Формирование великопостного богослужения проходило в течение многих веков. Оно в настоящее время включает несколько пластов, которые не всегда полностью согласуются друг с другом.
Одним из наиболее поздних элементов является нынешнее посвящение 2-й недели Великого поста святителю Григорию Паламе, 4-й — преподобному Иоанну Лествичнику, 5-й — преподобной Марии Египетской, жизнь, подвиги и писания которых преимущественно и привлекают внимание проповедников в эти воскресенья.
Также и порядок Евангельских чтений в древности был иным. Нынешние евангельские чтения никак не связаны с песнопениями Триоди и не имеют литургического комментария в канонах, стихирах и трипеснцах Постной Триоди. А первые воскресные каноны и стихиры на стиховне в последующие седмичные представляют собой духовные поэтические размышления на совсем другие евангельские отрывки.
Во 2-ю неделю Великого поста это притча о блудном сыне. Притчу о блудном сыне называют Евангелием в Евангелии, это текст исключительной, уникальной важности, дающий нам в полную меру почувствовать, сколь безмерна Любовь Божия. Едва ли найдется другое место в Евангелии, которое с такой силой передает саму суть евангельского благовестия, как эта притча.
Но если многие евангельские отрывки читаются в течение года по два раза даже в воскресные дни, то притча о блудном сыне читается в настоящее время только один раз — во 2-ю приготовительную неделю к Великому посту. Но в древности она читалась еще раз во 2-ю неделю Великого поста. И это вполне закономерно. Ведь она не только о Любви Божией, но и о покаянии, т.е. сокрушении, скорби о нашем удалении от Бога, Источника жизни, ради служения миру и его смертоносным похотям. Покаяние есть душа поста, без чего мы всуе радуемся неядению, уподобляясь не Богу, а демонам, никогда не ядущим, как гласит одна из великопостных стихир.
Мы читаем притчу о блудном сыне, размышляем о ней, чтобы понять, что она не далека от нас, что мы и есть блудные сыны и дочери, подобные евангельскому блудному сыну.
1-й канон во 2-ю неделю Великого поста как раз и побуждает нас отождествить себя с блудным сыном. Это мы и есть, которые, забыв о своем царственном благородстве, стали пастись со свиньями и угождать им, т. е. подчинили себя действию низменных страстей. "Жесток гражданин, емуже работати окаянный осудихся, глад же, егоже подъях, свиниям угождая, крепок и нестерпим" (п.7, тр.3).
Насколько в самом деле нестерпим этот голод мы видим на каждом шагу. Мы непременно должны, покаявшись, войти под кров своего Небесного Отца. Иначе "страшнейший суд меня встретит, о Владыко, яко Тебя, Человеколюбца и Незлобива зря, не притекаю к Тебе, блудного взывая гласом, но в лености житие препровождаю" (п.8, тр. 3).
Канон призывает нас: "Души, удаленные от Бога, и божественных дарований лишенные, приидите с теплым сердцем и взывайте блудного сына гласом: Отче благий, иже на небесах, все согрешили Тебе, очисти и спаси всех прибегающих к милости Твоей". (п.9, тр. 2).
А вот духовная история едва ли не каждого из нас сквозь призму притчи о блудном сыне: "Согрешил, исповедуюсь Тебе, Господи, блудный аз, не смею более воззреть на небо очами, откуда ниспав, стал безнадежно несчастен, согрешил на небо и пред тобою, и более не достоин называться Твоим сыном, не нуждаюсь в обвинителях, самого себя осуждаю, находя в себе обличающий меня блуд и недостойную жизнь, видя посрамляющую меня наготу, едва прикрытую рубищем, но Благоутробный Отче, Сыне Единородный, Душе Святый, кающегося меня приими и помилуй меня". (Стихира на стиховне на утрени Вторника 3-й седмицы Поста.)
Притча о блудном сыне представляет неисчерпаемую пищу для благочестивых поучений и размышлений, если мы действительно отождествим себя с блудным сыном, войдем в постигшую его глубочайшую скорбь от своеволия и в величайшую нечаянную радость встречи с так некогда грубо презренным им Отцом.
Но если сокрушение о так легкомысленно презренном нам некогда Боге есть душа поста, то величайшим препятствием к богоугодному посту является сознание своих мнимых достоинств, своего перед другими превосходства. В притче о блудном сыне, таков старший сын, которому милость, оказанная Отцом блудному сыну, кажется несправедливостью.
Что более может отдалить нас от Бога, чем состояние, когда мы видим несправедливость в милосердии? Таков и фарисей из притчи о мытаре и фарисее, считающий себя лучшим других на основании строгого соблюдения в сущности не слишком обременительных правил. Не случайно, что средняя седмица Поста была в древности посвящена размышлению над притчей о мытаре и фарисее. Фарисей строго по иудейским правилам постится, но, по разуму притчи лучше было бы ему не постится, и осуждать себя за несоблюдение поста, чем хвалиться соблюдением своего в сущности небогоугодного поста, в которой нет ни единой капли милости и сочувствия, угодных Богу.
Крест, добровольное или даже вынужденное уничижение или скорбь уничтожает фарисейство, которое может процветать только в условиях благополучия. Не случайно, что Крест, как самое верное средство против фарисейского самообольщения, в древности встречался на одной средней седмице поста с притчей о мытаре и фарисее.
Исчезло ли фарисейское отношение к посту в наши дни, или, наоборот, мы еще больше нуждаемся сейчас в проповеди, обличающей его?
Хотя в настоящем тексте Триоди мы не имеем канона на тему притчи о мытаре и фарисее, но в самогласной стихире на хвалитех воскресной утрени читаем: "Убегать высокомудрого нрава злых фарисеев, всех Господь своей притчей научает, и не высокомудрствовать, более, чем подобает мудрствовать, Сам став примером и образом своего учения даже до распятия и смерти для всех нас, но будем с благодарностью взывать с мытарем: Пострадавший за нас и Пребывший бесстрастным, Боже, от страстей нас избави и спаси, души наши". Подобные мысли содержатся и в стихирах на стиховне в крестопоклонную седмицу.
Да, Крест и фарисейство — это сущности, взаимно уничтожающие друг другу, и не случайно, что похвала Креста сочетается в песнопениях средней седмицы с осуждением фарисейства. Характерно, что среди "добродетелей", которыми хвалится фарисей не видно дел любви и милосердия к ближнему, в то же время из притчи, не ясно, готов ли творить дела милосердия и мытарь, пошедший в результате молитвы в дом свой, оправданным более фарисея. Хотя на примере рассказа о Закхее можем представить, в каких делах могло выразиться покаяния мытаря.
В самом деле, не может быть истинного поста без духа милосердия. Поэтому в 4-ю неделю Поста вспоминалась и предлагалась к размышлению верующих притча о милосердном самарянине. Впрочем, в понимании Церкви, милосердный Самарянин — это прежде всего Сам Христос, отвергнутый, омерзенный и поруганный иудейскими священниками и левитами, как Самарянин и бесноватый. А попавшийся разбойникам — это каждый из нас, изъязвленный собственными нашими страстями, которые терзают хуже любых разбойников, от которых никто ни в состоянии избавить нас, ни священники, ни левиты, почему они и проходят мимо, а только истинный наш Врач — Господь Иисус Христос, ради нас принявший образ Самарянина. Таков смысл песнопений 1-го канона 4-й недели Поста и стихир на стиховне 5-й седмицы Поста. Конечно, притча о Милосердном Самарянине имеет и другие смыслы, над которыми полезно размышлять особенно во время Великого поста, и изъятие ее из круга Великопостных евангельских чтений кажется не вполне оправданной.
Наконец, в 5-ю неделю Великого поста читалась притча о богаче и Лазаре, научающая нас тому, к каким ужасным последствием ведет жестокосердие и отсутствие покаяния. Богач — это не что иное, как непокаявшийся блудный сын. Ведь, по-видимому, он унаследовал состояние, позволившее ему ежедневно пиршествовать в течение длительного времени, даже до смерти.
Притча показывает нам всю страшную опасность избыточного владения земными благами. Если бы у блудного сына не кончились средства, он бы не смог покаяться. Но у богача они не кончились, и он дошёл в своем самобольщении до такого безчувствия, что за как бы неодушевленный предмет принимал Лазаря, ежедневно лежавшего у порога его дома, а в результате своего продолжительного, ничем не омрачаемого веселья угодил в вечное пламя.
Хотя наказание вечными муками за временное жестокосердие может показаться жестоким, но Господь возможно здесь несколько сгущает краски, чтобы показать нам всю пагубность привязанности к миру и его преходящим благам, от которой мы с таким трудом и великой неохотой освобождаемся.
Песнопения 5-й недели и 6-й седмицы Поста, основанные на размышлениях над притчей о богаче и Лазаря, побуждают нас не бояться участи Лазаря, а наоборот, благословлять ее. Что из того, что Лазарю не доставались даже крупицы со стола богача, когда он, без каких-либо особых добродетелей, только за продолжительное терпение, наследовал Авраамово лоно, высшее, с точки зрения иудеев, блаженство, а богач, которому так многие завидовали в этой жизни, мечтая о его участи, угодил в безвыходный ад.
И все-таки как трудно нам даже в произволении согласиться на участь Лазаря, хотя бы в той мере, чтобы не искать приятностей мира сего. Однако одно глубокое проникновение в суть притчи о богаче и Лазаре, вера в то, что истинно то, что говорится в этой притче, позволило бы излечить бесчисленные общественные язвы, неизлечимые в течение тысячелетий. Поэтому, жаль, что притча о богаче и Лазаре исчезла из круга Великопостных евангельских чтений, как раз тогда, когда внимание к богослужению наибольшее, и сохранилась только в виде канона, стихир и трипеснцев Триоди, на которые проповедники обычно не обращают внимания, считая их, по-видимому, поэзией, а не истиной.
Притча о Богаче и Лазаре, по крайней мере, не менее значительный повод для размышлений, чем история о исцелении расслабленного, которая читается в воскресные дни дважды и в Пост и не в пост.
Соединяя воспоминание притчи о богаче и Лазаре с историей смерти Лазаря в трипеснцах и стихирах 6-й седмицы Поста Церковь как бы напоминает нам, что, то, в чем отказал Авраам богачу, т.е.послать Лазаря в дом отца его, чтобы предохранить его братьев от подобной ему участи, исполнил Христос, воскрешая Лазаря. И хотя слова Авраама оправдались, т. е. не слушающие Закона и Пророков, не поверили и воскресшему из мертвых, но это не исчерпало безмерной милости Божией и чудовищное злодейство, богоубийство, стало источником спасения всех.
Постная Триодь, древняя православная богослужебная книга, читающаяся каждый пост во всех храмах, до сих пор остается книгой, известной лишь фрагментарно. Произошедший некогда разрыв между кругом великопостных евангельских чтений и литургическим комментарием в триодных канонах, стихирах, трипеснцах, ослабил внимание к сим последним, сделал их просто чем-то вроде литургической декорации.
Утрата связи с евангельскими чтениями, комментариями к которыми они были, привела к тому, что из круга великопостных размышлений и поручений выпали такие важнейшие для правильного отношения к посту, важнейшие и в целом для духовного возрастания притчи, как притчи о блудном сыне, о мытаре и фарисее, о милосердном самарянине и о богаче и Лазаре. А между тем не только вышеназванные евангельские притчи, но и их триодный литургический комментарий, при вдумчивом отношении к нему, мог бы служить богатым источником не только для благочестивых размышлений, но и церковной проповеди.
Чтобы преодолеть эту утрату, утрату, не только для богослужения, но и для благочестия, Постная Триодь должна стать предметом пристального внимания всей полноты церковного народа, как клириков, так и мирян.