чистых листков,
рой снежинок, и рой мотыльков,
и бесчисленный рой лепестков
белых лилий и белых акаций, которые завтра уже расцветут.