Человек

В девяносто пятом здесь стоял длинный ряд ларьков с несколькими входами. Это было, что-то вроде пассажа; передвигаясь по провалившемуся полу с рваным линолеумом в пассаже можно было купить набор самых необходимых вещей: мясо, хлеб, рыбу, молоко, спиртное, сигареты, стиральный порошок, батарейки и так далее. На прилавках там дремали разъевшиеся кошки, никто на это не обращал внимания.

Теперь на этом месте также стоят магазины, но уже «облагороженные»: со стеклопакетами, ондулиновой крышей, кафельными полами.

Да… в девяносто пятом это было. Была зима. Внутри пассажа стоял пар, было холодно, тесно: был час пик. Я стоял в очереди в колбасный отдел, за аккуратной старушечкой в парике. Первым в очереди был тщедушный, бедно одетый, бледный человек. На вид ему было около сорока.

В руке его были зажаты монеты, он их считал, пришёптывая. Продавщица терпеливо ждала, когда он пересчитает деньги. Сбившись со счёта, он задумчиво поднял голову кверху, после опять стал считать деньги. Старушка в парике ласково ему сказала: « Детка, может, тебе добавить денег?». Мужчина повернулся к старушке, у него были большие светлые глаза, улыбнулся чистой улыбкой, покачал головой: «Спасибо, у меня хватает».

Он купил полкружка Краковской колбасы (это была самая дешёвая колбаса), и четвертинку серого хлеба; медленно отошёл от прилавка, и тут к нему подошла бездомная дворняга с грустными глазами, и висящим тощим выменем. Она ткнулась ему в колено, виляя хвостом.

Мужчина остановился, посмотрел на псину, глянул на свои покупки, кадык его дёрнулся — он сглотнул слюну. Он ненадолго замешкался. После он торопливо разломил колбасу на две части, протянул кусок собаке. Она аккуратно прихватила колбасу зубами и пошла к выходу. У дверей она оглянулась, будто прощаясь с человеком, и благодаря его, — мужчина провожал её взглядом, он улыбался.

Человек, вполне мог не делиться с псом, подумав о том, что непременно найдутся добрые люди и что-нибудь подкинут собаке: питерские сердобольные бабушки кормят дорогими сардельками собак у магазинов. Он не стал размышлять и придумывать себе какие-то оправдания; мне даже показалось, что он застыдился от того, что на мгновенье замешкался перед тем, как поделиться с собакой своим обедом, а может быть даже и ужином: видно было без бинокля, что человек бедствует.

Наступил двадцать первый век, с того момента, когда я видел этого человека, прошло пятнадцать лет. Его я больше не видел, но вспоминал часто с щемящим сердцем и грустью; после и меня закружили суетные, быстро летящие годы. Нечаянно оказался я в том же магазине и тут же остро вспомнил этого человека, его чистую улыбку.

Где ты, дорогой человек? Если жив, то, как ты жил эти годы? Как выживал ты в этом каменном холодном исполине? Может тебя давно, дорогой человек, и нет — жизнь так быстротечна.

Я не стал ничего покупать в магазине, вышел на улицу. Я шел, задумавшись по скользкому обледеневшему тротуару, думал о том, что если человек этот умер, то ему непременно нашлось место на Небесах у Господа Бога.