К вопросу о послушании мы хотели бы привести дневниковую запись последнего Оптинского старца прп. Никона (Беляева), из которой можно заключить, какими теплыми могут быть отношения между наставником и учеником, в особенности каким является истинный наставник - поистине любящим отцом.
17 января, 1909 г. Суббота.
– Хорошо было жить в монастыре, – продолжал Батюшка, – когда живешь внимательно, вникаешь во внутренний смысл жизни. Если же видеть только щи, кашу, аккуратное внешнее хождение к службам, одним словом, видеть только внешность, то так жить скучно. А если жить, вникая во внутренний смысл жизни, то увидишь дивную премудрость и глубину во всем. В этом отношении незаменимую услугу оказывают жития святых. Внимательно читая их, мы можем рассматривать, как дивно и премудро устраивалась жизнь святых, какой чудный смысл во всех событиях ее. <…>
В этот вечер, да и вообще в последние дни я усмотрел, почувствовал великую любовь в Батюшке и ко мне, недостойному, и к келейникам, и к другим. Самые слова его речи дышат любовью, самою чистою нежностью. Так может относиться нежный, любящий отец к своим детям. Простота обращения иногда поражает меня. Эта простота самая искренняя, сердечная, нисколько не оскорбительная, а напротив, вожделенная. В эти дни я как-то особенно расположился к Батюшке, особенно почувствовал его значение для меня. Моя совесть по отношению к Батюшке чиста. Правда, я слабо живу, часто не выполняю батюшкиных заповеданий и во внешней, и во внутренней жизни моей, но его расположением, любовью, откровенностью не злоупотребляю.
Когда я уже уходил от Батюшки, он стал говорить о признаках своей смерти. И еще в начале беседы Батюшка сказал:
– А хотелось бы мне еще пожить... Страшно умирать, страшно умирать...
Затем опять среди разговора:
– Боюсь, что придется мне отвечать за чад моих духовных. Я все думаю, что мало для них делаю, мало забочусь и о себе, и о них. Ну, уж о себе как бы так и надо, а о них-то...
Видно, что мысль Батюшки нередко обращается к смерти. И я, мысленно представив ее себе, понял, что составляет для меня Батюшка, и что потеряю я в лице его, если только угодно будет Богу, чтобы я его пережил. Его добродетели: вера, смирение, любовь, сила духовная, серьезность взгляда на смысл жизни и монашества – теперь больше замечаются мною, и скажу я словами о. Анатолия: "Какой человек-то у нас в Скиту!"
17 января, 1909 г. Суббота.
– Хорошо было жить в монастыре, – продолжал Батюшка, – когда живешь внимательно, вникаешь во внутренний смысл жизни. Если же видеть только щи, кашу, аккуратное внешнее хождение к службам, одним словом, видеть только внешность, то так жить скучно. А если жить, вникая во внутренний смысл жизни, то увидишь дивную премудрость и глубину во всем. В этом отношении незаменимую услугу оказывают жития святых. Внимательно читая их, мы можем рассматривать, как дивно и премудро устраивалась жизнь святых, какой чудный смысл во всех событиях ее. <…>
В этот вечер, да и вообще в последние дни я усмотрел, почувствовал великую любовь в Батюшке и ко мне, недостойному, и к келейникам, и к другим. Самые слова его речи дышат любовью, самою чистою нежностью. Так может относиться нежный, любящий отец к своим детям. Простота обращения иногда поражает меня. Эта простота самая искренняя, сердечная, нисколько не оскорбительная, а напротив, вожделенная. В эти дни я как-то особенно расположился к Батюшке, особенно почувствовал его значение для меня. Моя совесть по отношению к Батюшке чиста. Правда, я слабо живу, часто не выполняю батюшкиных заповеданий и во внешней, и во внутренней жизни моей, но его расположением, любовью, откровенностью не злоупотребляю.
Когда я уже уходил от Батюшки, он стал говорить о признаках своей смерти. И еще в начале беседы Батюшка сказал:
– А хотелось бы мне еще пожить... Страшно умирать, страшно умирать...
Затем опять среди разговора:
– Боюсь, что придется мне отвечать за чад моих духовных. Я все думаю, что мало для них делаю, мало забочусь и о себе, и о них. Ну, уж о себе как бы так и надо, а о них-то...
Видно, что мысль Батюшки нередко обращается к смерти. И я, мысленно представив ее себе, понял, что составляет для меня Батюшка, и что потеряю я в лице его, если только угодно будет Богу, чтобы я его пережил. Его добродетели: вера, смирение, любовь, сила духовная, серьезность взгляда на смысл жизни и монашества – теперь больше замечаются мною, и скажу я словами о. Анатолия: "Какой человек-то у нас в Скиту!"