На окраине района Бутово на юге Москвы находится бывший полигон НКВД, где с середины 30-х и до начала 50-х гг. были расстреляны и похоронены десятки тысяч людей. Из них несколько сотен были в последнее время причислены к лику святых как мученики. В середине 90-х годов территория полигона была передана Русской Православной Церкви. На ней был построен деревянный храм в честь свв. Новомучеников и Исповедников Российских. Теперь на полигоне постоянно совершаются службы пострадавшим здесь святым и панихиды по всем погибшим на этой земле. Члены редакции журнала "Мы в России и Зарубежье" Вадим Сергиенко, Ирина Зубова и Николай Бобринский встретились с настоятелем храма Новомучеников Российских в Бутове протоиереем Кириллом Каледой, чтобы поговорить об истории этого места, его значении для нашей современной жизни и смысле подвига тех, кто пострадал здесь.

Вадим Сергиенко: Отец Кирилл, Патриарх Алексий назвал Бутово Русской Голгофой. Какие имеются основания для того, чтобы называть так это место?

Отец Кирилл Каледа: Из известных сейчас мест, где священнослужители и миряне пострадали за православную веру, как это ни может показаться странным, в Бутове больше всего таких пострадавших. Сейчас в Бутовский синодик, т.е. в список тех людей, которые погибли здесь за исповедание православной веры, включено 940 имен. Даже на Соловках это число меньше. Кроме того, из этого числа к настоящему времени причислено к лику святых, если не ошибаюсь, 304 человека. На канонической территории Русской Православной Церкви нет больше места, где бы в едином месте почивали бы мощи такого количества святых.

Сергиенко: Но ведь здесь, на Бутовском полигоне, были погребены останки не только священнослужителей, но многих и многих самых разных людей, в том числе связанных с режимом, коммунистов, чекистов. Кто вообще здесь погиб?

о. Кирилл: Общее число имен тех, кто пострадал на полигоне, мы не знаем. Полигон начал действовать с конца 1935-го или в 1936 году, и вплоть до начала 50-х годов здесь производились захоронения расстрелянных и умерших в московских тюрьмах. А мы знаем только тех людей, которые здесь были расстреляны и захоронены в период с августа 1937 по октябрь 1938 года. Это почти 21 тысяча, точнее 20 761 человек. Когда я впервые увидел эти списки, я был поражен тем, что среди расстрелянных очень много самых простых людей, т.е. рабочие, крестьяне. Есть, кажется, двое 14-летних ребят.

Самый старый - Владыка Серафим (священномученик Серафим (Чичагов), митрополит Ленинградский), ему было 82 года, он самый старший по возрасту и самый старший по сану. Есть около тысячи тех, кто пострадал за веру - в основном это священнослужители и монашествующие, но сейчас выявлено около 200 мирян, которые были за это арестованы. Несомненно, это число больше, но обнаружить их достаточно сложно, потому что не всегда грань здесь четко проходит. Большая часть пострадавших - это русские, славяне: русские, украинцы, белорусы. И в основном это жители Москвы и Московской области. Но наряду с ними есть люди, можно сказать, со всего света: много немцев, поляков, литовцев, латышей, есть китайцы, несколько индусов, уроженцы Америки и т.д. Один даже бур из Южной Африки. Бедолага приехал сюда строить коммунизм и вот здесь жизнь свою кончил.

И действительно, в Бутове в общих рвах лежат и святые, праведники, и страшные преступники. Есть свидетельства о том, что тех офицеров, которые принимали участие в казнях, тоже здесь расстреливали, скидывали и клали в те же самые рвы. И это большой урок нам: у Господа, перед лицом смерти они все оказались едины. Этот момент, с моей точки зрения, богословски еще не осознан, не осмыслен.

Бобринский: Но ведь и на Голгофе были разбойники.

о. Кирилл: И в этом смысле тоже есть параллель. Есть еще одно сходство. Ведь апостол Павел в послании к Евреям (Евр. 13.12) говорит о том, что так как тела жертвенных животных сжигались вне стана, то и Христос пострадал вне врат града: Он был выведен за пределы Иерусалима. Бутово тоже вне врат, границ города, но около города.

Сергиенко: Еще интересное сравнение: мученики первых веков христианства своим подвигом веры победили, можно сказать, Римскую империю, преобразовали, возродили ее. Мученичество на Руси сейчас, в XX веке, было масштабным, очень сильным, но в то же время оно ни к каким заметным результатам не привело. В 1943-м году прекратился подвиг свидетельства кровью, но Церковь фактически была порабощена, над ней был установлен жесткий контроль, и о мучениках не вспоминали вплоть до того, как режим сам не рухнул. И только сейчас начинает все это возрождаться, люди начинают понимать смысл мученичества, и то далеко не все, и очень мало тех, кто до конца это осознает. В чем же тогда подвиг новомучеников? Ведь они не смогли ни разрушить государство, ни возродить народ.

о. Кирилл: Я не совсем согласен с Вами. В их подвиге, и в том, что режим рухнул, и в том, что происходит теперь, есть настоящее чудо. Притом, что большая часть населения сейчас нецерковна, по всей стране воздвигнуто небывалое количество храмов, монастырей. Такого храмового строительства Россия никогда не видела. Да, я понимаю, Вы можете возразить, что очень часто, к сожаленью, это только внешние стены. Но тем не менее, для того чтобы поставить эти стены, нужны достаточно большие ресурсы, не материальные, а духовные. Это настоящее чудо Божие, и я глубоко убежден, что это происходит и благодаря подвигу мученичества тех людей. Ведь они сами говорили, что будет время, когда советская власть кончится и храмы будут снова воздвигнуты на Руси. Это говорили очень многие.

Я, когда в первый раз увидел дела пострадавших, был удивлен очень близкими ответами, общему настроению, четким формулировкам: "Советская власть, как и любая власть - явление временное". И об этом говорили не только люди образованные, но и самые простые бабушки. Совершенно спокойно неграмотные старухи в лицо своим мучителям говорили, что все это послано за грехи народа, но придет время, когда все изменится. Но возникает другой вопрос: достойны ли мы их подвига? И сможем ли мы использовать это, их подвиг, во благо нам, во благо нашим детям, во благо нашего отечества? Достойны ли мы этого?

Сергиенко: А что нужно, чтобы быть достойным? Как мы должны себя проявить?

о. Кирилл: Во-первых, должна быть вера. Необходимо возрождение церковности. Настоящей церковности, а не псевдоцерковности, когда мы по каким-то дням или каким-то событиям посещаем церковь. Теперь уж, слава Богу, нас за это не исключат из института, из школы не выгонят, и даже если какая-нибудь учительница или начальник будет что-то говорить, мы можем это простить, понимая, что очень больших последствий не будет. Нужна действительно вера, нужна любовь, нужно единение между людьми, которого, к сожаленью, нет.

Я общался с одним таким священником-исповедником отцом Василием Евдокимовым. Он родился в российской провинции, в городе Козлове Тамбовской губернии, в 1902 году и говорил: "Кирюша, ты даже не можешь представить себе, какой счастливой была жизнь в России до 1917 года". Понятно, что у него детское восприятие было, мы всегда детство воспринимаем очень радужно, если каких-то сильных потрясений нет. Но, тем не менее, я у него спросил: "А почему, что такого было особенного?" В России всякие сложности были, экономика и тому подобное. И он дал характеристику тому, что было хорошего, и чего сейчас нет. Люди доверяли друг другу. А сейчас этого нет. Этого, к великому сожалению, нет даже внутри церковной жизни, этот порок, разделение мира сего. Мы разобщены.

Бобринский: У меня возникала мысль о том, что нам, потомкам мучеников, очень тяжело обращаться к ним в молитве, потому что мы часто еще и потомки тех, кто виноват в их убийствах. Ведь многие люди в то время так или иначе соучаствовали в этих преступлениях, по крайней мере, не противились им. Солженицын, например, утверждает, что в преступлениях советского режима совсем не виноваты только те, кто погиб сопротивляясь.

о. Кирилл: Несомненно, эта проблема есть. Ответственность за происшедшее в России лежит на всем русском народе, в разной степени, конечно, но тем не менее. В конце концов, помещиков в 17-м, 18-м году избивали именно простые наши русские мужики, а не кто-нибудь там. А насаждала атеизм интеллигенция, и в семинариях считалось "высшим классом" исповедовать атеизм. Поэтому были случаи, когда там убивали преподавателей. Это считалось шиком - в семинарии исповедовать атеизм. Вот и доисповедовались. Вместе с тем, наверное, есть какая-то другая сторона. Вот я часто теперь возвращаюсь к фразе, которую сказал Владыка Сергий Солнечногорский, теперь митрополит Воронежский, когда освящал крест на полигоне: "Здесь каждый нес свой крест. И те, которых расстреливали, и те, которые расстреливали". Я тогда это не воспринял, она мне, наверное, поэтому и запомнилась.

И действительно, все мы люди. Каждый из нас, в том числе и сидящие за этим столом, имеет право на ошибку. К великому сожалению, мы тоже ошибаемся. Каждый про себя это может сказать. Да, слава Богу, Господь не поставил нас с вами перед таким выбором как идти или не идти работать в ЧК. Перед таким шагом мы бы понимали, что должны будем если не расстреливать, то, во всяком случае, совершать определенные действия, которые принесут страдания людям. Но каждый из нас все равно идет на какие-то компромиссы. Насколько мы можем принести покаяние в наших грехах? Ведь сотник Лонгин, который распинал Христа, покаялся и стал святым, и теперь мы ему молимся. И есть примеры, я знаю случаи конкретных людей, которые, оказавшись в органах, потом по-настоящему раскаивались. Я не говорю о том, что нужно признавать их святыми, но они принесли покаяние. А сейчас тяжесть нашей ситуации заключается именно в том, что большинству населения этой одной шестой части света, мягко говоря, по барабану, что произошло 60 лет тому назад. Эта теплохладность страшна. Эта бездуховность, очевидно, нас ведет к гибели как народа, государства.

Сергиенко: Но скажите, зачем нам, нашему поколению эти тяжести? Те, кто пострадал, те, кто расстреливал - они уже свое вынесли, кто раскаялся, кто нет, а мы теперь - новое поколение, у нас свои проблемы, экономика, вступление в ВТО, у нас интеграция в мировое сообщество. Зачем нам этот подвиг мучеников? Зачем нам эту тяжесть с собой нести?

о. Кирилл: Потому что дерево, когда растет, питается от корней. Если эти корни больны, то дерево гибнет. Если какой-нибудь крот или кто-то еще корни подгрызет, то дерево засохнет. Вот и мы таким же образом засохнем, если свои корни отрежем. Человек не может жить без корней. Именно это делали турки, воспитывая башибузуков - они отрывали человека от корней, воспитывали его роботом, марионеткой. Если мы хотим быть марионетками в руках ВТО, еще кого-нибудь, то, действительно, зачем нам все эти проблемы - они нам не нужны. А если мы хотим быть людьми - у нас найдется столько вопросов об этом. Вот меня недавно спросили: "Начав заниматься этим местом, посвятив ему жизнь, Вы ушли в прошлое. У Вас нет будущего?" Я ответил, что категорически не согласен. Я как раз этим занимаюсь для того, чтобы у нас у всех было будущее.

Сергиенко: Отец Кирилл, когда Вы стали служить на Бутовском полигоне, как-то себя это место проявило, именно святость этого места. Должны же были быть какие-нибудь свидетельства, особенные переживания, ощущения?

о. Кирилл: Я человек мало верующий. Как Петр, когда ему было явлено чудо, он сказал Господу: "Господи, отойди от меня, ибо я человек грешный" (Лк. 5; 8). И я боюсь прямого соприкосновения с чудом, и поэтому я, если прошу у Господа чего-то, и я понимаю, что происходит по Его воле, но я прошу, чтобы это произошло естественным стечением обстоятельств. А чудеса здесь происходят. Вот сегодня год, как заложен каменный храм.

Бобринский: Я часто замечал, что сейчас в православных книжных магазинах немного книг о новомучениках. Как будто верующие ими интересуются относительно меньше, чем, например, преподобным Серафимом или митрополитом Антонием. Меня это удивляет, потому что здесь, рядом с нами, есть такой источник бесценного опыта и святости.

о. Кирилл: Это, во-первых, слепота, ведь сказано: никакой пророк не принимается в отечестве своем (Лк. 4; 24). Вот они рядом, и нам кажется, что в них что-то не так. Даже задавали вопрос: "Ну какие же они святые?" Действительно, какой святой, не знаю, какой-нибудь батя, в деревне служил, кадилом махал, и потом его взяли и расстреляли. Он вот от Христа не отрекся, напоследок сказал, что ваша власть кончится. Какой подвиг он совершил? Вот отец Михаил Успенский на Преображение накормил прихожан яблоками из своего сада. Его за это забрали. "Как же ты, батя, пропагандой занимаешься?" Ну как можно это сравнить, скажем, с Антонием Великим? Яблоками только накормил. Так в том-то все и дело! Я думаю, что потенциально никто из нас того, что сделал и преподобный Сергий или преподобный Серафим, как бы мы лбом полы ни обивали, кланяясь, сколько бы мы книг богословских ни прочли, не достигнет. Они изначально были другими. Да, у них были искушения, но они выдержали эти искушения, совершили то, что мы не сможем совершить.

А эти люди, новомученики - такие, как мы. Но у них хватило мужества следовать за Христом. Несмотря на то, что было трудно, несмотря на то, что у них были семьи, они за них переживали. У них уводили коров, которые кормили их детей, а они благодарственные молебны за это служили. Вот отец Александр Парусников. Он в Раменском служил. У него одиннадцать человек детей было. Корову у них увели, а он пришел и сразу, как узнал, говорит: "Надо молебен служить". Матушка ему: "Саш, да ты что?" А он детей поставил на коленочки и стал святителю Николаю благодарственный молебен служить. После этого у него более чем в течение года каждое утро на крыльце корзинка с двумя бутылками молока и буханкой хлеба стояла. Дети смотрели - не смогли увидеть. Подсматривали, по ночам дежурили - кто ставит - и не смогли увидеть. А ему потом в квартиру поселили чекиста какого-то с открытой формой туберкулеза. И о. Александр каждый год потом детей своих хоронил. И он, тем не менее, не отказался, не ушел. Они были очень похожи на нас. Вот в этом замечательность их подвига.

Сергиенко: Может быть так. Но между их подвигом и нами лежит не так уж много времени, а живого до нас практически ничего не дошло. Подвиг закончился, и вот ощутить его как свой, чтоб он был нам передан - этого почти нет. Даже в семьях, в которых родители были мучениками, исповедниками, часто просто молчали, про их жизнь ничего не рассказывали.

о. Кирилл: Я с Вами согласен, с одной стороны, потому что я видел, как в Бутовский храм пришли несколько человек, стали говорить о том, что их дедушка монахом был и, может быть, он здесь пострадал - его где-то расстреляли. Подняли материалы - оказалось, что их дедушка был архиепископ Владимирский - Николай (Добронравов), очень известный богослов. А с другой стороны, и не скрывалось. Например, я всегда знал, что, дедушка мой где-то пострадал за то, что он был священником (о. Кирилл - внук священномученика Владимира Амбарцумова, расстрелянного в Бутове 5 ноября 1937 г.), что у моих товарищей тоже кто-то пострадал. Эта была реальная жизнь. Жизнь среди тех людей, которые все это вынесли. И когда папа (протоиерей Глеб Каледа, в советское время долгие годы тайно был священником) пришел и сказал о том, что он тайно рукоположен во священники, мы это приняли совершенно естественно. Это не было чем-то экстраординарным. Хотя понимание того, какие могут быть последствия, не только для него, но и для нас - оно тоже было. Поэтому корни - они есть.

Сергиенко: Скажите, а на какой почве возможно принятие этого прошлого, осознание XX века, подвига мучеников, возрождение церковности? Ведь все распалось, ничего почти нет.

о. Кирилл: Вот этот вопрос как раз очень сложный. Действительно, если говорить по большому счету, была огромная страна, и она словно ушла под воду. Атлантида. Остались только вершины гор. Так, отдельные островки в бескрайнем океане. И сейчас может произойти так, что очередная буря затопит и эти островки. Наверное, наша задача сейчас - понять, спокойно осознать, что происходит. Мы должны понимать, что если мы хотим, чтобы что-то осталось от этой удивительной культуры, от этой России, нам нужно строить дамбы вокруг островов, а то мы очередной цунами не сможем пережить.

Бобринский: Дамбу - в каком смысле?

о. Кирилл: Конечно, в первую очередь в смысле духовном, нравственном, и как раз должно быть очень четкое осознание наших корней.

Сергиенко: Еще такой момент. Для русского человека, наверное, очень болезненный, потому что всем Бог дал отца, мать, брата, Бог дал отечество. Бог может и забрать - и то, и другое. Но искони на Руси получилось так, что у нас особенной была именно любовь к своему отечеству, к отеческим гробам. Как Вы думаете, вот сейчас, не дай Бог, какая-то волна, мы не сможем выдержать. Сейчас, действительно, государство слабое, народ вымирает катастрофическими темпами. Еще одна волна - с юга, с востока, изнутри. Вот сейчас у нас говорят - революция, скоро уже революция. Все пытаются использовать молодежный порыв, куда-то направить. Россия, будет ли Россия - эта вера, этот путь - без государственного образования?

о. Кирилл: Не знаю - я не пророк, не историк, не мыслитель. Не знаю. Но давно уже сказано:

С Россией кончено…
Напоследях Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада. Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!

Это Волошин, 1917 год. Тот же Волошин говорил о том, что "минет все, Европа и Россия". Мы должны понимать, что Римская империя кончилась и Византия кончилась. К великому сожалению, мы сейчас живем на таком перепутье, когда очень может быть, что и наша цивилизация кончится. И мы тогда одни из последних. Но, если Господу будет угодно - все может возродиться.

Ирина Зубова: От нас это тоже зависит.

о. Кирилл: Да, от нас это тоже зависит. Вот в том то все и дело, что от нас это зависит, от того, как мы себя будем вести. Причем не в том, чтобы ходить демонстрациями, а именно четкой организацией своей жизни на основе Православия.

Сергиенко: И что, если какая-то часть общества будет молиться и ходить в церковь, это спасет страну, это ее возродит?

о. Кирилл: Когда Господь шел истреблять Содом и Гоморру, то Авраам спросил у Него: "Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников". Господь сказал: "Если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу весь город". И Авраам стал постепенно уменьшать количество праведников, ради которых будет спасен город, и только после числа десять в Библии сказано: "И пошел Господь, перестав говорить с Авраамом" (Быт. 18, 23 - 33). Так что ответ на Ваш вопрос находится во власти Господа Бога. Он примет решение, когда Он перестанет говорить с нами и наступит Суд.